Он не должен сгинуть в безвестности, ибо это мой сын. Он должен с рождения внушать истинно королевские почести, и я желаю, чтобы все это осуществилось.Генриетта склонила голову.— Я исполню любое ваше приказание, ваше величество, — ответила она.Смерть матери все же сказалась на короле, подумала она. Как в свое время сказалась и смерть Мазарини.Людовик снова взял себя в руки и начал обсуждать балет. Ла Вальер, которая вот-вот должна была родить ребенка, получила роль главной фрейлины королевы. Королевой же должна была стать наглая и пробивная мадам де Монтеспан.
На Генриетту навалились новые заботы. Чарлз вел войну с фламандцами, и отношения между деверем и зятем были крайне напряженными.Голландцы все медлили выполнить данные Людовику обещания; будучи посвященной в детали, Генриетта знала, что до войны между Англией и Францией рукой подать.Генриетта-Мария, вернувшаяся во Францию в связи с охватившей Англию эпидемией чумы, как и дочь, была потрясена самой мыслью о возможности столкновения между Францией и Англией.Королева и ее дочь много часов провели вместе в напряженных обсуждениях создавшегося положения, и, возможно, мучительная тревога этих дней во многом способствовала тому, что у Генриетты произошел выкидыш.Королева ухаживала за дочерью во время болезни. Сама она быстро старела, страдала от сердечной недостаточности и хронической бессонницы. Она и раньше была далеко не самым веселым собеседником, а сейчас, с бесконечными рассуждениями о старости и воспоминаниями, которые навеяло ей пребывание в Англии, стала вовсе невыносима.День ото дня приходили все более мрачные вести. Людовик заключил, что Чарлз ему больше не друг, в Голландию для борьбы с союзником Чарлза епископом Мюнстерским Христианом-Бернардом фон Галеном были посланы французские части.Никогда в жизни Генриетте не было так тяжело.Ее нежно любимый брат и мужчина ее мечты оказались врагами, и при этом каждый искал в ней сочувствия и поддержки в своих действиях.— Итак, — сказал Людовик, — вам придется выбирать между нами двумя. Кто же именно, Генриетта?Она подняла глаза на его красивое лицо.— Чарлз мой брат, и никто не заставит меня разлюбить его. Но я люблю и вас, и кроме того вы мой король.Людовика вполне удовлетворил ответ, и он подумал, что Генриетта может принести ему пользу при заключении мира с Англией.Состояние войны между двумя королевствами сохранялось недолго, и в мае того же года и тот, и другой король уже помышляли о мире. Немалая заслуга в улаживании ссоры принадлежала Генриетте.— Я буду молиться и верить, — сказала Людовику Генриетта, — что никогда более не увижу вас, воюющих друг с другом.Людовик поцеловал ей руку.— Я могу и впредь рассчитывать на твою преданность, Генриетта, не так ли? Ты ведь никогда не забудешь о нашей любви, которая выше всякого земного чувства, существовавшего когда-либо между смертными?— Да, — сказала она твердо.Больше всего на свете ей хотелось сейчас вернуться вместе с матерью во дворец Коломб и никогда, никогда не возвращаться к ненавистному Филиппу.
Восседая на помосте в центре зала, изысканно одетая, с бело-рыжим спаниелем Мими на руках Генриетта была центральной фигурой балета муз. Она рассеянно прислушивалась к декламации стихов, — их написал для балета Мольер, — вскользь глядела на танцующих, и, как всегда, взгляд ее оказался прикованным к одному из них, выделявшемуся среди всех своим ростом — к Людовику, одетому в бархатный, блистающий драгоценностями далматик; на своих высоких каблуках он казался особенно величественным, король-солнце, прекрасный, как сам Аполлон.Оглядевшись, она увидела в толпе мадемуазель Монпансье, с момента рождения у Филиппа наследницы не являвшейся больше мадемуазелью двора. Бедная мадемуазель! В ней заметно поубавилось спеси по сравнению с молодыми годами. Ни один из блестящих браков, которыми она пренебрегла в прошлом, не состоялся. Ныне, если верить слухам, она была страстно влюблена в Лозана, лихого вояку-офицера, но рассчитывать на то, что такой брак будет разрешен, ей не приходилось.Мадемуазель несомненно переживала за свою несложившуюся судьбу, но в присутствии других она предпочитала выражать сочувствие Генриетте. По ее словам, она предпочла бы вообще не иметь мужа, чем иметь такого, как Филипп.Ла Вальер вновь была при дворе. Она только что разрешилась, но не сыном, а дочерью, и поэтому была не вполне счастлива. Она дико ревновала короля к мадам де Монтеспан, и в то же время страшно боялась соперницы. В знак протеста она картинно покинула двор и удалилась в монастырь; на этот раз король послал за ней своих людей, чтобы вернуть ее, но не соизволил сделать это лично. Бедняжка Ла Вальер! Судя по всему, ее век фаворитки короля двигался к концу.И вновь Генриетта не замечала кружащихся вокруг нее пар. Она думала о Чарлзе и о том ужасном пожаре, который, сразу же вслед за чумой, опустошил столицу островного королевства.Мир был переполнен горем и бедствиями.Она почесала за шелковыми ушками Мими. Ми-ми и та страдала! У нее была своя гордость, и она не переносила, когда ее хозяйка обращала свое внимание» на других. Она бы давно убежала, обиженная и неприкаянная, если бы хозяйка не брала ее на руки едва ли не чаще, чем текст либретто.Очнувшись от раздумий, Генриетта обнаружила, что одна из фрейлин тщетно пытается привлечь ее внимание. Что-то случилось. С трудом дождавшись конца балета, Генриетта бросилась к фрейлине.— Мадам, маленький герцог да Валуа!.. У него рецидив!
Она спешно оставила бал и сломя голову помчалась в Сен-Клу, где проживали в то время ее дети.При виде матери глаза мальчугана ожили, но его вид поразил ее. Бросившись к кровати, она взяла мальчика на руки. Она давно не видела его: служба при дворе короля мало способствовала занятиям с детьми.Было ясно, что у малыша сильный жар.— Но почему? Зубки у него прорезались совершенно нормально. Мне сказали, что теперь нет причин для беспокойства. Как же все это могло случиться? Почему меня не известили?— Мадам, лихорадка сразила его совершенно внезапно. Маленький герцог де Валуа изволил вчера играть с сестрой, а затем… Затем — неожиданный приступ лихорадки. Доктора непрерывно пускали ему кровь, и сделано было все, что в наших силах.Она не слышала ни словечка, а только прижимала к груди драгоценную крошку, меряя шагами комнату.Я устала от этой жизни, подумала она, хватит с меня этих балов и маскарадов. Хватит быть рабыней Людовика. Я буду жить иначе… в тиши, в уединении. Боже, помоги мне вылечить мальчугана, вернуть ему здоровье, и я буду долгие часы проводить с детьми. Я устала. С каждым днем я чувствую себя все более усталой.Пока она думала об этом, дыхание ребенка становилось все более прерывистым, он перестал узнавать мать.Чуть погодя она осознала, как мягкие руки забрали у нее из рук мертвого ребенка.Одним из последствий смерти ребенка стала необходимость завести нового наследника. Это означало возврат к ненавистной жизни под одной крышей с Филиппом, которого все сильнее прибирал к рукам подлейший из людей, дружок мужа, шевалье де Лоррэн.
Между Генриеттой и Филиппом без конца возникали трения. Филипп, казалось, окончательно преисполнился ненавистью к жене. Новым источником его раздражения и зависти стало то обстоятельство, что Людовик считал нужным обсуждать с ней государственные вопросы, касающиеся отношений с Англией.То и дело он переходил на крик:— Ты намерена что-то скрывать от меня? Разве такие отношения должны быть между женой и мужем? Рассказывай, о чем ты говорила с братом!— Если бы он захотел поставить тебя в известность, он бы сделал это, — отвечала в таких случаях Генриетта. — Почему ты не спросишь у него самого?— Разве это дело, столько времени проводить наедине с братом.— Если на то воля короля, значит, так должно быть.— Что там происходит между нами и англичанами? Почему в такие вопросы посвящается жена, а меня даже не ставят в известность.— Это вопрос не ко мне, а к королю. Филипп, разъяренный, убегал от нее и, разыскав милого дружка Лоррэна, находил утешение в словах о том, как ему, Филиппу, не повезло с женой.В Сен-Клу обстановка становилась все напряженнее. Осведомившись однажды о причинах долгого отсутствия среди фрейлин мадемуазель де Фьенн, Генриетта услышала в ответ, что та покинула дом.— Покинула? С чьего же разрешения?— По приказу месье, — был ответ. — Она не хотела покидать дом, но месье приказал выставить ее вон.
Генриетта направилась в покои мужа. На кровати мужа, растянувшись, лежал шевалье де Лоррэн; сам Филипп сидел на подоконнике и глядел в сад.Ни тот, ни другой не встали при ее появлении. Лоррэн лениво чистил ногтем великолепный бриллиант на перстне — последний по счету подарок Филиппа.Генриетта закипела от гнева, но, набравшись храбрости, решила игнорировать присутствие фаворита мужа.— Почему вы отослали мадемуазель де Фьенн? — спросила она Филиппа. — Я находила присутствие этой дамы крайне полезным для меня.— Это моих рук дело, — со смехом отозвался Лоррэн.— Месье де Лоррэн, мне известна ваша бестактность и бесцеремонность, но я бы попросила вас не встревать в мой разговор с мужем.— Если со мной и дальше так намерены обращаться, я ухожу, — скорчил гримасу Лоррэн.— Весьма благодарна вам, что с вашей помощью я узнала средство избавиться от вашего присутствия.— Вы забываете, что это дом месье, а не ваш, мадам.— Филипп! — воскликнула Генриетта. — Почему ты спокойно сидишь и позволяешь этому чудовищу так вести себя по отношению ко мне?— Вероятно, ему неприятно твое присутствие, — угрюмо сказал Филипп.— Можешь и дальше миловаться с этой тварью, я перестану обращать на него внимание. Повторяю свой вопрос: почему ты уволил мадемуазель де Фьенн?— А я вам отвечу, — крикнул де Лоррэн. — Да, я имею на это право, Филипп! Я был тем, кто не желал ухода этой женщины. Мне она нравилась. Время от времени мне нравятся женщины, а она была на редкость миленькой девицей. Но месье ее отослал, потому что месье не переносил ее. И все потому, что ему показалось, будто я слишком сильно увлекся ею.Шевалье де Лоррэн захохотал, и Филипп нахмурился.— Ты полагаешь, я смирюсь с таким обхождением? — спросила Генриетта.— Ты не имеешь права голоса в этом вопросе, — ответил Филипп. — Теперь моя очередь сказать кое-что тебе: завтра утром мы отбываем в Вийе-Коттерэ.— Мы?— Ты, я и месье де Лоррэн.— Ты собираешься доставить меня туда силой?— Ты сделаешь это добровольно. Я устал от твоих служанок-шпионок. Гувернантка нашей дочери, видите ли, осмеливается идти к королю и жаловаться на де Лоррэна и меня, что мы смеем обращаться с тобой неподобающим образом.— Что ж, она, по крайней мере, сказала чистую правду.— И мой брат посмел требовать от меня, чтобы я исправился! И все это, мадам, благодаря вашим фрейлинам! Вот поэтому-то мы и едем в то место, где за нами никто не сможет шпионить.— Я больше не намерена слушать ваши речи!— И все же вам придется выслушать меня. Мы отъезжаем утром!— Я не еду.— Мадам, вы едете. Король не желает открытого разрыва между нами. А кроме того, вы что же, забыли о необходимости иметь наследника?Генриетта развернулась и оставила покои Филиппа. Ворвавшись в свою спальню, она начала мерить ее шагами взад-вперед.Чем, спрашивала она себя, чем я заслужила самого плохого мужа на свете?
Одиночество стало ее счастливейшим состоянием в Вийе-Коттерэ. По ночам она горько и подолгу плакала.Будь у нее сын, она сумела бы добиться разрыва с Филиппом: по крайней мере, жить с таким человеком у нее не было больше сил. Вновь и вновь она оплакивала печальный жребий своего маленького сына.К ее великому счастью, Филипп и Лоррэн вскоре устали от уединенной жизни в Вийе-Коттерэ и вернулись ко двору.Был канун торжества и, как всегда, планировался ряд празднеств, но помимо них она нашла новое утешение в жизни: в один из дней к ней пожаловал высокий красивый молодой человек и принес сопроводительное письмо от Чарлза. В письме говорилось:«Полагаю, ты без труда заметишь о некотором моем отношении к появлению на свет подателя сего письма по имени Джеймс, по этой причине я и вверяю его в твои руки, дабы ты направляла его во всем, и прошу использовать свой авторитет тетки во благо ему во имя твоей любви ко мне…»Генриетта взглянула в карие, совсем как у Чарлза, глаза и обняла юношу.Джеймс, герцог Монмутширский, был отправлен Чарлзом с визитом к ней. Король гордился сыном; и если бы Люси Уотер имела возможность увидеть сына сейчас, она, без сомнения, тоже испытывала бы гордость.Генриетте известно, что Чарлз уже допустил юношу к лондонскому двору, дал ему герцогство, и что он нежно любит сына, но впервые ей довелось увидеть юношу своими глазами.Она вновь повеселела; это был прекрасный повод забыть о днях унижения в Вийе-Коттерэ, да и как не быть веселой рядом с сыном Чарлза.Отдельными проявлениями характера он напоминал ей самого Чарлза, но ему недоставало житейской мудрости брата, его беспечного цинизма и, пожалуй, той скрытой нежности, которая была так дорога Генриетте. Да и разве могло быть иначе? Ведь Чарлз один на всем свете!— Джеймс! — воскликнула она. — Расскажи мне о брате. Ты должен сообщить мне о нем все, до самых мельчайших подробностей: когда он встает, как проводит день… и прочие тривиальные вещи, те относящиеся к государственным делам, но важные для меня. Я хочу знать все о моем любимом брате.И Джеймс рассказывал, а Генриетта то и дело отводила его в сторонку, послушать эти рассказы.Она требовала, чтобы он показал ей танцы, которые танцуют там, эти странные народные танцы, такие необычные здесь, во Франции. А потом вновь требовала рассказать о Чарлзе.Лоррэн, однако, сумел лишить ее даже этой радости.— Они говорят исключительно по-английски, — заметил он Филиппу. — Она прямо-таки влюблена в этого своего племянника.— Вздор! — сказал Филипп. — Он же сын ее горячо любимого брата.— Слишком горячо любимого, по мнению некоторых. Теперь она за отсутствием брата любит его сына. Это совершенно в духе Стюартов, как всем известно…После этого разговора Филипп не давал прохода жене своими упреками и колкостями, и жизнь с ним стала еще более невыносимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44