— Ты о чем? Месье собирается?.. Ты что, серьезно?— Ну, конечно же, мадемуазель. Говорят, он вовсю ухаживает за принцессой, то и дело выезжает в Коломб, днюет и ночует в Пале-Рояле.— Чушь!— Да, мадемуазель.Клотильда замолчала; в этом доме никто не осмеливался хоть в чем-либо возражать хозяйке.— Ладно, — сказала мадемуазель нетерпеливо. — Что еще ты слышала?Клотильда уже пожалела, что начала этот разговор. Заикаясь, она пробормотала:— Но это же только слухи, ваше высочество! Говорят, что он увлечен принцессой Генриеттой и проводит с ней много времени.Мадемуазель побагровела, чувствуя себя совершенно подавленно. Она никак не могла поверить в услышанное, все это казалось ей абсурдным.Ее охватила тоска.Уже после этого разговора она танцевала с королем и, не удержавшись, перевела разговор на больную для нее тему.— Ваше величество ввело моду на женитьбу, как я слышала. Это действительно так?Людовик приподнял брови.— Я вас не понимаю.— Я о Филиппе, ваше величество. До меня дошли слухи, что он ухаживает за этим малолетним созданием из кожи и костей.Людовик засмеялся.— Вы верите в возможность этого? Я не сомневаюсь, что он своего добьется. Наша тетка тщетно пыталась сосватать для нее великого герцога Тосканского и герцога Савойского. Полная неудача. Мне жаль девочку. У нее и без того тяжелая жизнь. Если Филипп захочет жениться на ней, он, разумеется, сделает это. Боюсь, что никому другому не придет в голову взять ее в жены, — Но… Ваше величество тоже слышали эти сплетни?— Филипп последнее время задумчив, а это верный признак влюбленности. Он часто выезжает в Коломб, а Генриетта, насколько я знаю, в основном проживает там.— Ваше величество даст согласие на брак? Людовик заколебался. Мадемуазель знала, что он шага не ступит без согласия матери и Мазарини. При всем своем могуществе Людовик находился во власти этих людей.Он сказал неопределенно:— Ее брат, похоже, сможет вернуться на престол. Если так, то это был бы замечательный брак… замечательный.— Все это маловероятно. И вы бы, ваше величество, позволили вашему брату жениться на принцессе-эмигрантке?— Это было бы так тяжело — отказать, если он действительно влюблен, — сказал Людовик. — Мне это тяжело сделать.Мадемуазель захотелось отвесить пощечину этому красивому юноше, чтобы стереть с его лица улыбку, но ей ничего не оставалось как сдержать себя.Она была в ярости. Это уже чересчур — потерять не только Людовика, но и Филиппа.Париж гулял. Сегодня был желанный для всех праздник. В этот жаркий августовский день король привозил в столицу невесту.1660 год явно стал счастливым для королей: их звезды сияли в самом зените.Там, за проливом, за несколько недель до этого, тоже наступил великий день — даже еще более великий. Улицы Лондона украсились цветами и гобеленами, фонтаны били вином, горожане насмешливо кричали «прощай» прежнему правлению, возвращалась жизнь, состоящая из удовольствий и пирушек, и все единодушно утверждали, что веселья теперь будет больше, чем когда-либо раньше. «Черный мальчуган» вернулся, монарх-весельчак восстановлен на престоле, и произошло это по желанию его народа — всего народа, исключая, конечно, мрачных пуритан. Веселье стало таким всеохватывающим, что Чарлз, пировавший по случаю возвращения, погладил морщинистое лицо и не без цинизма заметил, что сам виноват в столь позднем возвращении, ибо все до одного мужчины и женщины, которых он встретил, со слезами и жаром уверяли его, что всегда оставались преданными ему и спали и видели его на престоле.Итак, годы изгнаний позади. Он вернулся в Уайтхолл, исполненный радости и очарования, и все, от самого родовитого аристократа до жены бедного рыбака, радовались его появлению на земле Англии.Король вернулся домой.Но что изменилось в его отношениях с родней, все еще остающейся за границей? Еще вчера Генриетта-Мария и ее бедняжка дочь были изгнанницами без гроша в кармане, зависевшими от гостеприимства заграничных родственников. Теперь они стали матерью и сестрой царствующего короля Англии.Теперь они сидели в Отель де Бовэ под малиновым бархатным балдахином по правую и по левую руку от королевы Анны. Леди двора следили за празднеством из других окон, так же, как и кардинал Мазарини.По улицам двигалась процессия: золоченые кареты, мулы с серебряными колокольчиками на шее, члены городского магистрата в красных мантиях, мушкетеры в голубых бархатных плащах, шитых серебром, группа белых лошадей в алых попонах, герольды с гербами на штандартах, старший конюший с королевским мечом в ножнах из голубого бархата и золотыми лилиями. Но весь этот блеск затмевался великолепием самого Людовика. Он выглядел еще красивее, чем обычно, и смотрел перед собой, гарцуя на гнедом рысаке под парчовым балдахином. Его лицо источало благосклонность, и народ буквально таял от жара верноподданнических чувств. Это был истинный король. Его наряд украшали серебряное кружево, жемчуг и розовые ленты, его шляпа держалась на голове при помощи огромной бриллиантовой броши, и величественные белые перья, закручиваясь, доставали ему до плеч.За ним скакал Филипп в костюме с серебряной вышивкой, за Филиппом — принцы крови во главе с Кондэ.Далее ехала невеста — маленькая Мария-Тереза — в карете с золотыми галунами. На принцессе была одежда золотых цветов, сверкающая драгоценностями, ослеплявшая всех, кто смотрел на нее. В этих великолепных одеяниях, обрамленная золотым блеском кареты, она показалась парижанам принцессой из сказки, и они, вне себя от восторга, прославляли ее красоту.Вслед за каретой невесты двигалась группа принцесс Франции, возглавляемая мадемуазель де Монпансье. Та старательно улыбалась, пытаясь не выдать свое негодование и разочарование. Это она должна была ехать в золоченой карете невесты, этот день должен был стать днем ее триумфа. Улыбаться ей помогало легкое злорадство при мысли о Марии-Терезе: она мысленно снимала с нее драгоценный наряд, представляя, как Людовик обнаружит под ним маленькую девчонку без обаяния и мудрости, присущей дамам французского двора.Великий брак французского короля и испанской принцессы! Ну, что ж, давай, Людовик, наслаждайся, если получится!В этот момент король достиг балкона, на котором восседали две королевы и принцесса Генриетта. Людовик придержал коня, чтобы приветствовать королев и принцессу.Генриетта, глаза которой засияли при виде прекрасного всадника, внезапно осознала свои чувства к этому человеку. Она словно повзрослела в одно мгновение. Ей, шестнадцатилетней девочке, стало ясно, что она любит приветствующего их двадцатидвухлетнего мужчину. Теперь стала понятной причина ее слез, неприятие его жалости. Не жалости она ждала от него…Чарлз теперь король Англии, если бы он стал королем в прошлом году… Но Людовик никогда не любил ее и никогда не женился бы на ней. Да, но разве он любит эту маленькую Марию-Терезу?В этот момент Людовик посмотрел в глаза Генриетте, заметил в них слезы, и легкое недоумение изобразилось на его лице. Откуда слезы, подумал он. О чем ей плакать? Ее брат взошел-таки на престол, и очень похоже, что Филипп женится на ней, и это будет блистательная пара — брат короля Франции и сестра короля Англии!А какая она хорошенькая! Никогда раньше он не видел ее в таком красивом наряде. Теперь-то ему понятно, почему Филипп влюбился в нее. Ее красота не бросалась в глаза, как, например, у мадам Суассон и прочих дам, но она обладала каким-то особым очарованием, эта малышка Генриетта.Филипп давал бал в Сен-Клу. Он имел все основания быть довольным собою. Сен-Клу — прекрасный дворец, и Людовик, выкупив его недавно у Харвара, инспектора по финансам, подарил его брату. Кроме того, в этом году умер дядя Филиппа Гастон, и с его смертью к Филиппу отошли герцогства Орлеанское, Валуа и Шартрское, так же как имения Вийе-Коттерэ и Монтагри.Он был молод и красив, он был богат, его брат был королем, и теперь вокруг него вились многочисленные льстецы. И если бы ко всему прочему он родился на пару лет раньше, он был бы совершенно доволен.Но сейчас он улыбался себе, готовясь вместе с ближайшими друзьями к балу. Его слуги в полный голос восклицали, что никогда ранее не служили более прекрасному господину, отдельные из друзей не краснея шептали ему, что не было на свете человека прекраснее его, что они не в восторге от этих розовых и золотых особ, преуспевающих в акробатике и прочих грубых забавах; им по душе более утонченный тип мужской красоты и живость ума они предпочитают крепости тела.Повертев головой, он изучил состояние своего далматика: на месте ли сапфировая брошь? Не лучше ли, по мнению его дорогого де Гиша, будет одеть рубиновые ризы? После долгих споров решили остановиться на украшениях из изумрудов.Сегодня вечером все это имело значение. Ему предстояло открыть бал, пригласив на танец принцессу Генриетту! Генриетта! Он тайком взглянул на де Гиша. Вот уж действительно умнейший человек на свете! Генриетта оказалась само очарование. Теперь он это понял. То и дело он поражался вспышкам ее остроумия и внезапному блеску глаз. Возвращение ее брата на трон самым благотворным образом подействовало на нее. Она не была больше некрасивой тихоней, забившейся в уголок. Она стала чрезмерно чувствительна к своему прошлому, и это была ее единственная проблема.И теперь, сравнивая ее с маленькой Марией-Терезой, Филипп тихо посмеивался. Пусть та — дочь испанского короля, зато Генриетта — сестра царствующего короля. Между девушками нет разницы в происхождении, зато есть другие различия. И какое наслаждение для Филиппа однажды увидеть, как Людовик тоже обнаружит эту разницу!— Ну! — сказал он. — Мне пора уже приветствовать гостей. Не забывайте, что это мой бал. Сегодня вечером я хозяин, принимающий его величество, моего брата, королев и… принцессу Генриетту.
Генриетту-Марию от волнения била дрожь. Отослав всех слуг, она осталась с дочерью.— Моя дорогая, — сказала она. — Какая радость! Порою мне хочется себя ущипнуть и проверить, не сон ли это? Неужели это правда? Твой брат восседает на троне! О, как бы мне хотелось быть там и видеть его гарцующим по улицам Лондона. Боже, какая радость! Если бы его отец мог видеть, как его сына провозглашают королем!— Тогда бы не Чарлз был королем, мама. Ах, умоляю тебя, не надо плакать. Все слишком хорошо, чтобы плакать!— Это слезы счастья, моя дорогая. Слезы радости. Мне нужно срочно отправиться в Шайо и возблагодарить Бога и всех Святых за ниспосланное мне счастье. И еще, дорогая, я хочу отправиться в Англию. Чарлз хочет, чтобы мы туда поехали. Он хочет, чтобы мы все были вместе, хотя бы ненадолго. Это его желание, а точнее, его королевский приказ.— Ах, мама! Поехать в Лондон! Как это было бы замечательно!— Быть принятой в Лондоне как королева и вспомнить, как бежала из Англии столько лет назад!— «Мама… — Умоляю тебя, смотри вперед, а не назад.— Да, мне нужно смотреть вперед. Милая, ты сестра короля — царствующего короля. Мне известно, что идут разговоры о твоем замужестве.— Да, — сказала Генриетта, и ее глаза и голос потускнели.— Это приятно. Это была бы прекрасная партия. Вряд ли можно придумать что-то лучше.— Филипп? — сказала Генриетта медленно.— Да, наш милый Филипп. В детстве — участник ваших общих игр. О, как же счастлива ты будешь! Благодари Бога, милая моя дочь, остаток жизни ты проведешь, окруженная великими почестями. Ты станешь мадам двора. Ты сама еще не сознаешь размеров выпавшего тебе счастья, я это вижу по твоему лицу. Ты прекрасно знаешь, что в мире нет двора, равного французскому по изысканности, образованности, пышности. Думаю, я бы и не хотела жить нигде, кроме как здесь, да еще…— При дворе короля Карла II Стюарта, — быстро закончила Генриетта.— Глупое дитя! Как ты сможешь жить при дворе брата, выйдя замуж? Что за глупости приходят тебе в голову?— Мне хотелось бы прожить жизнь, оставаясь сестрой Чарлза, мама.— Пресвятая Богородица! Что ты городишь?Тебе надлежит любить брата, это правда, но во всем нужна мера. К счастью, он, кажется, тоже решил позаботиться о том, чтобы приглушить ту чрезмерную любовь, которую вы испытываете друг к другу. Чарлз тоже доволен перспективой твоего замужества. Я слышала это от него самого.— И что… он сказал?Генриетта-Мария вплотную приблизилась к дочери.— Он сказал, что если ты выйдешь замуж за месье, у него, Чарлза, будет при французском дворе друг, всегда помнящий про интересы Англии, которые суть интересы самого Чарлза. Он сказал, что одна его половина будет как бы находиться во Франции, в то время как другая останется в Англии. Он сказал, что всегда будет любить страну, где его милая сестра носит титул мадам. Он сказал, что залогом прочного мира между Францией и Англией мог бы стать брак, который для тебя предпочтительнее любого другого.— Так, значит, он сказал все это?— Ну, конечно же! И он прав. Какой это ответственный момент! Какая победа! Подумай, если его опять выдворят из королевства лет этак на десять, что тогда станется с нами? На какое еще замужество тебе стоит надеяться? Филипп — самый желанный жених во всей Франции. Есть еще только один человек, которого я желала бы видеть твоим мужем. Теперь об этом приходится говорить в прошлом времени, но воцарись твой брат на престоле чуточку раньше, кто знает, как повернулись бы события?— Мама… Пожалуйста, не говори об этом.— Почему же не говорить, глупышка? Мы одни. Кроме того, этого не видят только слепые. В конце концов, как ни прекрасно быть женой брата короля, еще прекраснее оказаться женой самого монарха.Генриетта отвернулась. Ей не хотелось, чтобы мать заметила ее волнение. Как можно объяснить Генриетте-Марии, что ей страстно хочется быть королевой Франции, и вовсе не ради титула и почестей, а лишь потому, что быть королевой Франции означало стать женой Людовика.Людовик внимательно следил за всеми перипетиями отношений между братом и Генриеттой. Они будут прелестной парой, сказал он жене. Та, разумеется, не поняла; она очень слабо владела французским.Он сейчас улыбался всем в обычной благосклонной манере, принимал поздравления в связи с женитьбой, выказывал крайнее почтение своей молодой жене и даже себе не признавался в том, как чудовищно он разочарован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44