Нам надлежит редко видеться, и никогда — в отсутствии свидетелей.— Я не соглашусь на это!— Ты будешь навещать меня, Людовик, но при этом тебе следует создавать впечатление, что ты интересуешься не мной, а кем-то другим.— Кто же в это поверит?— У меня есть несколько хорошеньких фрейлин.Он засмеялся и, взяв ее руку, почтительно поцеловал.— Генриетта, — требовательно сказал он, — почему мы должны быть осторожными? Что нам та ситуация, в которую нас хотят поставить? Была ли на свете любовь, равная нашей? Почему мы должны отречься от того, что так важно для нас? Почему мы не можем следовать нашему влечению? Это жизнь обманула нас, в конце концов!— Нет, Людовик, — грустно ответила Генриетта. — Мы сами себя обманули.— Это моя вина.Она мягко провела ладонью по его лицу, словно запоминая каждую его черточку.— Я не позволю тебе бранить себя. Вина лежит на мне. Я, была слишком горда. Я слишком близко к сердцу принимала свою бедность. Я таилась. Я была ловка и неловка.— А я оказался слеп.— Нет, не правда, Людовик. Я появлялась в твоем обществе, но при этом оставалась как бы во сне. Я оставалась всего лишь ребенком, робким, но гордым ребенком. Я не была той личностью, какой стала теперь. Ты — тоже не был. Мы оба очень сильно изменились.— Мы выросли, дорогая. Детство осталось за спиной, но почему же теперь мы не можем быть счастливы вместе?— Я пытаюсь придумать способ, чтобы мы могли продлить наше счастье. Сегодня вечером на балу мы будем представлять балет сезона. Все прекраснейшие женщины двора будут присутствовать на нем или исполнять роли в балете. Ты должен заинтересоваться одной из них. Там будет Фрэнсис Стюарт, одна из самых очаровательных девушек, которых я когда-либо видела.— Мне она не покажется таковой. Я ее просто не увижу.— Милый Людовик, ты должен увидеть… ее, или кого-нибудь другого. Например, Марианну, младшую из сестер Манчини. Она просто очаровательна.— Она мне не понравится. Рядом с ней я буду все время вспоминать, как же был глуп, увиваясь за ее сестрой.— Разве? Маленькая, тихая девчушка шестнадцати лет, робкая, и временами просто хорошенькая. Она придет в восторг, если ты ей улыбнешься. Она будет нести шлейф за твоей богиней Дианой.— Кроме Дианы я никого не хочу видеть.— И все же, одари взглядом маленькую Луизу де Ла Вальер. Девушка будет вне себя от радости, что ты уделил ей внимание, а другие сразу же скажут, что мадам больше не привлекает внимания короля.Людовик поднялся, и она прильнула к нему. Ей было понятно, что в будущем станет так мало подобных мгновений.— Дорогой Людовик, — сказала она, — не ревнуй, если заметишь мое повышенное внимание к друзьям Филиппа. Граф де Гиш будет играть для меня ту же роль, что и Луиза для тебя. Для ревности тем более нет оснований, что друзья Филиппа исключительно женоненавистники.— Значит… нам нужно маскировать свою любовь, и о других заботиться больше, чем о себе.— Это единственный выход, Людовик. Мы должны и дальше верить друг другу — идет ли речь о де Гише, или о де Ла Вальер.
Это был самый блестящий из праздников и для балета не хватило места в стенах дворца. Действие разворачивалось на лужайке возле озера и освещалось светом факелов, развешенных на аллеях деревьев.Королева Анна и Генриетта-Мария сидели на помосте, окруженные придворными, не принимавшими участия в балете.Первыми вышли прекрасные нимфы: они разбрасывали на траву розы, при этом пели и танцевали, восхваляя Диану-охотницу. Затем раздвинулся занавес и вздох восхищения вырвался у зрителей — они увидели Генриетту. Задрапированная в тончайшую ткань, с волосами, ниспадающими на плечи, с серебряным месяцем надо лбом, она держала в руках лук и колчан.Возле богини находилась ее свита — красавицы в зеленых одеяниях, среди которых были две, упомянутые Генриеттой: Фрэнсис Стюарт, необыкновенно красивая, несмотря на свою молодость, и менее броская девушка с каштановыми волосами — Луиза де Ла Вальер.Появились времена года, чтобы отдать дань Диане, и последним из них вышел одетый в зеленый с золотом костюм Весны, весь сверкающий алмазами король. Встав на колени перед Генриеттой и подняв глаза к ее лицу, король запел с такой страстью и силой, восхваляя свое время года, что теперь и непосвященным стало ясно, что на роль Весны не годился никто другой.Людовик не слушал стихов, которые читались после него; он смотрел на молоденькую девушку, стоявшую рядом с опущенными глазами, которые она не осмеливалась поднять на монарха.Луиза де Ла Вальер и без того славилась робостью, а теперь она и вовсе была в смятении из страха забыть свои слова. Но вот пришла ее очередь присоединиться к хору служанок Дианы, она бегло взглянула на короля, король — на нее. Девушка густо покраснела, и волна нежности охватила Людовика. Бедное дитя! Она смущена оттого, что вынуждена участвовать в балете вместе с ним, подумал он, и при этом ощущает себя глупой и неуклюжей в сравнении с другими.Он улыбнулся и увидел, что она еле сдерживается от того, чтобы не упасть перед ним на колени. Он весело приподнял брови, и губы его как бы говорили: «Я не король, я всего лишь Весна!» Со стороны их немой разговор воспринимался как часть балета. Ла Вальер улыбнулась, задрожав от восхищения, и Людовик, привычный к проявлениям восхищения в свой адрес, почувствовал себя очень довольным.
Дамы и придворные гуляли по садам Фонтенбло. Генриетта сменила одежды Дианы на пурпурное с серебром платье. Вплоть до этого дня король во время таких прогулок всегда был подле нее, а теперь ей с чувством досады и сожаления приходилось наблюдать, как он расхаживает с группой приближенных, в которой находилась сейчас и Ла Вальер. Все шло по плану, но как же ей хотелось, чтобы он отменил все ее планы! Она воображала, как он подходит и говорит: «Мне глубоко безразличны все эти слухи и сплетни, я хочу быть с тобой, и я буду с тобой!»Ее на этот раз сопровождал граф Арман де Гиш.— Мадам, — говорил он горячо, — позвольте поздравить вас с блистательным исполнением роли!— Вы очень добры, месье граф.— Это вы добры, мадам, позволяя мне разговаривать с вами.— Пойдемте прогуляемся, месье, мы же не на официальном приеме. Берите пример с короля, посмотрите, как запросто он общается с гостями праздника.— До сих пор было так трудно поговорить с мадам, — сказал де Гиш. — Обычно всегда рядом с вами король. У меня нет слов, как я рад представившейся мне возможности.— Роль, сыгранная вами в балете, была просто отменной, месье. Вы имели большой успех.— Я очень ценю вашу похвалу.— О, да, у вас меланхолическое настроение. Вы случайно не поссорились с месье?— Нет, мадам.— Тогда в чем же дело?— В чем дело, мадам? Я — жертва безнадежной страсти. Я люблю самую прекрасную даму двора, но мне нечего даже рассчитывать, чтобы она ответила мне взаимностью.— Я вам очень сочувствую. Не знала, однако, что вы интересуетесь женщинами.— Я действительно ими не интересовался, пока не увидел ее.— Почему же она не обращает на вас никакого внимания? Давно вы ухаживаете за ней?— Вижу я ее часто, но крайне редко представляется возможность проявить свои чувства. Она так далека от меня! Изящная, стройная, она совершенно не похожа на однообразно пухлых красавиц двора.Генриетта улыбнулась.— Что же, если вы сами не в силах покорить сердце этой женщины, пусть вам улыбнется судьба. А теперь, месье граф, не согласитесь ли проводить меня к королю, чтобы услышать его мнение о состоявшемся представлении?Больше не могу быть вдали от него, подумала она. Он изобразил свой интерес к Ла Вальер, я — к де Гишу. На сегодня наши обязанности можно считать исчерпанными.Она заметила, как осветилось лицо Людовика в момент ее приближения, и в это мгновение Фонтенбло показалось Генриетте самым счастливым местом на земле.Филипп оглядел приятеля с ног до головы и потребовал объяснений.— Ты флиртовал с мадам! Что это значит?— Ты ошибся.— Мои глаза до сих пор не подводили меня. Я видел, как ты увивался вокруг нее, рассыпался в комплиментах, как юнец, впервые соблазняющий женщину.— Неужели месье полагает, что мадам обратила хоть какое-то внимание на меня?— Кажется, да.— Но это только потому, что…— Почему она улыбалась тебе, не имеет значения, вопрос в другом: почему ты улыбался ей?— Она очаровательная женщина.— Арман!— Зачем же я буду отрицать очевидное? — сказал граф. — Разумеется, я влюблен в мадам, и влюбился до того, как кто-то другой заметил, как она хороша. Я всегда и везде наблюдал за ней, как никто другой понимал ее… зная о ней больше, чем кто-либо другой.— И ты смеешь стоять тут и признаваться в любви к моей жене, ты… мой друг?!— Месье… Филипп… Я виноват. Я любил тебя. Я полюбил тебя, когда мы были еще мальчиками. А то, что происходит со мной сейчас, это другое. Это то, чего между нами быть не может, и ты как ее муж должен понять меня.— И что же это не может произойти между нами?— Тебе ли объяснять, как она очаровательна. Я чувствую, это я, пусть косвенно, помог ей стать такой, как она есть сейчас. Я способствовал тому, что она поборола эту робость, неловкость, хотя для меня и они были пленительны.— Арман! Я не разрешаю тебе говорить мне о ней в таком тоне. Не воображай, будто моя привязанность к тебе безгранична и ты единственный на земле. Много таких, кто в любой момент готовы занять твое место и кто способен оценить мою привязанность. Ты рискуешь лишиться внимания с моей стороны. И если ты не шутя думаешь крутить роман с Генриеттой, ступай прочь! Не воображай, что сможешь разжигать во мне ревность, отдавая предпочтение жене!Де Гиш в отчаянии протянул руку.— Нет, я вижу, что положение мое безвыходное. Лучше мне покинуть двор, уехать в провинцию. Я не могу больше оставаться здесь.— Коли так — отправляйся! — закричал Филипп. — У меня найдутся друзья, которые займут твое место.Таким образом, Арман покинул Париж, а двор шептался о том, что уехал он потому, что месье обнаружил его любовь к мадам.
Людовик успешно играл свою роль. Он всюду отыскивал маленькую Ла Вальер. Благоговейный страх этого маленького робкого создания перед знаками внимания со стороны короля располагал его к благодушию. Бедняжка ничего не понимала, и когда фрейлины говорили ей, что король влюблен в нее, в ответ звучало:— Это невозможно! Как может король влюбиться в меня, когда при дворе столько красавиц, буквально ловящих его взгляды?Но Людовик продолжал преследовать ее. Он скакал рядом с нею, когда двор выезжал на конные прогулки, был необычайно внимателен к ней во время танцев, обязывал присутствовать ее на всех частных вечеринках в Фонтенбло, где то и дело говорил:— Мадемуазель де Ла Вальер, пойдемте посмотрим, как играют в пикет.Иногда он играл и сам, и когда все присутствовавшие аплодировали — по делу или нет — Ла Вальер прижимала руки к груди и ее большие карие глаза становились еще больше от восхищения.Бедное дитя, думал Людовик. Сколько с ней возни! Ах, Генриетта, если бы мы были вместе! Если бы ты могла быть со мной теперь!Королева Мария-Тереза вот-вот должна была разрешиться от бремени. Она много времени проводила в постели, играла в карты и по-прежнему обожала хорошо покушать, утверждая, что делает это исключительно ради здоровья будущего ребенка.Людовик навещал ее как можно реже, не вынося на сторону того обстоятельства, что она невероятно наскучила ему.Его мать была довольна, что он больше не проводит все свободное время в обществе Генриетты;Анна появлялась в обществе значительно реже, чем раньше, и оставила государственные дела Людовику и его министрам. Как и невестка, она тратила время на еду и карты, хотя в то же время любила и театр. В обязанности ее приближенных входило собирать для нее последние сплетни и сообщать их каждый вечер перед сном.Был вечер. Людовик прогуливался по садам Версаля в обществе нескольких придворных кавалеров и их дам. С ними была и Ла Вальер. Все они вели ничего не значащие разговоры; будь здесь Генриетта, она непременно завела бы разговор о литературе и музыке, но она здесь не присутствовала, а потому шутки были тривиальны и плоски, и самая скучная реплика короля приветствовалась дружным и натянутым смехом. Ему снова страстно захотелось, чтобы Генриетта находилась рядом и избавила его от общества этих пустозвонов-льстецов.Он взглянул в лицо Ла Вальер. Ему стало известно, что она искренне влюбилась в него, и короля тронуло простодушие девушки, не умевшей даже скрывать своего увлечения; она походила на юную лань, зачарованную приближением охотника.Людовик осознал, что оставался преданным Генриетте с того мгновения, когда обнаружил, что любит ее, и все это время обходился без любовниц, несмотря на то что после посвящения в таинства сладкого греха ощущал в них непреходящую потребность. Сексуальные влечения томили его как жажда — путника, заблудившегося в пустыне, или голод — человека, выдержавшего длительный пост. И сейчас, когда он стоял посреди благоухающего сада рядом с де Ла Вальер, желание захлестнуло его.Он еще раз посмотрел на девушку и ощутил к ней острую жалость. Бедняжка! Он впервые испытал такую же жалость, как некогда испытывал к Генриетте, и решил, что она заменит ему Генриетту — не ту, которая сейчас, не блистательную и всепобеждающую мадам, а робкую принцессу из Англии, с которой он однажды отказался танцевать. Он не слышал, как их обступила тишина; застывшими глазами он продолжал смотреть на Ла Вальер.Потом он заговорил обычным, как ему казалось, тоном, но окружающие, приученные предвидеть повороты его настроения, немедленно уловили, что король взволнован до глубины души.— Мадемуазель де Ла Вальер, вы видели новую беседку, которую я выстроил рядом с декоративным гротом?Ла Вальер оробела, как обычно в тех случаях, когда к ней обращался король.— Н-нет, сир!.. Ой, да, кажется да, сир!— Тогда пойдемте, чтобы вы убедились в этом наверняка.К тому мгновению, когда они достигли грота, их спутники разбрелись кто куда, и король с Ла Вальер остались одни. Они вошли внутрь беседки и сели на золоченые стулья с бархатной обивкой, украшенной золотыми лилиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44