– Наверное, деньги не вернуть уже, – капризно сказал он. – Если бы вы, Чилтер, не были таким…
– Позвольте предложить вам понюшку, мистер Чилтер, – мягко вмешался милорд, протягивая свою усыпанную каменьями табакерку, – вы, сэр, несомненно захотите посмотреть на мою кобылу?
– Я не разбираюсь в лошадях, – хмыкнул Фадби. – Это мой помощник запомнил все детали. – И он устрашающе ухмыльнулся.
– Тогда окажите мне честь пройти со мной в конюшню, мистер Чилтер. Надо нам удостовериться насчет кобылы. Мистер… э-э… Фадби, мое почтение.
– Чилтер, а я на вас обиделся, – сказал Карстерз, когда они вышли в садик.
– На меня, сэр? А… э-э… за что же, сэр Энтони?
Подняв глаза, он увидел, что собеседник смеется.
– Да, мистер Чилтер, всерьез обиделся: вы сказали, что я толстый!
– Вы, сэр! – ахнул он, изумленно уставившись на своего спутника.
– А еще – что я ужасно ругаюсь, и что у меня шрам от губы к подбородку.
Мистер Чилтер остановился на дорожке.
– Так это были вы, сэр? Это вы нас остановили? Это вы — тот человек, который распахнул дверцу?
– Да, я тот бесстыдный прохвост. Я еще раз прошу у вас прощения за то, что столь неловко открыл дверцу. А теперь объясните мне, почему вы постарались напустить пыли в их сонные глаза?
Они снова медленно двинулись вперед. Чилтер покраснел.
– Я, право, не знаю, сэр… только… только вы мне понравились, и… и…
– Понятно. Вы необыкновенно добры, мистер Чилтер. Как бы я мог отблагодарить вас?
Его спутник покраснел еще больше и гордо поднял голову.
– Спасибо, сэр, но это излишне.
Они уже подошли к конюшне. Карстерз открыл дверь, и они вошли.
– Тогда вы, может быть, примите вот это в знак моей симпатии?
Мистер Чилтер воззрился на перстень с изумрудом, который сиял и подмигивал ему с ладони милорда. Заглянув в синие глаза, он пролепетал:
– Право, сэр, я… я…
– Оно досталось мне честным путем! – взмолился тот. – Ну же, Чилтер вы не захотите обидеть меня отказом? Вы возьмете его: в память о человеке… толстяке, мистер Чилтер, который грубо выбросил вас на дорогу?
Тот взял перстень дрожащими пальцами.
– Я благодарю вас самым…
– Не надо, прошу вас. Это я благодарю вас за вашу любезную помощь… Идемте, посмотрите на мою Дженни! Ну, девочка? – Заслышав его, кобыла повернулась в стойле, начала бить копытом и ржать.
– Я ничего не понимаю, сэр – ни почему вы разбойничаете, ни почему почтили меня своим доверием и откровенны со мной. Но… я благодарен вам.
С этими словами мистер Чилтер вложил свою руку в руку милорда и во второй раз в жизни почувствовал крепкое пожатие его добрых пальцев.
– О, ваша честь! Вы потеряли изумруд!
– Нет, Джим. Я его подарил.
– Вы… вы его подарили, сэр?
– Мгм… Паучку.
– Н-но…
– А он сказал, что я толстый.
– Сказал, что вы толстый, сэр? – переспросил ошарашенный слуга.
– Да. Очень толстый. Кстати, позволь тебе сообщить, что я купил Дженни сегодня в Фиттеринге у гадкого негодяя, который ограбил мистера Шмеля.
И он пересказал Джиму все, что произошло внизу. Когда он кончил, слуга сурово покачал головой.
– Вы, наверное, никогда не научитесь осторожности, сэр, – укорил он его.
– Я? Что я сделал?
– Зачем вам понадобилось открываться этому паучку? Ужасно неосторожно! Очень вероятно, что он проболтается толстому джентльмену, и весь город начнет за вами охотиться.
– И это показывает, что ты ничего не смыслишь в паучках, – спокойно ответил его господин. – Подай мне пудру.
ГЛАВА 3
Представляющая достопочтенного Ричарда Карстерза
Уинчем! Великолепный старинный дом с окнами в частых переплетах; он вознесся над каменными террасами, полузаросшими вьющейся зеленью. Дом окружен газонами, частью сбегающими к реке, которая с журчанием струится по валунам и гальке меж нависающими над ней деревьями и голубыми небесами, такая чистая и сверкающая, что глубоко в ее русле видны мириады разноцветных камешков.
Противоположная часть бархатистых газонов уходит к фруктовым садам и тихим лугам.
По обе стороны дома раскинулись террасы, сверкающие в лучах солнца. Их каменные ступени спускаются к миниатюрному озеру, заросшему кувшинками и населенными беззаботно снующими рыбками.
Мощеные дорожки бегут меж цветников, бушующих морем красок, и ныряют под суровые старинные деревья, стоящие здесь уже долгие годы. За речкой лежит прохладный лес, устланный темным мхом, весной там расцветают примулы. Листва деревьев столь густа, что солнечный свет ложится на землю лишь редкими пятнами.
По террасам взбираются розы: желтые и красные, розовые и белые – они перебрасывают длинные соцветия через перила. Они цепляются за стены дома переплетаясь с пурпурным клематисом, жасмином и бледной жимолостью. Воздух напоен ароматами – а с клумбы поднимается дымный запах лаванды.
Старинное здание словно бы дремлет, утопая в лучах солнца. Ничто не подает признаков жизни, лишь павлин расправляет хвост на ступенях террасы.
Здесь жили многие поколения Карстерзов. Граф сменялся графом, правление было безраздельным. Сейчас впервые здесь не было графа. Никто не знал, где он. Старый граф месяц назад умер, но старший сын не занял его места. Он отсутствовал уже шесть лет, и никто не смел произносить его имени, ибо оно было опозорено. Старый граф выгнал сына и запретил о нем говорить. Но окрестные жители его помнили. Они пересказывали истории о его бесшабашной отваге, вспоминали милую улыбку и обходительность, его беззаботность, неизменную доброту и веселость. А как умел он скакать верхом! Смотреть на него было одним Удовольствием! А как фехтовал! Как он бился с молодым мистером Уэлшем в той вон рощице, и вся округа сбежалась поглядеть? Ах, это был боец, наш мистер Джек! Как он одним ударом выбил клинок из руки мистера Уэлша, а потом стоял и ждал, пока тот поднимет его? А как у него сверкали глаза, как он смеялся, радуясь жизни?
Историям не было конца, и старики, качая головами и вздыхая, мечтали снова увидеть молодого господина. Они указывали через плечо на поместье и многозначительно пожимали плечами. Кому нужен такой хозяин, как мистер Ричард? По крайней мере, не им. Да, конечно, он хозяин рачительный и добрый человек – но они предпочли бы мастера Джона: тот смеялся и шутил, и никогда не был таким унылым, как мистер Ричард.
В самом же доме Ричард Карстерз шагал по библиотеке, время от времени останавливаясь, чтобы с болью взглянуть на портрет брата, висевший над письменным столом. Художнику удалось точно передать взгляд синих глаз, – и они улыбались Ричарду так же, как, бывало, улыбался Джон: весело – и в то же время с болью.
Ричарду было двадцать девять, но он казался вдвое старше. Он был очень худ и на его благообразном лице лежали глубокие морщины. Серые глаза смотрели тоскливо и устало, рот, хоть и красиво очерченный, был странно безвольным. Одетый строго, без былого щегольства, сейчас он был в черном в память об отце: возможно, именно из-за этого цвета, нарушенного только кружевом у шеи, его лицо казалось таким безвременно постаревшим. Он был начисто лишен мальчишества брата: даже улыбка его казалась натянутой и усталой, и в смехе редко звучало веселье…
Вынув хронометр, он сравнил его с часами на каминной полке. Оказавшись у двери, он чуть ли не испуганно открыл ее и прислушался.
Он не услышал ни звука, закрыл дверь, и снова стал ходить по комнате, нетерпеливо ожидая, когда зазвонит колокольчик. Колокольчик не звонил, но спустя какое-то время в коридоре раздались шаги, и в дверь кто-то постучался.
В два шага Ричард оказался у двери и широко распахнул ее. Там стоял Уорбертон.
Ричард схватил его за руку.
– Уорбертон! Наконец-то! Я жду уже больше часа.
Мистер Уорбертон с поклоном высвободился.
– Сожалею, что не мог приехать раньше, сэр, – сухо ответил он.
– Не сомневаюсь, что вы ехали так быстро, как могли. Входите, сэр.
Он ввел адвоката в комнату и закрыл дверь.
– Садитесь, Уорбертон, садитесь. Вы… нашли моего брата?
Уорбертон снова поклонился.
– Я имел счастье видеть милорда, сэр.
– Он здоров? Весел? Он переменился, а? Наверное, постарел, или…
– Милорд мало изменился, сэр.
Ричард едва не топнул ногою в нетерпении.
– Ну же, Уорбертон, ну же! Расскажите мне все. Что он сказал? Он будет получать доходы? Будет?..
– Милорд, сэр, сначала не хотел брать ничего, но, по здравому размышлению… э-э… согласился получить долю, причитающуюся старшему сыну. Доходы с имений он просил вас использовать самому.
– А! Но вы сказали, что я не притронусь к тому, что ему принадлежит?
– Я пытался убедить милорда, сэр. Безрезультатно. Он желает, чтобы вы пользовались Уинчемом по своему усмотрению.
– Я не притронусь к его деньгам!
Уорбертон чуть заметно пожал плечами.
– Как желаете, сэр.
В его любезном голосе прозвучало что-то, заставившее Ричарда, стоявшего у секретера, бросить испытующий взгляд на адвоката. В глазах его мелькнуло подозрение. Казалось, он собирался что-то сказать, но Уорбертон продолжил:
– Я полагаю, в одном отношении могу вас успокоить, мистер Карстерз: обстоятельства милорда вполне удовлетворительные. Средств у него достаточно.
Но… но он живет… разбоем!
Губы Уорбертона чуть скривились.
– Разве нет? – не унимался Карстерз.
– Он хочет, чтобы мы так считали, сэр.
– Это так! Он… остановил меня!
– И ограбил вас, сэр?
– Ограбил меня? Он не мог бы ограбить собственного брата, Уорбертон!
– Извините, мистер Карстерз: вы правы. Милорд не мог бы ограбить брата. И все же я знавал человека, способного и на такое.
Повисшее молчание казалось бесконечным. Подозрение вновь вспыхнуло во взгляде Карстерза. Щеки его побледнели, он облизал пересохшие губы. Сжимавшие спинку стула пальцы судорожно разжимались и снова напрягались. Вопросительный взгляд лихорадочно обшарил лицо адвоката.
– Джон сказал вам… сказал вам…– начал было он – и безнадежно сбился.
– Милорд ничего мне не сказал, сэр. Он был удивительно сдержан. И он не мог бы сказать мне ничего, чего бы я не знал.
– Что вы хотите сказать, Уорбертон? Почему вы так на меня смотрите? Почему вы виляете? Открыто говорите, что вы имеете в виду?
Уорбертон поднялся, сжимая кулаки:
– Я знаю, мастер Ричард, кто вы таков!
– О! – Карстерз вскинул вверх руку, словно защищаясь.
Снова воцарилось напряженное молчание. С огромным усилием Уорбертон взял себя в руки и снова надел на себя личину бесстрастности. После мучительного возгласа Ричард снова успокоился. Он сел. На лице его, сменив страшную напряженность, появилось едва ли не облегчение.
– Вы узнали правду… от Джона. Он… собирается разоблачить меня.
– Нет, сэр. Я знал правду не от него. И он никогда не разоблачит вас.
Ричард повернул голову. Его глаза, полные затаенной боли, встретились со взглядом Уорбертона.
– О? Так значит, вы?..
– Не я, сэр. Я дал слово его светлости. Все эти годы я молчал ради вашего отца – теперь буду молчать ради него.
Голос его сорвался.
– Вы… так привязаны к Джону? – Ричард говорил по-прежнему апатично и устало.
– Привязан?! Боже правый, мастер Дик, я люблю его!
– И я, – очень тихо проговорил Ричард.
Не услышав ответа, он поднял глаза:
– Вы мне не верите?
– Когда-то я был в этом уверен, сэр. Теперь!.. – Он пожал плечами.
– И все же это правда, Уорбертон. Я отдал бы все, что мог, лишь бы уничтожить события той ночи.
– Мне трудно этому поверить, сэр. От вас одного зависит, будет ли восстановлено его доброе имя. А вы молчите.
– Уорбертон, я… Ах, неужели вы думаете, что я равнодушен к тому, что Джон стал отверженным?
При виде страдания, отразившегося в серых глазах, Уорбертон немного смягчился.
– Мастер Ричард, я не хотел бы думать о вас плохо. Мастер Джон не стал мне ничего рассказывать. А вы… вы не можете мне объяснить, как получилось, что вы позволили ему взять на себя вину в вашем мошенничестве?
Ричард содрогнулся.
– Я ничего не могу объяснить – мне нет извинений. Я его вынудил – Джека, моего брата! Все из-за того, что я обезумел от любви к Лавинии… Боже, я сойду с ума! Я полагал, что сумею это забыть – и тут… тут я встретился с ним! Его лицо напомнило мне все. И с того дня я не знаю, как жить – и не объявить правду! Но я никогда не смогу! Никогда не смогу!
– Расскажите мне, сэр, – попросил невольно тронутый Уорбертон.
Ричард спрятал лицо в ладонях.
– Это все вспоминается каким-то кошмаром… Наверное, я был безумен… Я почти не сознавал, что делаю. Я…
– Спокойнее, сударь. Не забывайте: я почти ничего не знаю. Что заставило вас пометить карты?
– Долги. Отец отказался их оплатить – надо было найти денег. Я не мог вынести скандала – говорю вам: был безумно влюблен в Лавинию! Я ни о чем больше думать не мог. Я охладел к Джону, потому что мне показалось, что и он влюблен в нее. Мне мучительно было думать, что потеряю ее из-за скандала… А тогда, у Дэра, я проигрывал. Я знал, что не смогу расплатиться. Боже! Я как сейчас вижу: у локтя Милу-арда пачка моих долговых расписок – все растет, растет…
Джек играл против Милуарда до меня, и выиграл. Я помню, как все смеялись и говорили, что удача, наконец, повернулась к нему лицом – ведь он всегда проигрывал в карты. Мы с Милуардом играли той же колодой… Кажется, был еще один стол. Дэр играл в кости с Фитцджеральдом, кто-то за моей спиной играл с Джеком в фараон. Я понял, что Джеку опять не везет – я слышал, как они смеются. И все время я проигрывал… проигрывал.
Я уронил на колено булавку от галстука. По-моему, никто этого не заметил. Когда я ее поднял, у меня вдруг мелькнула мысль пометить карты… О, это было низко, я знаю! У меня в руках был трефовый туз: я царапнул ему уголок булавкой. Как это оказалось легко! Постепенно я пометил все четыре туза и трех королей.
Никто ничего не заметил, но я боялся – я не смел продолжать. Я приколол булавку на место. Вскоре я начал выигрывать – понемногу. Потом к столу подошел Трейси Бельмануар и стал наблюдать за нашей игрой. С этого момента все разладилось. С него все и началось.
Трейси стоял позади меня и смотрел… Я чувствовал его спиною – словно какой-то черный мотылек висит… Не знаю, как долго он стоял, мне показалось – много часов… Я ощущал на себе его взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37