Серебряное кружево окружало его шею и пышными манжетами падало на кисти рук. Вопреки моде, предписывавшей лишь черный бант в волосах, на нем были серебряные ленты, резко выделявшиеся на фоне ненапудренных волос.
Подняв лорнет, он осмотрел комнату с высокомерным удивлением. Лорд Эйвон, откинувшийся на спинку кресла, погрозил ему пальцем:
– Бельмануар, Бельмануар, мы ее видели и заявляем, что она слишком хороша для тебя.
– Да, мы решили, что и нам причитаетша доля улыбок шимпатичной ошобы, – произнес шепелявый голос, и его милость обернулся к женоподобному щеголю, виконту Фодерингему, подошедшему сзади. На том был атлас цвета само и желтый бархат. Но широкие полы кафтана топорщились, и на высоких каблуках можно было только семенить.
Трейси отвесил глубокий поклон.
– Ну вам, конечно, достанется ваша доля ее улыбок, если она этого пожелает, – промурлыкал он, и поднявшийся хохот заставил повесу покраснеть до ушей и поспешно стушеваться.
Именно он в свое время пытался заговорить с Дианой, и присутствовавший при этом заядлый сплетник Уилл Стапли поведал историю этой неудачи по крайней мере шестерым, а те немедленно пересказали ее другим, наслаждаясь тем, что виконт получил решительный отпор.
– Как это сказал Селвин? – протянул сэр Грегори Маркем, тасовавший карты за столом лорда Эйвона. Девнант бросил на него вопросительный взгляд:
– Джордж? О Бельмануаре? Когда?
– А, как-то в клубе Уайта… Точно не помню. Там был Джек Чомли, он должен знать, и Горри Уолпол. Он говорил о Дьяволе и его возлюбленных – в целом, довольно точно.
Чомли поднял взгляд:
– Кто-то назвал мое имя?
– Да. Что Джордж говорил о Бельмануаре, тогда, у Уайта?
– Тогда?.. А, помню. Да просто кусочек старого гекзаметра, обыгравший его имя: Est bellum bellis bellum bellare puellis . Он решил, что это был бы подходящий девиз для герцогского дома.
Тут снова поднялся общий смех. Среди шума Маркем спросил:
– Кто она, Трейси?
Его милость повернулся:
– Кто? – лениво спросил он.
Лорд Эйвон расхохотался:
– А, бросьте, Бельмануар, это не пройдет! Право, не пройдет! Кто она, выкладывайте!
– Да, Бельмануар, кто эта черноволосая красавица и где вы ее откопали? – воскликнул Том Уайлдинг, пробиваясь вперед с рюмкой в одной руке и бутылкой портвейна – в другой. – Я-то думал, что вы очарованы Синтией Ивенс!
Мгновение у Трейси был недоумевающий вид, потом его будто осенило:
– Ивенс? А, да! Бойкая вдовушка из Кенсингтона, так ведь? Вспомнил.
– Он забыл! – воскликнул Эйвон, разражаясь хохотом, заслышав который мистер Нэш не раз содрогался и закрывал свои высочайшие очи. – Вы меня в гроб вгоните, Дьявол. Клянусь, вгоните!
– О, надеюсь, что нет. Благодарю вас, Уайлдинг.
Он принял протянутую Томом рюмку и пригубил ее.
– Но вы не ответили! – напомнил Фортескью от другого стола, ловко сдавая карты. – Надо думать, «руки прочь»?
– Конечно, – ответил герцог. – Так всегда бывает, Фрэнк, вы ведь знаете.
– К моему прискорбию! – со смехом отозвался тот и потер правую руку, словно припоминая какую-то рану. – Неплохо вы меня проткнули, Трейси.
– Неловко, Фрэнк, неловко. Можно было и не затягивать.
Виконт, бывший на поединке секундантом, добродушно хихикнул.
– Шмотреть было приятно, клянушь чештью. Жа-кончили жа пару щекунд, Эйвон! Даю шлово.
– Вы что же– бились с Дьяволом, Фрэнк? Чго это на вас нашло?
– Наверное, сбрендил больше обычного, – отозвался Фортескью своим негромким, мечтательным голосом, – и встрял между Трейси и француженкой-певичкой. Он возразил – очень вежливо, – и мы выяснили отношения в Гайд-парке.
– Именно так, черт возьми! – воскликнул его партнер, лорд Фолмут. – Да ведь я же и был секундантом Дьявола! Но этому уж сколько лет!
– Два года, – кивнул Фортескью, – но я, как видите, не забыл.
– Боже, а я забыл! А ведь ничего смешнее не видал: вы были разъярены, а Дьявол – абсолютно спокоен. Вы никогда не были хорошим фехтовальщиком, Фрэнк, но в то утро парировали так плохо, что я думал – Дьявол вас продырявит. А он вместо этого аккуратненько так поцарапал вам правую руку и, провалиться мне на этом месте, – вы чуть не лопнули от смеха! А потом мы все отправились завтракать, Фрэнк, и какие довольные! Боже, да! Вот это был поединок!
– Да, забавный, – признал Трейси, стоя рядом с Фортескью. – Бросьте играть, Фрэнк.
Фортескью кинул карты на стол рубашкой вверх.
– Черт вас побери, Трейси, вы принесли мне неудачу, – сказал он без всякой досады. – Пока вы не появились, шли вполне приличные карты.
– Бельмануар, штавлю швою гнедую против вашего нового шерого, – прошепелявил виконт, подходя к столу со стаканчиком с костями.
– Чтоб я лопнул, так не годится! – крикнул Уайлдинг. – Не соглашайтесь, Дьявол! Вы видели это животное?
Партия закончилась, и картежники были готовы перейти на кости.
– Положитесь на удачу, Бельмануар, и соглашайтесь! – посоветовал Притчард, обожавший рисковать чужим имуществом, но крепко державшийся за свое.
– Да, соглашайтесь, – поддержал его Фолмут.
– Не надо, – сказал Фортескью.
– Конечно, соглашусь, – безмятежно ответил его милость. – Мой серый против вашей гнедой. Считаем лучший из трех бросков. Вы начинаете?
Виконт небрежно тряхнул стаканчик. Выпали две тройки и двойка.
Положив руку на плечо Фортескью и поставив ногу на перекладину стула, Трейси наклонился и кинул на стол кости. Он опередил виконта на пять очков. Следующий кон выиграл Фодерингем, но последний – опять его милость.
– Черт побери! – громко, жизнерадостно сказал виконт. – Поштавьте твоего шерого против моего Ужаша!
– Гром и молния, Фодерингем! Вы и его проиграете! – предостерегающе воскликнул Неттлфолд. – Не ставьте Ужас.
– Чушь! Принимаете штавку, Бельмануар?
– Конечно, – ответил герцог и бросил кости.
– О, если у вас настроение играть, я сражусь с вами на право попытать счастье с темноволосой красавицей! – крикнул ему через комнату Маркем.
– А что поставите вы? – спросил Фортескью.
– О, что он пожелает!
Виконт бросил и проиграл. Его милость выиграл и второй кон.
– Похоже, мне везет, – заметил он. – Я поставлю красавицу против ваших имений, Маркем.
Сэр Грегори со смехом покачал головой.
– Ну, нет! Оставьте ее себе!
– Я так и поступлю, мой милый. Она не в вашем вкусе. Я даже не вполне уверен, в моем ли.
Вытащив табакерку, он протянул ее хозяину дома. Остальные, увидев, что их насмешки не достигли цели, заговорили о другом.
За вечер его милость выиграл три тысячи гиней: две в карты и одну в кости, проиграл своего великолепного серого и снова отыграл его у Уайлдинга, которому тот достался. Он ушел в три утра вместе с Фортескью: оба были совершенно трезвы, хотя герцог выпил немалое количество бургундского, а пунша столько, сколько другому не выпить без серьезных последствий.
Когда лорд Эйвон закрыл за ними дверь, Трейси повернулся к своему другу:
– Пройдемся, Фрэнк?
– Раз нам по пути – конечно, – ответил тот, беря герцога под руку. – По Брок-Стрит и через Серкус будет короче.
Некоторое время они шли молча. Минуя стоявшего у дверей лакея, Фортескью добродушно пожелал ему доброй ночи и получил порядком подпитой ответ. Герцог не сказал ничего. Фрэнк внимательно вгляделся в его лицо.
– Вам сегодня везло, Трейси.
– Немного. Я надеялся, что смогу целиком вернуть проигрыши прошлой недели.
– Наверное, у вас долги?
– Похоже на то.
– Большие?
– Милый мой, я понятия не имею – и не хочу! Пожалуйста, не надо проповеди!
– Не будет. По этому поводу я уже сказал все, что мог.
– И не раз.
– Да, много раз. И это на вас не оказало никакого действия – словно я и не говорил.
– Еще меньшее.
– Наверное. Мне жаль, что вы такой – ведь где-то в вас таится доброе, Трейси.
– Что за причудливая логика привела вас к этому умозаключению?
– Ну, – со смехом сказал Фортескью, – в самых плохих людях, как правило, остается что-то хорошее. Этим и руководствуюсь, ну и вашим добрым отношением ко мне.
– Было бы интересно узнать, когда это я был к вам добр – если не считать того раза, когда мне пришлось научить вас не соваться в мои дела.
– Я не имел в виду того случая, – последовал сухой ответ. – Я расцениваю его иначе. Я говорил о благих намерениях.
– Сильнее, чем этими словами, себя не осудишь, – спокойно заметил его милость. – Но мы отклонились от темы. Когда я был к вам добр?
– Вы прекрасно знаете. Когда вытащили меня из этой отвратительной долговой ямы.
– Теперь вспомнил. Да, это действительно был добрый поступок. Интересно, почему я его совершил?
– Вот и я хотел бы знать.
– Надо полагать, я испытывал к вам некую приязнь. Определенно, я не сделал бы такого больше ни для кого.
– Даже для собственного брата! – резко сказал Фрэнк.
Они пересекли Серкус и шли теперь по Гей-Стрит.
– Для него в последнюю очередь, – флегматично отозвался герцог. – Вы вспомнили трагедию, которую разыграл Эндрю? Забавно, правда?
– Несомненно, такою вы ее и увидели.
– Да. И хотел растянуть удовольствие, но мой досточтимый зять пришел на помощь этому юному глупцу.
– А вы бы ему помогли?
– Боюсь, что в конце концов помог бы.
– По-моему, у вас что-то с головой! – воскликнул Фортескью. – Я не могу понять вашего странного поведения.
– Мы, Бельмануары все полусумасшедшие, – нежно отозвался Трейси, – но, боюсь, что я – так просто «средоточие зла».
– Я отказываюсь в это верить! Вы показали, что можете быть другим! Вы же не пытаетесь отыграть у меня все мое имущество – так почему же вы так поступаете со всеми юными неудачниками?
– Видите ли, ваше имущество столь невелико…– попытался оправдаться герцог.
– И не издевайтесь надо мной так отвратительно! Почему?
– Потому что мне почти никогда этого не хотелось. Вы мне нравитесь.
– Гром и молния! Но вам же должен нравиться кто-то еще, кроме меня!
– Что-то не припомню. Да и то, не сказать, чтоб боготворил землю, по которой вы ступаете. Но мысли о моих братьях вызывают у меня отвращение. Я любил немало женщин и, несомненно, буду любить еще многих…
– Нет, Трейси, – прервал его Фортескью, – вы никогда в жизни не любили женщины. Это бы могло вас спасти. Я говорю не о плотской страсти, которой вы предаетесь, а о настоящей любви. Ради Бога, Бель-мануар, ведите пристойную жизнь!
– Пожалуйста, не расстраивайтесь, Фрэнк. Я этого не стою.
– Я считаю, что стоите. Я не могу не думать, что если бы вас любили в детстве… Ваша мать…
– Вы когда-нибудь видели мою мать? – лениво осведомился его милость.
– Нет. Но…
– А сестру мою видели?
– Э-э… да…
– В ярости?
– Право, я…
– Потому что если вы видели ее, вы видели и мою мать. Только она была еще в десять раз более несдержанной. Право, милая компания собиралась у нас дома!
– Я понимаю.
– Боже! Да вы уж не жалеете ли меня? – презрительно воскликнул Трейси.
– Жалею. Это нахальство с моей стороны?
– Милый мой Фрэнк, когда я начну себя жалеть, тогда и вам можно будет. А пока…
– Когда придет этот день, я вас больше жалеть не буду.
– Очень глубокомысленно, Фрэнк! По-вашему, я окажусь на пути к возрождению? Премилое заблуждение. К счастью, этот счастливый момент еще не настал и, думаю, вообще не настанет. Похоже, мы пришли.
Они оказались у дома, где остановился Фортескью. Повернувшись, он схватил своего друга за плечи:
– Трейси! Бросьте эту вашу безумную жизнь! Бросьте женщин и вино, и чрезмерный азарт! Поверьте мне: когда-нибудь вы зайдете слишком далеко и погубите себя!
Герцог высвободился.
– Мне чрезвычайно не нравится, когда меня хватают на улице! – пожаловался он. – Наверное, у вас по-прежнему благие намерения. Старайтесь справиться с этой слабостью.
– Интересно, вы хоть догадываетесь, насколько оскорбителен ваш тон, Бельмануар? – твердо спросил Фортескью.
– Естественно. Иначе я не сумел бы так его отточить. Но я вам благодарен за добрый совет. Уверен, что вы не обидетесь, если я ему не последую. Я предпочитаю кривую дорожку.
– Видимо, – вздохнул его друг. – Раз вы не желаете встать на узкий и прямой путь, мне остается только надеяться, что вы глубоко и искренне полюбите, и что ваша дама спасет вас.
– Я сообщу вам, если это случится, – пообещал его милость. – А теперь спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – на его низкий поклон Фрэнк ответил отрывистым кивком. – Увидимся завтра… а точнее, сегодня утром… в банях.
– Довлеет дневи злоба его, – с улыбкой ответил герцог. – Спите спокойно, Фрэнк!
Он насмешливо махнул рукой в знак прощания и перешел улицу, направляясь к своему дому, находившемуся как раз напротив.
– И, полагаю, вы будете спать спокойно, как если бы совесть ваша была чиста и вы не приложили все силы, чтобы разрушить привязанность единственного друга, – горько сказал Фрэнк в темноту. – Проклятье, Трейси, какой же вы негодяй! – Он поднялся по ступеням к парадной двери и засунул ключ в скважину. На противоположной стороне улицы хлопнула дверь, и он оглянулся. – Бедняга Дьявол! – проговорил он. – О, бедняга Дьявол!
ГЛАВА 8
Не рой другому яму
Джон Карстерз провел ничем не примечательную зиму. Он продолжал свои грабежи, но совершил две серьезные ошибки – не с точки зрения разбойника, а с точки зрения джентльмена. Во-первых, он остановил богатый экипаж, в котором оказались две дамы, их горничная и драгоценности, а во второй раз в большой дорожной карете сидел старый джентльмен, отвага которого намного превосходила его физическую силу. В первом случае милорд комично опешил и поспешно скрылся, пробормотав наивные извинения. Старый джентльмен во втором эпизоде бросил ему столь храбрый вызов, что он невольно протянул ему один из своих пистолетов. Старый джентльмен до того поразился, что уронил его на землю, где тот и выстрелил, не причинив никому вреда и подняв облако пыли и дыма. Карстерз нижайше попросил у него прощения, помог ему взобраться в экипаж и отъехал прежде, чем изумленный мистер Данбер успел опомниться.
Грабежи шли явно не по правилам науки, поскольку Карстерз не мог заставить себя запугивать стариков и женщин. Оставались пожилые да молодые джентльмены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37