это было бы важно, если бы мы не помнили, во-первых, о том, что Рамакришна отвергает, считая эгоизмом, как личное спасение, так и филантропию вне бескорыстной любви, во-вторых, что его назначение – именно зажечь в сердцах истинное милосердие.
«Какая разница между милосердием и самолюбием? «Самолюбие», конечно, в первоначальном смысле: «любовь к самому себе».

Милосердие – это любовь, которая распространяется на всех и которая не ограничивается собой, своей семьей, своей сектой, своей страной. Самолюбие – это привязанность к самому себе, к своей семье, к своей секте, к своей стране. Углубляйте возвышающее нас милосердие, которое приводит к богу». «Евангелие Рамакришны», I, с. 261.


Истинное милосердие – это для Рамакришны любовь к богу во всех людях, ибо бог воплощен в человеке. «Вы ищете бога? Ну так ищите его в человеке! Божество проявляется в человеке сильнее, чем во всяком другом предмете… Поистине, бог во всех, но его могущество проявляется в них больше или меньше. Бог, воплощенный в человеке, это могущество бога, сильнее всего проявившееся в плоти… Человек – это величайшее проявление бога» («Евангелие», I, с. 350).


Нельзя по-настоящему любить человека и, следовательно, полностью прийти ему на помощь, если не любишь в нем бога. И наоборот, нельзя хорошо познать бога, пока не увидишь его в каждом человеке. «Совершенное познание достигается, когда видишь бога в каждом человеке» (там же, т. II).


Вот почему настоятель ордена Шивананда, представляющий в настоящее время истинную сущность учения Рамакришны, написал мне следующие строки, 7 декабря 1927 года.

духовный смысл которых покажется знакомым читателям Паскаля:
«Вы, вероятно, постигаете разницу между реализацией божества в человеке и сознанием всеобщего страдания в качестве мотива служения людям. Мне кажется, что это не различные состояния духа, это два вида того же состояния; только воспринимая божество нераздельно от человека, мы сможем по-настоящему охватить глубину человеческого страдания, ибо только тогда состояние духовного порабощения человека, лишение его совершенства и божественного блаженства становится для нашего сознания почти осязаемой очевидностью. Мучительное чувство контраста между божественным в человеке и присущим ему неведением, вместе с вытекающим отсюда страданием, – вот что побуждает сердце служить человеку. Без этой реализации божественного духа, который есть в себе и в других, истинная симпатия, истинная любовь и истинное служение невозможны. Вот почему Шри Рамакришна хотел, чтобы его ученики достигли реализации своего „я“, прежде чем отдаться с пользой служению человечеству». Свами Ашокананда тоже пишет: «Служение рождается из сочувствия. Так как страждущий человек есть бог, то сознание божественного в человеке является причиной служения; и это служение становится могущественным средством познания бога» (Прабуддха Бхарата, февраль 1928 г.).
Осмелюсь ли я сказать, что считаю более прекрасным, более чистым и нужным – любить и служить «страждущему» без единой мысли о божественном, просто потому, что он страдает? Это забвение божественного может быть ближе к божественному, чем постоянная забота, при которой все же сохраняются, несмотря на все, остатки привязанности к миру, – в том смысле, какой придает этому понятию Рамакришна.


Но в ожидании этого человечество страдает, человечество умирает, покинутое. Оставит ли он его без помощи? Нет. Ибо то, чего Рамакришна не делает, не может сделать сам, ограниченный рамками своей кармы и горизонтом своей жизни (жизни, которая готова уже угаснуть), он завещает исполнить своему величайшему ученику, наследнику своего слова – Вивекананде, тому, который в одном видении (я еще будут говорить о нем) предстает ему как божественная эманация, более высокая, чем его собственная, и призвать которого к людям для их же спасения он считает своей личной миссией. На него он возложит, почти что помимо его желания, обязанность действовать в мире и «облегчить страдания смиренных и бедных». В дальнейшем читатель найдет прекрасный эпизод, относящийся к 1886 году, который сообщил нам Свами Шивананда, бывший его свидетелем.


И Вивекананда внесет в это свою действенную энергию и всепожирающую страсть. Конечно, его натура, совершенно иная, чем у учителя, не могла бы ждать ни одного дня, ни одного часа в своем стремлении прийти на помощь несчастным. Он страдает за них своей собственной плотью. Они преследуют его, они исторгают у него крики отчаяния. Он не обладает необычайной ясностью духа, которая осеняет в последние годы дух Рамакришны – этот бесплотный дух, проникший в страшную область по ту сторону добра и зла.
«Абсолют не связан ни с добром, ни со злом. Он таков, как свет лампы. Вы можете благодаря ему читать Священное Писание, но можете также при этом же свете подделывать подписи… Каков бы ни был грех, зло или страдание, которые мы находим в мире, они являются страданием, злом и грехом только по отношению к нам. Абсолют ими не затронут. Он над ними и вне их. Его солнце одинаково сияет над Злом и над Добром…. «Евангелие», I, с. 61, 87.

Я боюсь, что вы должны принять события, совершающиеся во Вселенной, такими, как они есть. Человеку не дано познать с ясностью пути господни Там же, с. 101.

Я вижу, я постигаю, что все три – жертва, плаха и приносящий жертву – та же субстанция. О, какое видение…» Там же, с. 437.


Да, это видение полно трагического величия и подобно океану. Хорошо было бы, чтобы каждая мужественная душа от времени до времени в него погружалась. Хорошо, что в глубине сердца, полного нежности, Рамакришна хранит его царственный шум и соленое дыхание. Но оно не создано для обыкновенных смертных. Оно может их свести с ума или заставить похолодеть от ужаса. В своей слабости они не способны осуществить синтез абсолюта со своим «ego»; чтобы не подкосить в них жизненного порыва, нужно сохранить им «палочку ego», брошенную в океан Сатчидананды (Бытие, Познание, Блаженство).
Это только «черта, проведенная по воде». Но «если вы ее уничтожите, останется только единый нераздельный океан». «Евангелие», т. И.

Сохраните ее, чтобы защитить себя от головокружения! Сам бог разрешил эту видимость, чтобы укрепить нетвердые шаги своих детей. Они все-таки будут с ним.
Тем, кто спрашивает в тоске Рамакришну:
– Господин, вы говорите нам о том, кто осуществляет единство «Я – это он…». Но те, кому это не дано, те, кто говорит: «Ты – не я, и я ищу тебя…» Что случается с ними?
Он отвечает со своей успокаивающей улыбкой:
– Нет никакой разницы, если вы называете его «Ты» или думаете: «Я – это он». Люди, которые постигают его, говоря «Ты», поддерживают с ним наилучшие отношения. Так же, как старый преданный слуга и его хозяин. По мере того как они оба старятся, хозяин опирается на него. Он советуется с ним обо всех своих делах. Однажды он берет его за руку и сажает на свой трон. Сконфуженный слуга говорит ему: «Что вы делаете, господин?..» Но хозяин удерживает его на троне возле себя и говорит ему: «Вы такой же, как и Я, мой горячо любимый!..» См. Мукерджи, указ. соч., стр. 161.


Рамакришна всегда умеет приспособить свою мысль к пониманию каждого из своих учеников; и, весьма далекий от разрушения хрупкого равновесия человеческого духа, он заботится об его укреплении, осторожно соблюдая различные соотношения его составных элементов у каждого. Мы увидим, как он меняет свои приемы в зависимости от темперамента каждого настолько, что иногда кажется, что он высказывает противоречивые положения. Ангельскому Джогананде, грешащему слишком большой мягкостью, он рекомендует энергию: «Благочестивый не должен быть дураком».
Он бранит его за неумение защищать себя в жизни. Неистовому Вивекананде, всегда готовому идти против неприятеля и уничтожить обидчика, Рамакришна предписывает забвение обид и кротость. У учеников «героического типа» он допускает некоторые слабости, которых не разрешает слабым, ибо первые не могут быть задеты ими надолго. С безошибочным тактом он всегда умеет рассчитать силы противодействия каждого существа.
Можно было бы думать, что человек, живущий в постоянном контакте с Абсолютом, вне норм, регулирующих течение обычной жизни, не способен охватить тысячи оттенков повседневных поступков и направлять их. У Рамакришны как раз наоборот. Освободившись от цепей Видимости, он стремится прежде всего снять с себя шоры всех предрассудков, всякого фанатизма, всякой узости сердца и ума, и, не встречая больше помех свободному и открытому взгляду, он судит обо всем и обо всех с добродушным здравым смыслом. Удивление вызывают его сократовские беседы. В них он моментами ближе к Монтеню и Эразму, чем к Галилеянину. Их ироническая проникновенность, их веселый юмор производят освежающее впечатление. Тем более ценны они в этой жгучей Бенгалии, для этих юных, всегда возбужденных умов. Я приведу два чудесных примера, две притчи – о Слоне и о Змее. В одной Рамакришна с очаровательной иронией предостерегает своих учеников от двух противоположных крайностей – от насилия и от абсолютного непротивления. В другой же он как бы иронизирует сам над собой. Он постиг опасности аморализма и индифферентизма в поступках, могущих вызвать в этих молодых возбужденных умах внезапный ослепительный удар познания вездесущего бога; он насмешливо измеряет степень его присутствия в нас и вокруг нас, иерархию его форм и проявлений.

СЛОН

В одном лесу жил отшельник, у которого было много учеников. Однажды он поучал их, говоря: «Бог – во всех вещах, и потому мы должны с обожанием склонять голову перед всеми предметами мира». Случилось, что один из его учеников пошел за дровами для жертвенного огня. Вдруг он услышал крик: «Посторонитесь! Посторонитесь! Вот приближается бешеный слон!» Все тотчас же убежали, кроме него. Он рассуждал так: «Слон – это бог в одном из его видов, зачем же я стану спасаться?» И он остался там, где был, поклонился слону, как богу, и начал петь ему хвалу. Вожак надрывался: «Спасайся же! Спасайся!» Но ученик не хотел двинуться ни на один шаг. Слон схватил его хоботом и далеко отбросил. Несчастный юноша, совершенно оглушенный, помятый, окровавленный, остался недвижим… Учитель узнал об этом. Он прибежал вместе с другими. Они отнесли его в дом и ходили за ним. Когда он пришел в себя, они спросили его: «Почему же ты не посторонился, когда услышал крики вожака?» Юноша ответил: «Учитель учил нас, что бог открывается в каждой его твари. Я считал слона богом и не хотел двинуться с места». Тогда его гуру сказал: «Мой сын, конечно, верно, что этот приближающийся слон был богом. Но разве бог-вожак не предупреждал тебя, уговаривая стать в сторону? Правда, что бог проявляется во всем. Но, если он проявился в слоне, почему же не проявился он так Же или в большей степени в вожаке? Скажи же мне, почему ты не послушался предостерегающего тебя голоса?» «Евангелие», I, с. 56.


А вот лукавая беседа учителя с молодым Вивеканандой.

ЗМЕЯ

Учитель (улыбаясь). Что ты об этом думаешь, Нарендра? Напоминаю, что Нарендра, или Нарен, – настоящее имя Вивекананды.

Люди, живущие в миру, часто судят строго о тех, кто посвящает себя богу. Когда слон идет своей дорогой, множество собак и других животных всегда бегут за ним, визжа и лая. Но он прикидывается, что не слышит их, и продолжает свой путь. Предположи, мой мальчик, что люди говорят о тебе дурно за твоей спиной. Что ты сделаешь?
Нарендра (с презрением). Я сочту их уличными собаками, лающими на меня!
Учитель (смеясь). Нет, мое дитя, никогда не следует заходить так далеко. Знай, что бог живет во всех вещах, одушевленных и неодушевленных. Значит, все должно быть предметом нашего внимания. В наших сношениях с людьми все, что мы можем сделать, – это стараться бывать в обществе хороших и избегать общества злых. Правда, что бог даже в тигре. Но из этого не следует, что мы должны броситься к нему на шею и прижать его к сердцу.
(Ученики смеются.)
Нарендра. Не оставаться же спокойным, если мерзавцы оскорбляют нас?
Учитель…На одном поле, где маленькие пастухи стерегли скот, жила страшная ядовитая змея. Однажды святой отшельник проходил мимо. Дети подбежали к нему и закричали: «Святой отец, не проходи здесь, берегись змеи!» «Дети мои, – сказал святой старец, – я не боюсь вашей змеи. Я знаю такие молитвы, которые защищают от всякого зла». Говоря это, он продолжал свой путь… Змея видит его и приближается, поднимая голову. Святой отец шепчет заклинания, и змея падает к его ногам, бессильная, как земляной червь. «Почему же ты так живешь, причиняя зло другим? – сказал святой отец. – Я тебе назову священное имя (господа), и ты будешь повторять его и научишься любить бога; в конце концов ты увидишь его, и желание делать зло покинет тебя». Он шепчет на ухо змее священное имя. Змея склоняет голову и говорит: «О учитель, что я должна сделать, чтобы достигнуть спасения?» «Повторяй священное имя, – сказал святой отец, – и не делай зла ни одному живому существу. Я приду посмотреть, как ты ведешь себя». И, сказав это, святой отец удаляется…
Прошли дни. Маленькие пастухи заметили, что змея перестала жалить. Они бросали в нее камни. Один из мальчишек схватил змею за хвост и стал вертеть ее над головой, потом несколько раз ударил ее о камни. Змея потеряла много крови, ее оставили, думая, что она мертва. Ночью она пришла в себя, тихо-тихо притащилась к своей норе; все тело у нее было разбито. Через несколько дней она превратилась в скелет. Боясь детей, она выходила только ночью. После посещения ее брахманом она перестала причинять зло божьим тварям. Она старалась жить кое-как, питаясь листьями и разными сухими травами.
Святой отец возвратился. Он смотрел во все стороны и искал змею. Дети сказали ему, что ее больше нет в живых. Брахман удивился: он знал, что имя господне, повторяемое змеей, имело духовную силу сделать смерть невозможной до разрешения проблемы жизни, то есть до лицезрения бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38