Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны



Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

«Давайте, милые, снова побываем в Дакшинешваре, еще раз вглядимся в светлый лик Тхакура Шри Рамакришны; понаблюдаем за ним, пока ведет он ласково беседу с друзьями своими, как, предавшись всеми помыслами Всевышнему, погружается в самадхи. Он то замирает отрешенно, то кружится в священном восторге под пение гимнов-киртанов, а то беседует с последователями своими словно обычный, простой человек. Все мысли, все слова его к Высшему, к Ишваре, обращены. Вовнутрь, а не в мир устремлены духовные очи его. Прост он и чист, будто малое дитя. Одно лишь ведает: Ишвара есть Истина, остальное не истинно, а потому – ложно. Пойдемте же вместе со мною к этому взрослому ребенку, к йогу, любовью опьяненному, к подвижнику великому, к тому, кому единственному из всех дано гулять по берегу Океана Сатчитананды. Дано потому, что любовь его ко Всевышнему не знает границ и пределов».
«Катхамрита» «Катхамрита» – жизнеописание Шри Рамакришны, ориганальный текст на бенгальском языке. Перевод Е. К. Бросалиной.



ВСТУПЛЕНИЕ

Я начну этот рассказ, как волшебную сказку. Замечательнее всего то, что эта древняя легенда, которая кажется страничкой из мифологии, есть история людей, живших еще вчера, наших соседей «по веку», которых видели своими глазами наши современники.
Их свидетельства, еще не остывшие, получены мною из первых рук. Я беседовал с некоторыми из тех, кто были сподвижниками этого легендарного существа – человека-бога; я ручаюсь за их правдивость. Эти очевидцы – не наивные рыбаки из Евангелия, среди них есть глубокие философы, знакомые с европейской мыслью и ее педантичной дисциплиной. А между тем они говорят языком людей, живших за три тысячи лет до нас.
То, что теперь, в двадцатом веке, могут уживаться одновременно в умах одних и тех же людей научная мысль и ясновидение времен Древней Греции, где боги и богини садились за стол смертных и делили с ними ложе, или времен Галилеи, где люди видели, как на светлом летнем небе пролетала громадная небесная птица, возвещавшая благую весть непорочной деве, сгибавшейся под тяжестью этого дара, – об этом не подозревают наши мудрецы, которые слишком трезво рассуждают. Этим истинным чудом, этим богатством жизни наши мыслители не умеют воспользоваться. Огромное большинство наших европейских умов запирается в своем этаже Жилища человека, и хотя этот этаж полон книг, пространно повествующих об истории этажей прошлого, – остальная часть дома кажется им необитаемой: они не слышат ни снизу, ни сверху шагов своих соседей, минувших веков, которые упорно продолжают жить. В мировом концерте все века, прошлые и настоящие, составляют оркестр и играют в одно и то же время. Но каждый прикован взглядом к своему пюпитру и к палочке дирижера: он слышит только свой инструмент.
Мы же будем слушать ансамбль – великолепный аккорд, звучащий сегодня, в котором сочетаются все мечты и порывы вчерашнего и завтрашнего дня, все расы и все времена. Каждое мгновение для умеющих слушать – это хор голосов всех существ, начиная с новорожденного и кончая только что умершим; голоса эти обвиваются, подобно жасмину, вокруг колеса времени. Нет надобности, чтобы проследить путь человеческой мысли, разбирать папирусы. Они здесь, эти трехтысячелетние мысли, они вокруг нас. Ничто не гаснет. Слушайте внимательно. Но слушайте ушами. Пусть молчат книги. Они слишком много говорят…
Если есть на земле страна, где нашли место все мечты людей с того дня, когда первый человек начал сновидение жизни, – это Индия. Ее единственная привилегия, как правильно говорит Барт, – это привилегия старшего в роде, ее духовное развитие, самодовлеющее и длительное, не прерывалось на протяжении долголетнего существования народа-мафусаила. Уже больше тридцати столетий из этой знойной земли, жаркого чрева, рождающего богов, поднимается дерево Мечты с тысячью ветвей, дающих миллионы отростков, дерево, непрерывно возрождающееся и без признаков увядания, приносящее сразу на всех своих ветвях все плоды; бок о бок здесь процветают все виды богов, начиная от самых грубых до самых возвышенных, вплоть до бога Бестелесного, Безымянного, Безграничного. И все на том же дереве.
И эти переплетающиеся, напоенные одним и тем же соком ветви так тесно слились своей плотью и мыслью, что вся земля, все дерево, вибрирующее от корня до вершины, как мачта громадного корабля, звучит одной симфонией из многих тысяч голосов, из многих тысяч человеческих верований. Эта полифония, которая неопытному уху кажется вначале нестройной, сбивчивой, раскрывает знатоку великую стройность и скрытую иерархию.
И тот из нас, кто раз услышал ее, не может более удовлетвориться грубым и искусственным строем, который нам навязывает на поле, усеянном руинами, разум Запада и его вера или веры – все одинаково деспотические и отрицающие друг друга. Какое значение имеет властвовать над миром, на три четверти порабощенным, униженным, разрушенным? Надо властвовать над всей жизнью, целиком охватив ее, чтя ее, слившись с ней; уметь привести все ее противоречивые силы в стройное равновесие.
Этой высшей мудрости могут научить нас души-вселенные, с несколькими прекрасными образцами которых я попытаюсь вас здесь познакомить. Тайна их силы и чистоты не та, что у «лилии полевой, которая в облачении своей славы не трудится и не прядет». Эти души соткали одежду для тех, кто ходит нагим. Они выпряли нить Ариадны, которая ведет нас по извилинам лабиринта. Нужно лишь держать клубок в руке, чтобы вновь найти дорогу в зарослях нашей души. Дорога поднимается вверх, от обширных болот души, где мычат первобытные боги, еще облепленные тиной, до вершин, увенчанных распростертыми крыльями «неуловимого Духа».
Эта лестница Иакова, по которой поднимается и вновь спускается с неба на землю двойной непрерывный поток божественного в человеке, это и есть жизнь, о которой я хочу вам рассказать, жизнь человека-бога, Рамакришны.

I
ЕВАНГЕЛИЕ ДЕТСТВА Предупреждаю европейского читателя, что в этом рассказе о детстве я умышленно отказываюсь от своей критической личности (но она все время бодрствует на пороге). Я становлюсь голосом предания, флейтой под пальцами Кришны. Для нас важна в данном случае не объективная реальность фактов, а субъективная правда пережитых впечатлений. Они-то и составляют настоящую ткань этого повествования. Кто хочет распустить пряжу Пенелопы, найдет лишь пустой станок. Меня интересует мечта, цветущая под пальцами прилежной пряхи. Великий представитель науки показывает нам пример: Макс Мюллер, оставаясь верен критическим методам Запада и признавая вместе с тем другие формы мышления, попросил Вивекананду письменно рассказать жизнь Парамахансы и с педантичной точностью изложил этот рассказ в своей драгоценной книге. Он считает, что прием диалога, или «диалектики», как он его называет, в отношении событий, виденных и пережитых современниками, преломление действительности в сознании правдивых очевидцев есть необходимый элемент истории. Всякое познание действительности есть преломление ее в ощущениях и сознании человека. И следовательно, всякое добросовестное отклонение есть реальность. Дело критического разума – определить степень этого отклонения и угол зрения свидетельствующего. Но он всегда должен считаться с отражением действительности в искажающем зеркале человеческого восприятия.
Парамаханса – большая птица, высоко парящая (буквально – индийский гусь. Но этот вид в Индии не соответствует европейскому гусю). Слово это, означающее «мудрый и святой», обычно сопутствует имени Шри Рамакришна.



В Бенгалии, в Камарпукуре, одной из деревень с коническими домиками, окруженной пальмами, прудами и рисовыми полями, жила чета старых правоверных брахманов, носившая имя Чаттопадхьяя. Супруги были очень бедны и очень благочестивы, и оба посвятили себя культу добродетельного и героического Рамы. Отец, Кхудирам, человек редкой честности, обрек себя на полное разорение, отказавшись дать ложное показание в пользу крупного помещика, у которого он служил.
Боги посещали его. Уже шестидесятилетним старцем он совершил паломничество в Гайю, святую землю, отмеченную следом стопы бога Вишну. Великий Спаситель явился ему ночью. Он сказал: «Я снова рождаюсь к жизни, чтобы спасти человечество».
В то же мгновение в Камарпукуре жена его Чандрамани, спавшая на своем одиноком ложе, почувствовала себя в объятиях бога. В храме Шивы, как раз напротив ее хижины, изображение бога внезапно ожило у нее на глазах. Луч света пронизал ее. Повергнутая бурным натиском, Чандрамани лишилась чувств. Когда очнулась добыча господа, она была беременна. Муж, возвратившись, нашел ее преображенной. Она слышала голоса. Она носила в себе бога. Индийские легенды прославляют не одно непорочное зачатие.


Младенец родился 18 февраля 1836 года. Это был тот, кого мир позднее узнал под именем Рамакришны. Но его детское имя, играющее как бубенчик, звучит – Гададхар.
Это был мальчуган резвый и прелестный, лукавый и полный женственной грации, которую он сохранил на всю жизнь. И никто не подозревал – сам он меньше, чем кто-либо, – о безграничных просторах, о бездонных пропастях, таящихся в маленьком тельце шаловливого ребенка. Они обнаружились, когда ему исполнилось шесть лет. Однажды в июне или июле 1842 года он не спеша прогуливался, прихватив с собой свой «птичий» завтрак – горсточку вареного риса, завернутую в полу одежды. Он направлялся в поле, где работал его отец…
– Я шел по узкой тропинке, между бороздами рисового поля. Жуя свой рис, я случайно поднял глаза к небу и увидел чудесную грозовую тучу, которая быстро росла. Скоро она охватила все небо. Вдруг над моей головой, огибая тучу, пролетела стая белоснежных журавлей. Контраст был так прекрасен, что дух мой унесся в заоблачные дали. Я потерял сознание и упал; мой рис рассыпался. Кто-то поднял меня и на руках отнес домой. Избыток радости, волнение одолевали меня. Я впервые вознесся в экстазе…
Рамакришне предстояло провести в нем больше половины своей жизни.
Уже этот первый экстаз обнаруживает своеобразный характер власти божества над душой этого ребенка. Волнение художника, страстный инстинкт красоты – вот первый путь его сближения с богом. Существует, как мы увидим, еще много других путей к откровению: любовь к ближнему, любовь к идее, путь самообуздания и путь честного, бескорыстного труда, сострадания и глубокого размышления… Все эти пути познает он. Но самый непосредственный, самый естественный для него – это путь восхищения прекрасным лицом бога, которого он видит во всем, что видит. Он – прирожденный художник.
О, как он отличается от другой «великой души», от Махатмы Индии, апостолом которого я был когда-то в Европе, от Ганди, человека без искусства, без видений, не желавшего их иметь, пожалуй не поверившего бы им, – человека, который живет в боге путем обдуманного действия. Его путь самый верный и самый надежный – таков должен быть путь народного вождя.
Путь Рамакришны гораздо более опасен, но он ведет дальше. Пролегая по краю пропастей, он открывает беспредельные горизонты. Это путь Любви. Таков и путь его родного народа, населяющего Бенгалию, народа художников и поэтов, возлюбивших господа. Он нашел своего вдохновенного глашатая в экстатическом возлюбленном Кришны – Чайтанье и свою лучшую музыку – в чарующих напевах Чандидаса и Видьяпати. Чайтанья (1485–1553), выходец из семьи бенгальских брахманов, приобретя славу ученого-богослова и знатока санскрита, отряхнул прах устаревшей, скованной формализмом религии и пошел по дорогам проповедовать новую веру любви, основанную на мистическом слиянии с богом. Эта вера братски обращалась ко всем – к мужчинам и женщинам всех религий, членам каст и стоящим вне их, к мусульманам, индусам, отверженным париям, ворам, падшим женщинам, которых ее жгучая весть объединяла, очищала, обновляла.
Это было настоящее пробуждение, которое уже больше века предвещали чудесные песни певцов-поэтов. Самым тонким из этих певцов и самым искренним был Чандидас, бедный жрец полуразрушенного храма в Бенгалии, влюбленный в молодую крестьянку, которую он воспел на мистический лад в целом ряде небольших бессмертных поэм. Во всей сокровищнице европейских «Lieder» не найдется ничего подобного этим божественным элегиям по трогательной красоте. Аристократ Видьяпати, вдохновительницей которого была царица, в своем утонченном искусстве достиг такого же совершенства, как гениально простой Чандидас, но его напевы более радостны. (Выражаю пожелание, чтобы какой-нибудь настоящий поэт Запада пересадил эти поэмы в наш цветник. Нет любящего сердца, в котором они не расцвели бы вновь.)
Ученики Чайтаньи распространили эти поэмы по всей Бенгалии. Они ходили из селения в селение, танцуя, распевая в новой манере, называемой киртана, песни о Странствующей супруге, Человеческой душе, ищущей божественной любви. Лодочники с Ганги, крестьяне, повторяли слова мечтаний о пробудившейся душе, мелодическое эхо которых еще звучит в поэзии Тагора (особенно в «Садовнике» и в «Гитанджали»).
Детские мечты Рамакришны были увлечены этими киртанами. Он упивался молоком музыки вайшнавинов, и можно сказать, что сам он, всей своей жизнью, стал лучшей, богатейшей из этих поэм.
См. в «Листьях Индии», читраистском издании (изд. С. A. Hogmann. 20, Rue Mathias, Boulogne sur Seine, 1928), первая тетрадь – превосходную статью К. М. Pannikkar, «Религиозное движение в Индии в средние века», пер. Дюгара, и очерк Тапанмохана Чатерджи «Древние мистические песни Бенгалии», пер. Мадлены Роллан, где имеется маленькая, хорошо подобранная антология из произведений Чандидаса, Видьяпати и других.
О связи поэзии Тагора с древними поэтами Бенгалии см. Maujuial Dane, La poesie de Rabindranath Tagore, 1927:
«Тагор не переставал восхищаться поэтами-вайшнави-нами и считал их своими учителями, в особенности Чандидаса, Видьяпати и позднее Чайтанью…»


Эти ангельские учители – благоуханные цветы своей земли – пропитали ее своим дыханием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38