Город, обнесенный стеной, – крепость, ощетинившаяся пушками. Гавань кишела кораблями, рядом с которыми их флотилия казалось каплей в море.Такой он думал увидеть Англию, что должно было стать открытием, ради которого он пустился в плавание. Новую Англию белые люди намеревались построить и на его земле. Но этот город пугал и отталкивал. Он был прекрасен и приводил в священный трепет. Красные Мокасины не мог найти слов ни в языке чоктау, ни в английском, чтобы описать его. Он стоял и смотрел, как город проявлялся в деталях – уже видны были люди, размером не больше муравья.– Это, наверное, самый большой город во всем мире, – выдохнул он.Стоявший рядом Таг хохотнул:– Хо, это он издалека таким кажется, – но затем рассудительно добавил: – Ну, знаешь ли, Лондон был куда больше. Но, сдается мне, сейчас самый большой город – этот. Хотя венецианец уверяет, что Стамбул процветает и здравствует, а я слышал, будто по сравнению с ним этот город просто деревушка захудалая.– Да?!– В любом случае позволь старому Тагу показать тебе здешние красоты.– Вы здесь уже бывали?– Случалось. Много лет тому назад.– У вас здесь родственники есть?– Родственники? Нет, кажется.– Кто ж вас тогда здесь приютит и накормит?Таг только рассмеялся в ответ, а Красные Мокасины подумал, как все-таки белые от них отличаются и как он далеко от родного дома.Вскоре к ним подошел Нейрн, на нем были его лучший красный кафтан и темно-коричневый камзол.– О чем разговор ведете? – спросил он.– Таг предлагает мне показать красоты Алжира.– Не обижайся, друг мой, но не могу сказать, что тебе в голову пришла хорошая идея.– Ты что ж, думаешь, что он со мной попадет в какую-нибудь неприятность? – проворчал Таг. – Мы с ребятами присмотрим за ним.– Таг, я в тебе не сомневаюсь, но мне это место не особенно нравится. Пираты в один день не становятся добропорядочными гражданами.Таг нахмурился:– Откуда ты взял, что пираты не могут стать добропорядочными гражданами? Чем это мы ведем себя бесчестнее какого-то там любого лорда, который с задранным от самодовольства носом грабит крестьян в своем собственном поместье? Мы-то хоть работаем, чтобы добыть себе кусок хлеба. Вот я какого мнения придерживаюсь о пиратах и пиратских портах, особенно вот об этом. И пираты никогда не спросят тебя, благородного ли ты сословия или нет, не спросят, какому богу ты молишься – Деве Марии, Иисусу, Магомету или Вельзевулу. А вот другие европейские города не могут похвастаться такой терпимостью.Нейрн холодно посмотрел на Тага:– Я не собираюсь спорить с тобой и готов поклясться, что в глубине души ты не так думаешь. Я всего лишь хочу сказать, что мы чуть не погибли в Англии, а этот город кажется мне еще более гиблым местом, чем Лондон.– Почем ты знаешь, если мы еще не ступили на берег?Нейрн вздохнул:– Будь на то моя воля, я бы не допустил этого.– Ну, тогда тебе нужно было поднять бунт. Сколько, ты думаешь, может человек – не важно, добродетельный он и дурной – обходиться без хорошего вина, хорошей песни и веселой компании? Все знают сказки Шахерезады, и всех тянет на берег. Попробуй их остановить, господин Нейрн. Хотя бы меня одного притормозить.– Я уже сказал, будь на то моя воля. Но Тич и Бьенвиль думают так же, как и ты.– Да потому, что они знают душу моряка получше твоего.– Вполне возможно. Но я всего лишь хотел тебе сказать, что нашему другу из племени чоктау не следует сходить на берег.Красные Мокасины нахмурился и потер руки. Руки заживали, но это заживление сопровождалось раздражающим зудом, казалось, что сами кости чесались.– Почему мне нельзя на берег? – спросил он.– Вспомни, что ты сказал нам, когда мы отправлялись в эту экспедицию. Ты сказал, если ты погибнешь, то твой народ объявит белым войну.– Это ваш риск, – ответил на это Красные Мокасины. – И еще я сказал, что отправляюсь в путь, чтобы посмотреть Старый Свет. И я его посмотрю.– Есть и еще одна причина. Ты вместе с членами нашего совета и с Ривой должен отправиться на заседание дивана. Нужно договориться о торговле.– Меня это не интересует, – заметил Красные Мокасины. – По крайней мере сейчас. Вы можете пойти туда вместо меня, я отдам вам свой голос.– Остальным членам совета это не понравится.– Если вы хотите, я поговорю с ними. Но я уже принял решение на свой счет.На короткое мгновение показалось, что внутри у Нейрна идет какая-то борьба, наконец он мрачно кивнул:– Но смотри, Таг, не спускай с него глаз и не увлекайся излишне крепкими напитками.– Будет как у Христа за пазухой, – ответил Таг и подмигнул Красным Мокасинам.
Казалось, что улицы Алжира специально сделаны такими узкими, чтобы даже мертвецки пьяный человек мог пройти по ним, держась за стены домов, и не упасть.Красные Мокасины обычно не пил огненную воду в больших количествах, на его глазах она из мужчин делала безумцев, воинов превращала в помешанных, а потом и в жалкое ничтожество. Странно, но казалось, что нетрезвое состояние более всего подходит этому городу, и Таг с Фернандо были тому подтверждением. Опьянение помогало не замечать ужасной вони на улицах, хуже той, что била в нос на улицах Нью-Пэриса, и как сквозь туман виделись хитрые и злые взгляды местных жителей.Как и следовало ожидать, Красные Мокасины уже давно потерял ориентацию и не мог понять, в каком направлении и куда они держат путь, хотя подозревал, что это замысловатое плутание по улицам ведет их к женщинам. Это его не расстраивало. За время долгого путешествия он изгнал из головы все мысли о женщинах, а здесь они были повсюду, всех цветов и оттенков. Некоторые, на его вкус, были очень даже красивые, но все – экзотические, и каждая заставляла его чувствовать себя мужчиной. Хотя разглядеть женщин не представлялось возможности, все они с головы до пят были закутаны, и только глаза говорили ему о женской красоте. Мания европейцев прятать свое тело под одеждой, независимо от погоды, здесь, казалось, была доведена до крайнего предела, и в то же самое время женщины от этого каким-то образом делались еще более загадочными, что было для него непривычным ощущением. Чувства еще больше распалялись от огненной воды, бурлящей в его крови.Бросалось в глаза то, что город был грязный, и складывалось впечатление, будто большая часть населения одета в лохмотья и прозябает в нищете, глаза людей были либо жуликоватые, либо и вовсе ничего не выражали. Это заставило Красные Мокасины вспомнить индейские поселения возле Чарльз-Тауна, где люди существовали, потеряв гордость, утратив надежду, и пили ром, как воду, и уподобились собакам, ожидающим упавших со стола англичан объедков. Впервые эта картина предстала его глазам, когда он был еще ребенком, и послужила ему хорошим уроком. Он поклялся, что чоктау никогда не падут так низко. Казалось, что город, по улицам которого он шел, был прибежищем удрученности и вялости, которые окончательно задушили своей тяжестью и веру, и надежду. Неожиданно он и себя почувствовал жалким и ничтожным, печаль окутала его, как морок. Он пожалел, что впустил в сердце эту заразную болезнь.Красные Мокасины нахмурился и затряс головой, изгоняя это наваждение. Ну нет, так легко он не сдастся. Иногда, чтобы понять что-то, приходится впускать это глубоко в себя, что он сейчас и сделал, желая понять этот мир, отделенный от его земли огромным океаном.Они вчетвером – Таг, Фернандо, канонир по имени Эмбри и он – вошли в дом, больше похожий на темную, душную, дурно пахнущую пещеру. В голове у Красных Мокасин никак не укладывались два образа города: один, виденный им с моря, – белый, сияющий, чистый, и тот, что предстал, когда он ступил на берег. Они расселись на ковре вокруг низкого столика. Появилась девочка, на вид не старше двенадцати. Таг дал ей монету и что-то сказал на непонятном Красным Мокасинам языке. Девочка кивнула и удалилась.– Ну, как тебе? – громко спросил Таг, обведя рукой с зажатой в ней бутылкой помещение, после чего запрокинул голову и приложился к горлышку.– Большой дом.– Большой, – повторил Таг и непристойно заржал. – Да, большой.– Я думал, что мы так долго таскались по улицам, чтобы найти парочку славных шлюх, – расстроенно произнес Фернандо.– Именно их я сейчас и заказал, – успокоил его Таг. – Наберись немного терпения. – Он протянул бутылку Красным Мокасинам. – Мы найдем тебе сладенькую устрицу в такой пухленькой раковине, – пообещал он.Красные Мокасины взял протянутую ему бутылку, недоумевая, о какой устрице и раковине идет речь, и только тут почувствовал, что руки его не способны крепко держать бутылку. Она выскользнула и упала на ковер, растеклась красная лужица, похожая на лужицу крови.– Черт тебя побери, проклятый индеец! – заорал Эмбри. Его квадратная челюсть открывалась и закрывалась, как крышка сундука. Он был с «Джека», одного из тех восьми кораблей, на которых они отплыли из Америки. Почему-то раньше Красные Мокасины никогда его не видел. – У нас теперь совсем вина не осталось, чертов краснокожий ублюдок!Красные Мокасины, бормоча извинения, потянулся за бутылкой, как вдруг Таг, несмотря на свою громоздкость, вскочил на ноги, схватил Эмбри за грудки и поднял его так, что тот повис в воздухе, головой стукнувшись о низкий потолок.– Что ты сказал? – заорал он. – Ну-ка повтори, что ты сказал!Эмбри только беззвучно открывал и закрывал рот. Таг с презрением отбросил его в сторону, и он полетел к столу, за которым сидела темнолицая компания в тюрбанах. Затем Таг подошел к нему и со всей силы пнул ногой, не обращая внимания на возмущенные крики алжирцев.– Ты, слизняк, намотай себе на ус, этот «чертов индеец» самый смелый человек из всех, кого мне доводилось видеть. И Фернандо может это подтвердить, скажи, Фернандо! – продолжал Таг.– Да, очень смелый, – сказал Фернандо. – Я видел это собственными глазами, такое не забудешь.Что-то сверкнуло в руке Тага.– Хочешь знать, почему он уронил бутылку? Посмотри на его руки!Эмбри шарил у пояса, пытаясь выхватить свой кинжал.– Только достань, – зарычал Таг, – и я с тебя шкуру живьем сдеру! Падаль ты собачья! – ревел Таг, и слезы текли по его щекам.В помещении повсюду засверкала обнаженная сталь клинков.– Таг! – окликнул Красные Мокасины. – Таг, успокойся, он ничего такого особенного не сказал.– А ну, свинья поганая, признавайся, ты хотел его оскорбить?– Да не хотел я его оскорбить, – заверил его Эмбри, и уже Красным Мокасинам: – Я извиняюсь.– Ну вот видишь, Таг, тут нет повода драку устраивать.– Ты посмотри на свои руки, – сказал Таг, и голос его дрогнул. – Зачем ты так поступил тогда? Как у тебя духу хватило?– Просто ничего другого не оставалось.– Эмбри никогда бы такого не сделал.Красные Мокасины почувствовал, что изнутри его распирает. Восхищение Тага его поступком пробудило в нем гордость. Фернандо похлопал Тага по плечу.– Если Эмбри скажет еще хоть слово, – пообещал чернокожий, – я ему самолично язык отрежу, идет? Ну а пока давай-ка успокоимся, вон, смотри, кажись, наша девчонка вернулась, она нам рукой машет.– А чего нам надо успокаиваться, ты что, этого сброда испугался? – Таг рукой с зажатым в ней ножом обвел толпу алжирцев. – Ты что, думаешь, я их боюсь?Красные Мокасины поднялся:– Нет, мой друг. Мы все знаем, что ты ничего на свете не боишься. Я смелее тебя не встречал человека.– Не встречал?– Нет. Но сейчас я больше всего на свете хочу увидеть здешних женщин.– Женщин? Женщины… это да. Я еле сдерживаюсь, уже штаны топорщатся. – Он еще раз окинул взглядом помещение. – Но, однако, не сочтут ли они меня трусом?– Не сочтут, – заверил его Красные Мокасины.Девочка повела их за собой по узкой улочке, затем свернула на следующую, такую же узкую. Солнце катилось к закату, и Красным Мокасинам любопытно было знать, слишком ли черные здесь ночи. Наконец они оказались в помещении, освещенном только у самого входа. В полумраке вырисовывались три женские фигуры. Одна из них была не намного старше той девочки, что привела их сюда, может быть, ей было лет четырнадцать. Две другие были значительно старше: одной лет тридцать, другая лет на десять ее старше. Таг издал громкий возглас:– А вот и мы! Хорошо, что Эмбри с нами нет, а то пришлось бы делиться.Он размашисто шагнул в комнату, схватил ближайшую к нему женщину, самую старшую из всех, и принялся ее целовать. Она не сопротивлялась, но и особого восторга, как заметил Красные Мокасины, не выражала.Фернандо похлопал Красные Мокасины по спине:– Ну, выбирай.Красные Мокасины почувствовал, как у него вдруг закружилась голова, он понял, что пьянее, чем думал, он слишком много влил в себя рому, а затем и вина. Совершенно очевидно, что это для него слишком большая доза, и снова он почувствовал приступ разъедающей душу печали.Самая юная из женщин показалась ему милой, и он выбрал ее.Она оказалась опытна не по годам. Он лежал навзничь на ковре, а девушка, расстегнув и стащив с него штаны, принялась целовать его, а затем, выскользнув из своего просторного платья, прижалась к нему стройным, гибким телом. Дрожь пробежала по его телу, из самого живота поднялось сладострастное, жгучее, дурманящее наслаждение. Он потянулся рукой к ее лицу, чтобы погладить. Она прижалась к его руке щекой, лицо ее попало в тусклый луч света, падавший от светильника у входа, и он увидел ее глаза. Они были пустые, неподвижные, как у трупа.Заниматься любовью с мертвой девушкой?Он мягко отстранил ее от себя. Вначале она не поняла, подумала, что он хочет иной ласки, но он не подпускал ее к себе, вытянув вперед руки, и тихо повторял:– Нет, нет…Вдруг ему почудилось, что мир вокруг уплыл, исчез, и он оказался в Доме Костей, и его окружают мертвецы, и рядом с ним скелет полудевушки-полуребенка. У него из груди вырвался задушенный крик тоски и боли, и он неожиданно осознал, как неуместен здесь этот крик. Неуместен и вместе с тем хорошо знаком.Его дитя Тени, сотворенное им в Англии, покинуло его – ускользнуло в парах алкоголя так тихо, что он даже не заметил. Но сейчас Красные Мокасины понял, и понял совершенно отчетливо, что его атакуют. Его мучитель вырвался из него, хотя Красные Мокасины осознавал происходящее и пытался сдержать его всеми силами своей души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61