Мир вокруг сконцентрировался в огненный, скользкий клубок: боль в бедре, сполохи спецсигнала, рев «запорожского» двигателя, железнодорожник с выпуклыми жадными глазами…
Опасность! Вынырнув из кошмара, Денис сначала почувствовал и лишь потом увидел испуганный взгляд водителя, впившийся в его бедро:
— На дорогу смотри… дядя! Угробишь ведь.
Тот молча сглотнул слюну и подчинился.
Денис нарочито медленно запахнул каким-то образом задравшуюся полу плаща, прикрывая надорванную брючину и повязку в крови:
— Спокойно только. Без нервов. Понял?
— Понял.
— Довезешь, высадишь, где скажу, и ты меня не видел!
— Хорошо.
— А иначе… — Беглец выпрямил указательный палец упрятанной в карман правой руки и продемонстрировал водителю оттопырившуюся ткань плаща.
Со стороны это очень походило на ствол пистолета.
— Понял!
Дальше ехали молча.
Пустынная трасса, лес вокруг, дождь…
Сосед вцепился в руль и со страху все жал и жал на газ. Когда стрелка спидометра перешла за девяносто километров, начал нервничать сам Нечаев:
— Эй, мужик! Дорога скользкая…
Водитель кивнул, чуть сбросил, но потом снова разогнался почти до самой крайней правой отметки указателя скорости.
— Ох, с-сука!
За очередным поворотом дороги притаилась бело-голубая «пятерка» госавтоинспекции. Офицер в мокрой милицейской фуражке и куртке из кожзаменителя обрадованно отложил радар и махнул полосатым жезлом: стоять!
Водитель дисциплинированно сбросил скорость и потянулся к обочине.
— Смотри, падла! — напомнил про «пистолет» в кармане Денис. — Тебе первая пуля, понял?
— Понял, понял…
«Запорожец» замер метрах в десяти от гаишной патрульной машины. Офицер сказал что-то веселое расположившемуся в салоне напарнику и замер в эффектной позе, дожидаясь, пока нарушитель выберется наружу и подойдет.
— Не глушить! И это не трогай, — прошипел Денис, показывая глазами на ручной тормоз.
Водитель кивнул, вышел из машины, и только тут Нечаев сообразил, что он специально «подставился» — излюбленные места засад ГАИ всегда известны местным автолюбителям.
«Вот гад», — подумал оперативник, без особого удивления наблюдая, как мужик на полпути до милиционера сигает с дороги в кусты. Видимо, при этом он что-то кричал, но Денису было не слышно из-за рева двигателя, что именно.
Да и не интересно уже…
Заревев от боли, он перетащил свое тело на водительское сиденье и защелкнул внутренний запор двери. Потом попробовал выжать сцепление, но не смог — кровоточащая раной нога не послушалась, машина заглохла.
В зеркальце было видно, как офицер приближается к «запорожцу», доставая из кобуры пистолет. Его напарник замер, наполовину высунувшись из патрульного автомобиля, не зная — то ли рухнуть обратно за руль и заводиться, то ли бежать вслед.
Спокойно…
Денис всем весом надвинулся на педаль сцепления, повернул ключ и сдвинул вперед рычаг.
— Стой! Выходи!
Слева к стеклу почти прилипла фигура в форме. Лицо перекошено, черный брусок «Макарова» пляшет перед стеклом:
— Стрелять буду!
— Да-да, конечно, — почти дружелюбно посмотрел в лицо коллеге Нечаев. — Подождешь?
Не так-то просто продырявить башку в упор, пусть даже через окошко, человеку, который тебе улыбается. И ревущий последними лошадиными силами «запорожец» уже успел набрать приличную скорость, когда вслед ему раздался первый выстрел: мимо! опять мимо!
Поворот, еще один… Нечаев перенес тяжесть тела с педали сцепления на правую ногу: газ до упора, четвертая передача и обиженный визг покрышек. Впрочем, не прошло и минуты, как сзади выросла, оглашая лес милицейской сиреной, «пятерка» ГАИ.
Расстояние сократилось быстрее, чем в кинофильмах, и преследователя практически «сели» Денису на задницу.
— Стой, блядь косая! — как-то очень по-человечески, перекрывая все остальные звуки, прохрипел динамик.
Все, приехали… Как говорится: кому Катары, — а кому на нары! Нечаев убрал ступню с педали газа и перенес ее на тормоз. В тот же момент удар преследующего автомобиля разнес ему вдребезги левый пластмассовый «клык» бампера.
Нечаева вжало в сидение, старая боль пропорола его от раны до самого мозга, вырвана руль из ладоней… «Запорожец» вильнул пару раз, потом выбросил зад на обочину — и перевернулся.
…Задранное к небу колесо уже не вращалось. Суетящийся вокруг и давно надоевший всем владелец угнанной.и разбитой машины с ненавистью посмотрел вслед носилкам:
— Куда его?
— В морг, — какой-то милицейский чин отодвинул мужчину в сторонку и двинулся дальше.
— Ну, ясно! А я теперь как?
— Это не ко мне, — махнул рукой офицер и распорядился, чтобы дали проехать медицинскому микроавтобусу.
По иронии судьбы… Собственно, какая уж тут ирония?
Скажем так: по стечению обстоятельств.
Так вот, по стечению обстоятельств тело Дениса Нечаева доставили именно в ту районную больницу, где почти годом ранее возвращался к жизни отец Олеси Лукашенко.
Вообще-то, вагонные «попутчики» из Службы безопасности били Ивана Тарасовича так, чтобы наверняка, насмерть. Впрочем, был он к тому моменту настолько пьян, что боли не почувствовал. Вывалился кулем наружу, покатился по гравию вниз, от железнодорожного полотна…
Это, наверное, и спасло бедолагу, потому что трезвый человек при подобном раскладе безо всякого сомнения расшибся бы насмерть. А Ивану Тарасовичу повезло. Нашли его вездесущие грибники почти сразу же — окровавленного, страшного, но живого.
Точнее, полуживого.
Не побрезговали, довезли до больницы. Батюшки! Множественные переломы, черепно-мозговая травма…
— Как он, доктор?
— Вряд ли, — пожал плечами человек в белом халате.
Но к исходу зимы похудевший и серый от долгого больничного существования Иван Тарасович Лукашенко открывал все еще слабыми пальцами двери своей заброшенной, пустой квартирки…
Возвращение его тронуло окружающих ничуть не больше, чем отсутствие: одинокий, безработный пьяница — кому нужен? кому интересен?
Соседи считали, что Иван Тарасович уехал на жительство к дочери, а случайные собутыльники успели уже забыть и о самом Лукашенко, и о трагическом содержании полученной им некогда телеграммы. Если кто и озаботился, то только коммунальные службы, напихавшие в почтовый ящик несметную уйму уведомлений о неуплате за свет, газ и прочие блага цивилизации.
Неизвестно в какой момент и почему незаметный, тихий до той поры Иван Тарасович понял, что ему следует сделать.
— Як последнюю падлу…
Мало ли какие мысли приходят в голову человеку, вернувшемуся с того света после черепно-мозговой травмы? Какие озарения могут наступить бессонными, жуткими больничными ночами, под стоны и крики соседей по палате?
Когда одиночество заставляет вновь и вновь перебирать в памяти осколки событий, фраз, поступков? Имена, прозвучавшие в разговорах с покойницей-дочерью, лица, улыбки, взгляды…
Лукашенко решил убить.
Убить себя — потому что не было смысла в дальнейшем существовании на этой земле. И еще одного человека убить — генерального директора «Первопечатника» господина Удальцова. Потому что именно Андрей Маркович был во всем виноват.
Если бы спросил кто-нибудь, отчего так решилось, он наверняка и не знал бы, что ответить. Но спросить было некому, а сам Иван Тарасович не спешил поделиться с окружающими своим открытием.
Он обстоятельно, не торопясь, как все, что делал в своей жизни, подготовился к осуществлению плана. Продал то немногое ценное, что еще оставалось в доме — но деньги, вырученные от этого, вопреки обыкновению не пропил.
Смастерил из деталек, в незапамятные времена неизвестно зачем принесенных домой, простенький электродетонатор.
Повеселел даже.
— Тащи с завода каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость! — напевал он, забивая матерчатый пояс-набрюшник оставшимся от прошлогодних поездок за рыбой толом. Взрывчатка похожа была на дешевое хозяйственное мыло и пахла военным детством.
Собрался на скорую руку. Побрил щетину.
Хотел зайти в церковь, но вспомнил, что христиане самоубийц не жалуют — и отправился в железнодорожные кассы за билетом до Питера.
В один конец…
Дом на улице Павловича он нашел без труда.
— Вы к кому? — остановил Ивана Тарасовича охранник.
— Я до Андрея Марковича.
— У вас назначено?
— Нет, сынку.
— А по какому вопросу?
Вид посетителя внушал охраннику не то, чтобы опасение, но нечто, отдаленно похожее на тревогу;
— Извините! В стороночку…
Лукашенко подвинулся, пропуская к турникету какого-то дядечку с лысиной:
— Пожалуйста.
Охранник внимательно глянул на разовый, выписанный в бюро пропуск, потом с ног до головы ощупал лысого специальным детектором:
— Что это у вас звенит?
— Ключи! — Посетитель без препирательств и разговоров продемонстрировал металлическую связку.
Охранник еще раз проверил:
— Все?
И убедившись, что действительно все, пропустил его в офис. Потом перевел взгляд на Ивана Тарасовича:
— Так по какому вопросу?
— Я по этому, как его… личному! — выдавил Лукашенко. Он уже понял, что дальше поста со своим самодельным взрывным устройством не пройдет ни за что.
— По личному надо договариваться. Вон, телефон в холле… Да нет, справа. Позвоните секретарю, она все объяснит.
— Спасибо, сынку!
Иван Тарасович подошел к аппарату, набрал номер, что-то для виду стал говорить насчет своего магазина в Киеве… Выслушав объяснения и совет обратиться к директору по сбыту, повесил трубку.
Постоял, изучая красивый рекламный стенд, на центральной фотографии которого ласково улыбался читателям господин Удальцов.
— Вот ты який…
Теперь он решил действовать по-другому.
Ведь этот самый Андрей Маркович когда-нибудь выйдет из здания? Выйдет!
Вон, машина, самая большая из стоящих перед издательством, наверное, его?
Выйдет, шагнет через тротуар… Лукашенко встал перед матово-стеклянным фасадом «Первопечатника» так, чтобы в нужный момент успеть приблизиться к господину генеральному директору.
Чтобы схватить его, стиснуть и тысячу раз повторенным в мечтах движением соединить контакты запотевшей в кармане ладонью.
Взрыв! Очистительный взрыв — и зло погибнет.
Погибнет.
Так, что цена уже будет совсем не важна…

* * *
— Согласитесь, история с самого начала попахивала кустарщиной. Этакая клубная самодеятельность, верно?
— Ничего себе! — Виноградов представил себе кадры телевизионного репортажа: залитый кровью асфальт, тела прохожих…
— Я имею в виду чисто техническую сторону, — поправился Михаил Михайлович. — Подрывное дело требует специальной подготовки.
И зачем-то добавил:
— Это вам не рыбу глушить!
— Так почему все-таки рвануло?
— Трамвай… Представляете себе: поворот, провода на дожде заискрили, дали очень мощный электрический разряд. А детонатор у покойного Лукашенко был практически без степеней защиты.
Несколько метров они прошли в тишине.
Во-первых, требовалось подвести некую символическую черту под этой частью беседы, да и сам процесс ходьбы требовал внимания.
Вдоль дорожки, по обе ее стороны, тянулось холодное, серое месиво, и нужно было очень аккуратно ставить ноги, чтобы не поскользнуться и не набрать воды в туфли.
— Вообще-то омерзительное зрелище — первый осенний снег. Верно?
— Ну, поначалу смотрится неплохо. Но утром… Скажите, Михаил Михайлович, я правильно высчитал схему?
— Да, — вопреки ожиданиям Виноградова Пономаренко ответил просто, без условий и оговорок.
Они уже вышли за ограду кладбища, когда спутник Владимира Александровича заговорил — судя по интонации, он не просто рассказывал адвокату обоим прекрасно известные вещи, но старался его в чем-то убедить:
— «Первопечатник» получал от фиктивной реализации пятидесятитысячного тиража каждой толстой книги примерно пятьсот миллионов рублей, при фиктивных же затратах примерно в четыреста, показывая прибыль с каждого нового издания в сотню «лимонов».
— Хороший бизнес!
— Да, неплохой. Но фактически тратилось на тираж миллионов сорок пять, редко больше.
Виноградов кивнул:
— Точно! И по моим прикидкам — процентов двенадцать-семнадцать.
— Они покупали рукописи, не читая, лишь бы набирался нужный объем. Гонорары платили неплохие, причем все официально. И за оригинал-макет тоже: оформление, набор, верстка, корректура… На круг — миллионов тринадцать. А дальше начинались чудеса. Бумага, полиграфические материалы, типографские работы и прочее обходилось им в десять раз дешевле, чем по всем документам! Знаете, за счет чего?
— Знаю.
Но Михаил Михайлович пропустил эту реплику мимо ушей и продолжил:
— За счет того, что фактически делалось не пятьдесят, а пять тысяч экземпляров. Пять! Таллиннскому представительству «Первопечатника» переводилась сумма за полный тираж, там ее конвертировали и уже валютным эквивалентом отправляли в Финляндию, на счета фиктивных фирм. С этих счетов «чистые» денежки расползались дальше по свету, а на остатки крохотная эстонская типография печатала реальный тираж. Ясно?
— А потом эти пять тысяч привозили обратно в Россию.
— Совершенно верно. На случай проверки у них были документы, что это просто транзитный довоз по претензии получателя. А основное, якобы, шло через российскофинскую границу, прямо от «изготовителей».
— Но как же…
— Пока господин Удальцов «честно» платил все таможенные пошлины на ввоз обратно якобы изготовленных за рубежом книг и налоги от «реализации» тиражей, у органов валютного и внешнеэкономического контроля вопросов возникнуть не могло. По бумагам все красиво: «паспорт сделки», перевод денег за рубеж, возврат товара, его продажа, новая сделка… И так — три-четыре раза в месяц!
Владимир Александрович понимал механизм аферы, но масштабы его впечатляли:
— Да, в отличие от операций с «воздухом» и обыкновенной перекачки денег туда-сюда товар можно было потрогать — вот они, книги! Реальные, красивые, с картинками…
— Да, за счет этих экземпляров, продававшихся через лоточников и мелкие магазины, создавалась иллюзия присутствия товара на книжном рынке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30