— Да. Насчет дочки…
Выглядел посетитель значительно старше указанного в паспорте возраста, одет был плохо и даже по нынешним меркам бедно. К тому же — запах нестираного белья и сухие глаза, покрытые мелкой сеточкой лопнувших кровеносных сосудов.
— Присаживайтесь, Иван… э-э?
— Иван Тарасович. — Своеобразный российско-украинский говорок лучше всяческих документов выдавал в нем уроженца и жителя черноземного приграничья.
— Чем могу помочь?
— Мне казалы, шо вы зараз расследуете дило об убийстве Олеси?
— О смерти, — осторожно поправил посетителя помощник прокурора. — Пока нет оснований полагать, что…
— О6 убийстве, — с неожиданной твердостью повторил Иван Тарасович.
— Вот как? Слушаю! Может, чайку?
Поначалу посетитель выглядел настороженным. Но серебряные погоны и неподдельная участливость молодого помощника прокурора быстро сломали присущий всем бывшим гражданам СССР ледок недоверия к представителям власти.
А под самый конец разговора Лукашенко достал откуда-то из-за лазухи упакованную в газеты и полиэтилен папку.
— Це вам!
— Что это такое? — поднял брови хозяин кабинета. Он был с детства довольно брезглив, а пакет оказался немного влажен и хранил в себе тепло чужого немытого тела.
— Дочка-покойница наказана: если что, передай в надежные руки.
— А что это?
— Якись бумаги… Бона казана — дорогого стоять!
— Спасибо, Иван Тарасович, — с чувством поблагодарил молодой человек. — Может, еще чайку?
До того как они на прощание пожали друг другу руки, помощник прокурора узнал от посетителя массу полезных и важных вещей.
Во-первых, о том, что сам Лукашенко-старший в пакет не заглядывал. И что покойная Олеся давно уже с отцом особо не откровенничала, а когда уехала в Петербург учиться, так и вообще.
Потому что пил Иван Тарасович — вот беда!
Пил и раньше, но не больше других, а вот с тех пор, как умерла жена, сорвало его с тормозов окончательно: без работы остался, один-одинешенек, даже телевизор отнес на барахолку…
Последний раз вернулась Олеся в родной городок неожиданно. Какая-то нервная, злая — и без денег почти.
Целыми днями сидела дома — только и выходила, что в магазин да на почту, звонить по междугороднему… Привела потихоньку в порядок квартиру, за отца принялась. Поначалу ругань стояла, крики… Не без этого! Но постепенно, холодными пустыми вечерами начало восстанавливаться между ними то далекое, утраченное много лет назад чувство родственной близости.
— Жаль, не успел! — всхлипнул Иван Тарасович.
— Да вы попейте водички-то… — кинулся к посетителю помощник прокурора.
Но тот уже справился с собой и продолжил.
Деньги появились в доме как-то внезапно. Отец даже не понял откуда, сколько… Но очень много.
Поначалу на все расспросы Олеся отвечала то шуткой, то грубостью — и только злая смешинка угадывалась в уголках ее красивых южно-русских глаз.
Потом, так же внезапно, как приехала, засобиралась обратно в Петербург: дескать, хорошенького понемножку. Каникулы кончились, пора за дело приниматься!
А перед самым отъездом, в последний вечер, когда оба уже изрядно выпили на дорожку, Олеся расплакалась. Проклинала все какого-то первопечатника, мафию книжную, иностранцев и жизнь свою, сломанную навсегда.
К сожалению, в полупьяном сознании Лукашенко-старшего мало что осталось от их последнего разговора. Твердо он понял только одно — дочь боится. Боится какого-то Андрея Марковича, который может все и второй раз уже не простит.
И надо было бы отцу остановить ее, не пустить, но…
— Не казните себя, — успокоил посетителя молодой человек в серебряных погонах. — Итак, а это что?
Он показал на полиэтиленовый пакет перед собой.
— Это она тогда и оставила. Чтобы, дескать, отдал в надежные руки, если что случится.
— А если бы не случилось?
— Тогда, сказала, пришлет из Питера телеграмму. И велит, что делать.
—
…Ивана Тарасовича собирались убить еще на вокзале. Но не успели — это только в дурных детективах просто, а по-настоящему подготовка и организация мероприятий подобного рода требует массы времени и затрат.
Поэтому его перехватили только в поезде — скором, фирменном, но таком же грязном и громыхающем, как весь доставшийся странам Содружества по наследству вагонный парк. Организовали случайное знакомство: тамбур, сигаретка, по сто пятьдесят граммчиков. Потом еще по соточке, потом еще… На всякий случай, прежде чем выкинуть на ходу под насыпь, Ивану Тарасовичу проломили голову.
— Все в порядке? — полюбопытствовал у вернувшихся из «командировки» сотрудников начальник Службы безопасности.
— Нет проблем! — доложили специалисты.
И только значительно позже всем им пришлось убедиться, что это не так:
Но тогда казалось — все уже позади.
Документы, которыми пыталась шантажировать господина Удальцова бывшая издательская «секретутка», вернулись к их законным владельцам. Сама неудачливая провинциалка скоропостижно скончалась в гостиничном номере — и ни замотанный заявлениями уголовный розыск, ни надзирающая за ним прокуратура не усмотрели в этом огорчительном факте ничего, кроме несчастного случая. А вслед за дочерью в мир иной отправился и ее непутевый отец: видимо, выпал в обычном своем пьяном безобразии под колеса поезда.
И — тишина… Все утихло.
Во всяком случае люди, посланные через некоторое время на родину Лукашенко, подтвердили: Иван Тарасович домой так и не вернулся, никто о нем ничего не слышал.
Ну и ладно, решил начальник Службы безопасности, баба с возу — кобыле легче! Видать, заморозили неопознанный труп мужика в каком-нибудь захудалом районном морге, на половине пути между Санкт-Петербургом и солнечным городом Киевом.
Прошел год — без малого.
А потом громыхнуло…
Вместе со стеклами офиса на улице Павловича моментально и вдребезги разлетелось с огромным трудом восстановленное спокойствие его обитателей.
Господи, да откуда они все свалились на голову Андрея Марковича?
Настырный милиционер из уголовного розыска со своими никому не нужными воспоминаниями и домыслами… Какая-то хитрая шпионская аппаратура в машине под окнами.
Потом уже — неизвестно зачем и откуда явившийся адвокат с неприметной фамилией Виноградов, его загадочные покровители, тот вечерний позор с мордобоем. Татьяна, которую не пожалели…
Бегство Нечаева. Большой Дом на Литейном проспекте… Не говоря уже о «покойном» Иване Тарасовиче, почему-то решившем разгуливать среди бела дня с динамитом под окнами господина Удальцова.
Все это никуда не годилось. Просто ни к черту!
— Вы меня поняли?
— Конечно, Андрей Маркович.
— А вы? Вам ясно?
— Да. — Помощник прокурора поднялся со своего места и втянул живот: — Будет сделано все возможное.
— Надеюсь, — поморщился генеральный директор. — Мы туг еще немного побеседуем, а вы идите… Вызову!
И повернулся к начальнику Службы безопасности:
— Распорядитесь, чтобы его незаметно проводили. Через запасной выход…
Разговор был продолжен чуть позже в собственном кабинете господина Удальцова.
— Очень любознательный молодой человек.
— К чему вы это?
— Много знает. И молчать не будет, если что.
На этот раз Андрей Маркович не стал спорить со своим ангелом-хранителем. Отмахнулся:
— Поступайте как знаете. Вам виднее!
— К сожалению, пока без него не обойтись. Но…
Господин Удальцов без нужды переложил на столе накопившиеся за последнее время бумаги издательства:
— Господи, столько дел неотложных, а тут… Может, мы зря паникуем?
— А мы и не. паникуем, — выразительно глянул начальник Службы безопасности: — Вы доложили наверх?
Андрей Маркович поднял глаза к па-толку и кивнул:
— Доложил. Там озабочены. И очень недовольны!
— Обещали помочь?
Господин Удальцов ничего не ответил, и собеседнику стало ясно — рассчитывать теперь придется только на себя. Очевидно, шеф его со страху наплел хозяевам, что все под контролем. И что люди его справятся сами, что проблема хотя существует, но не стоит выеденного яйца…
— Видимо, следует исходить из того, что материалы, которые этот сукин сын забрал с собой, уже в Большом Доме?
— Скорее всего.
— Кстати, вы уже побеседовали с негодяем, который работал на Студента?
— Да, — ноздри майора-отставника нехорошо дрогнули.
— Ну и как?
— Он сначала пытался обманывать, но потом перестал.
— Ненавижу предателей… Что же, во всяком случае, благодаря этой истории мы хотя бы вычислили крысу, торговавшую нашими секретами. Верно?
— Верно. Кстати, он получил за это полторы тысячи долларов!
— Хорошие деньги. Но теперь, наверное, жалеет?
— Уже нет. Он уже ни о чем не жалеет.
Андрей Маркович встал и прошелся по кабинету. Потом сокрушенно покачал головой:
— Сколько крови… Зачем? Почему?
— Это вы у меня спрашиваете? — удивился начальник Службы безопасности.
— Нет, я так, — успокоил его и себя генеральный директор. — Негодяй подтвердил перечень проданных документов?
— Да, к ним попало только то, что назвал Студент.
— Вполне достаточно!

* * *
Конечно, умирать надо красиво. По возможности…
Но не всегда получается.
Денис попробовал зажать рану ладонью, но это не принесло ничего, кроме боли и ощущения липкой досады.
Попали все-таки!
Кровь уже не пульсировала, как поначалу.
Вытекая из-под пальцев, она теперь только медленным и неудержимым потоком сползала вниз, по бедру.
«Странно, — подумал Нечаев. — Кровь все выходит и выходит наружу, но меньше ее почему-то не становится…»
Второго отверстия не было — пуля, догнавшая его на излете, так и осталась где-то там, внутри, в мешанине разорванных мышц и сосудов.
Обжигала, ворочаясь при каждом движении.
Мешала и не позволяла сосредоточиться.
Что-то следовало немедленно сделать. Что-то важное!
Денис ухватился рукой за холодный, торчащий из стены осколок кирпича и подтянул себя чуть повыше. Движение сразу отдалось в бедре, и развороченную металлом плоть будто полоснули наотмашь казачьей нагайкой.
— Ой, мамочка…
Еще немного, и кровь вытечет вся.
До капельки. Смешно!
Представьте, господа: молодой и красивый опер уголовного розыска медленно подыхает от пули своего же коллеги.
Как бездомная псина. Представляете?
Среди бела дня — под забором, на грязной помойке…
Трудно сказать, в какой момент Денис понял, что в крохотном украинском городишке его давно и со злым нетерпением ищут.
Может быть, все началось с визита участкового, о котором он узнал от хозяйки. Или со странной встречи, которую вдруг назначил до этого уклонявшийся от расспросов двоюродный брат покойного Ивана Тарасовича. Или с подозрительных личностей милицейского вида, которые, как убедился опер питерского уголовного розыска, лениво покуривали день и ночь напротив парадной Лукашенко.
В принципе, хотелось еще кое-что проверить, но внезапно Нечаев почувствовал: все! Пора… Еще один день, еще один адрес, еще одна встреча — и его схватят, запрут за решетку, лишив не только свободы, но и малейшей надежды на оправдание.
Поэтому ночью Денис уже смотрел через стекло купе на уплывающее в прошлое здание железнодорожного вокзала.
А под утро проснулся, когда еще только начало светать, а соседи-попутчики от души сотрясали вагон сопением и храпом.
Поезд гремел металлическими суставами, приближаясь к какой-то совсем незначительной станции.
— Вы, вроде, дальше? — поинтересовался зевающий заспанный проводник.
— Ага, — ответил Денис, опираясь на ручку туалетной двери. Зашел и, нарушая нормы санитарной зоны, справил нужду. При этом взгляд его случайно обратился наружу, к той части окна, которая не была покрыта непроницаемой матовой пленкой.
— Ох, блин!
К составу организованно, парами подходили равномерно распределившиеся по перрону люди в форме — человек десять, не меньше. Все, как положено: автоматы, шнурованные ботинки… Кого-то, видимо, уже впустили внутрь, но кто-то еще ждал, пока откроют запертые по причине неурочного времени двери.
Нечаев высунул нос в коридор и придержал проходящего мимо проводника:
— Чего это?
— Облава. Может, дезертиров ищут, — пожал плечами парень и потопал на раздавшийся с противоположной стороны вагона настойчивый стук.
Но Денис-то знал, чувствовал, что это по его душу!
Возвращаться в свое купе за вещами не было ни времени, ни возможности — хорошо хоть, документы все в карманах пиджака. Деньги, записная книжка…
Нечаев выскочил в холодный и грязный, так называемый «рабочий» тамбур за секунду до того, как в другом конце коридора проводник принялся лязгать специальным трехгранным ключом.
Господи, удача! По извечному железнодорожному разгильдяйству дверь оказалась не заперта на «специалку», а только прикрыта поворотом ручки замка изнутри.
Денис со скрежетом привел защелку в горизонтальное положение, надавил, потянул и спрыгнул на выщербленный асфальт перрона. Момент, надо отметить, был выбран идеально — люди в форме только что вошли внутрь, и от выхода с вокзала беглеца отделяла только неширокая полоска пустого пространства.
В полумраке осеннего утра угадывались только редкие, неторопливые фигурки пассажиров, невесть зачем высадившихся на этой забытой людьми и Богом, станции.
Стараясь не выбиваться из общего полусонного ритма, Нечаев наискось преодолел расстояние, отделявшее его вагон, от каменного здания в середине платформы,
— Извините, — посторонился он, пропуская вперед сосредоточенную бабку с авоськами и большим чемоданом.
За порогом его тут же обдало запахом отвратительно сваренного кофейного напитка.
— Извините, — повторил Денис и помог случайной спутнице протащить чемодан в узкое пространство между стенкой коридора и полуоткрытой дверью железнодорожного пикета.
Мордатый и немолодой уже старший сержант лениво сдвинулся на полвершка влево — видимо, по общей расстановке на операцию пост ему определили внутренний, прямо здесь.
И даже что-то велели делать…
— Эй! Вы куда?
Нечаев успел дойти до середины кассового зала, когда старший сержант вспомнил, наконец, о чем его инструктировали на разводе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30