Она торопливо повела их в большой зал, неся Эдуарда на руках. И тут Анна громко сказала.– Но мы хотим посмотреть на новую жену Ричарда. Это правда, что она уродина, как говорит Беатриса?– Тише, Анна, как тебе не стыдно? Вот же она, – смутилась Мэри-Эстер.Впрочем, Кэтрин совсем не выглядела огорченной, она лишь озиралась вокруг, оценивая обстановку дома и всем видом выражая неодобрение Анна гоже ничуть не сконфузилась.– Выходит, она вовсе не уродина!– Уродина, уродина, я же тебе говорила, – прошептала Гетта, но Анна продолжала пялить глаза на Кэтрин.– Только вот почему она одета как служанка? – спросила Анна шепотом, который был не тише ее обычного голоса.– Это пуритане так одеваются, – сообщила Гетта.Очередное замечание Анны было предупреждено Ричардом; он проявив недюжинную сообразительность, смекнул, который из детей может быть Ральфом, и, выступив вперед, воскликнул.– Ральф, сын мой, как ты подрос. Ну, иди же сюда и получи отцовское благословение, а я тебя представлю твоей новой матери.При этих словах Ральф оцепенел от ужаса. Покраснев от замешательства, он стоял на месте как вкопанный.– Ну иди же сюда, дитя, – настаивал Ричард, – ты, я гляжу, меня позабыл. Они что же, никогда не рассказывали тебе обо мне?Он метнул гневный взгляд в сторону мачехи.– Разумеется, мы рассказывали о тебе, Ричард, – отозвалась Мэри-Эстер, стараясь говорить как можно естественнее. – Просто твой ребенок побаивается – только и всего. Ведь когда ты уехал, он был совсем младенцем. Ральф, встань на колени перед своим отцом, он благословит тебя.Да, что бы ни делал Ричард, и какова бы ни была ситуация с этой его Кэтрин, он все же был отцом Ральфа, и тот имел право попросить отцовского благословения. Побуждаемый этими мыслями, Ральф неохотно двинулся вперед и опустился на колени перед Ричардом, с мольбой скосив глаза в сторону Мэри-Эстер. Ведь она вырастила его, и если уж он кого и считал своей матерью, так только ее одну. Когда Ричард снова велел ему поприветствовать «новую мать», мальчик разразился слезами, и Мэри-Эстер во избежание дальнейших раздоров велела всем детям пойти побегать в саду.– Я вижу, что вернулся вовремя, – проговорил Ричард, хмуро глядя на Мэри-Эстер. – Теперь я должен пойти и повидаться с Китом… а где он, кстати? Кэтрин, тебе надо познакомиться с моим братом.– По-моему, я уже с ним знакома по его письмам, – заметила Кэтрин.– Кит наверху, он в западной спальне вместе с Хиро. Только она больна, так что, Ричард, иди потише и не потревожь ее.Мэри-Эстер внимательно наблюдала, как эта довольно нелепая парочка поднимается по лестнице. А потом вместе с вертевшимся у ее ног Псом и Эдуардом на руках, она вышла из дома, чтобы попытаться прояснить мысли и успокоить душу в мирной тиши сада.Но это еще не было концом сумятицы. Сначала Джекоб отказался готовить обед на всех, и даже когда ему пригрозили увольнением, старик не смягчился и не позволил никому другому воспользоваться вместо него его кухней. Он никогда не любил Ричарда и был оскорблен тем, что тот притащил в дом какую-то пуританку, да мало того – еще и заявляет, что, мол, женился на ней по какому-то проклятому варварскому обряду, чем огорчил хозяина и навлек позор на дом. Кит его упрашивал, Мэри-Эстер упрашивала – но Джекоб оставался непоколебим. И в конце концов, хотя сама идея была довольно обидной для всех, Мэри-Эстер убедила Гетту пойти и потолковать с поваром. И только после такой длительной осады старик, наконец, уступил льстивым уговорам девочки.Однако, когда все уже, казалось бы, снова утихомирилось, группа слуг во главе с самим Клементом потребовала встречи с хозяйкой, поскольку хозяин все еще совещался за закрытыми дверьми со священником. Лия проводила их всех к Мэри-Эстер в длинный зал, и, мельком взглянув на ее лицо, Мэри-Эстер поняла, что и ее служанка согласна с этой жалобой, какой бы та ни оказалась.– И ты, выходит, тоже, Лия? Так в чем же дело, Клемент? Не сомневаюсь, что ты мог бы уладить это и сам, ведь так?– Да уж, мадам, я бы не прочь это уладить, – явно негодуя, ответил Клемент, – только речь идет о тех слугах, которых привез с собой молодой хозяин. Они что же, останутся здесь, мадам? И каково же будет их положение в доме?Мэри-Эстер была удивлена и раздражена тем, что ее допрашивали.– Об этом, Клемент, тебе сообщат в свое время Что дает тебе право так непочтительно говорить со мной?– Прошу прощения, мадам, только все мы вот чувствуем… они попросили меня высказаться от их имени, все слуги… ведь эти трое браунистов… эти проклятые еретики…Клемент, быть может, впервые в своей жизни не мог найти нужных слов, онемев от ярости. Тогда дело взяла в свои руки Лия.– Эти новые слуги, мадам, они ведь пуритане, стало быть, ужасные еретики, и мы не желаем, мадам, чтобы они находились с нами в одном доме.– Что такое, Лия? Ты меня просто удивляешь Ты не желаешь? Да что это за речи такие?Но в Лии и в помине не было никакого раскаяния. Она упрямо продолжала.– Все это не к добру, мадам. Вы-то их, может быть, пока что не видели, но те речи, которые они ведут, мадам… да мы этого и разобрать-то не могли поначалу, они ведь говорят так мудрено, но когда мы поняли – это же сущее богохульство, мадам богохульные слова так и падают у них с губ, словно яд у змеи! – Остальные слуги согласно закивали – А потом, мадам, они побрели в церковь, словно на прогулку, и – Бог мой! – чего мы там только не наслушались! А один из них, мадам, он… он… он плюнул! На пол часовни!Остальные опять дружно закивали, округлив глаза от ужаса, а кое-кто из слуг постарше перекрестился или прочертил в воздухе знак, оберегающий от греха. Мэри-Эстер вздохнула.– Очень хорошо, Лия, я с ними поговорю и постараюсь, чтобы ничего подобного впредь не случалось. Но пока хозяин не скажет, как следует с ними поступить, им придется остаться, а вы должны вести себя самым благопристойным образом. Держитесь от них в стороне, если не можете вынести их общества, и не надо слушать их, коли их речи вас задевают. Я полагаюсь на всех вас и надеюсь, что в доме будет мир и тишина. У хозяина сейчас и так достаточно волнений… мы не должны их увеличивать.Слуги молча покинули зал, явно не удовлетворенные, но не прошло и нескольких минут, как Мэри-Эстер вновь потревожили. На сей раз вбежала Гетта, ее обычно веселое, ясное личико было красным от гнева и мокрым от слез.– Мама! Мама! – рыдала она, пряча лицо в складках платья матери.– Ну-ну, цыпленочек, в чем дело? Ты уже слишком взрослая для таких страстей. Ну, скажи мне, что случилось?Хотя Мэри-Эстер и успокаивала ребенка, на сердце у нее самой были дурные предчувствия. У Гетты была такая веселая, уравновешенная и жизнерадостная натура, что так расстроить ее могло лишь что-то очень дурное.– Мой сад… они затоптали мой сад! – причитала она, убитая горем.Мэри-Эстер пришла в ужас, мгновенно поняв, что произошло. Сад Гетты был предметом гордости в ее жизни. Эдмунд подарил ей небольшой клочок земли в солнечном углу итальянского сада, и с помощью Эйбела, садовника, она с любовью трудилась над ним несколько лет, проявляя при этом упорство и терпение, совсем необычные для такой маленькой девочки. Гетта выращивала в своем садике главным образом красные и желтые цветы – цветы жизни и солнца. Но девочка по-своему, незаметно для окружающих, была еще и глубоко религиозным ребенком. В задней части сада она выстроила небольшой грот из камней и раковин, засадив его папоротником и мелкими цветами, которые хорошо приживались среди камней и расщелин. А плотник Бен вырезал для нее из дерева небольшую статую Пресвятой Девы, и Гетта поставила ее в гроте.Все это вытекало самым естественным образом из характеров упомянутых людей, однако многие из слуг относились к гроту Гетты с почтительным суеверием. Они так обожали девочку и так восхищались ее набожностью, что в своем сознании наделяли это место огромной силой. Редко выдавался день, в который кто-нибудь не остановился бы у грота, чтобы положить там букетик цветов, произнести молитву или просто на счастье коснуться этих камней. Это было своего рода проклятием для пуритан – суеверным предрассудком, идолопоклонством, «папизмом», как они презрительно выражались. Один из этих незнакомых слуг Ричарда явно усмотрел что-то такое в этом гроте и решил отомстить самым что ни на есть жестоким способом. Сердце Мэри-Эстер, утешающей рыдания своей дочери, воспылало гневом.– Пойдем, поговорим об этом с папой, – решительно произнесла она, беря Гетту за руку и направляясь к двери.Ничто, кроме слез ребенка, не могло бы заставить Мэри-Эстер потревожить в этот день своего супруга.…Все было улажено. Хозяин отдал распоряжения, и все домочадцы должны были им повиноваться. Брак молодого хозяина и пуританки был признан действительным, им предстояло получить восточную спальню и относиться к ним следовало с подобающим почтением. Однако ничто не могло помешать слугам говорить о ней как об «этой посторонней» где угодно, но только, конечно, не в присутствии хозяина. А Мэри-Эстер еще больше удивляла снисходительность Эдмунда в отношении слуг Ричарда, – точнее говоря, слуг Кэтрин, поскольку они были из домашней челяди ее отца. Ибо они больше всего нарушали покой Морлэнда. Эта троица была, как и все прочие браунисты, закоренелыми, испытанными пуританами, о чем можно было судить уже по одним их именам. Говорили они с таким сильным акцентом, что поначалу трудно было разобрать, как же их зовут. А когда, наконец, поняли, то у слуг-йоркширцев скривились губы от презрения. Лакея звали Борцом, и это, как выяснилось, было сокращением от его полного имени – Борец с дьяволом. Имя служанки – Страх, а полностью – Страх Господень. Это, конечно, звучало достаточно мерзко, но когда стало известно, что имя второго лакея, Если, является сокращением от «Если бы Господь не умирал, то тебя бы и не проклинали», негодованию слуг из Морлэнда просто не было границ.Тем не менее хозяин объявил, что они должны остаться, хотя и при условии, что будут вести себя пристойно и прислуживать молодому хозяину и «этой посторонней». Еще более удивительным оказалось то, что им позволялось молиться на собственный манер, если только это будет происходить в уединении, и нельзя насильно заставлять их ходить к обедне. Своих решений Эдмунд никогда не обсуждал, да никто и не осмелился бы спросить у него, почему он проявлял такую терпимость, даже его жене такое не приходило в голову. Однако пару раз Мэри-Эстер заставала мужа, тоскливо глядящим на своего старшего сына, когда, по мнению Эдмунда, никто не мог этого заметить. И тогда она решила, что Эдмунд все еще надеется завоевать доверие и любовь Ричарда.Эдмунд страдал, ему недоставало любви его сыновей. Кит вместе с Хиро и больным ребенком вернулся в Уотермилл, Фрэнсис жил в Лисьем Холме, а Амброзу вскоре предстояло обвенчаться с Мэри-Элеонорой и отправиться в Новый Свет… и, быть может, уже никогда оттуда не вернуться. Оставался лишь Ричард, а у их порога уже стояла война с этими шотландцами, да и на юге назревала гроза, и Эдмунд, наконец, ощутил, как холодный ветер времени обдувает его. Да, смерть подобралась к Морлэндам близко, и он не мог понапрасну тратить драгоценное время, домогаясь любви собственного сына.Вот так Ричард с Кэтрин и остались в доме, и эта троица слуг-пуритан тоже осталась, и домочадцам пришлось примириться с их присутствием. Однако ничто не могло помешать рассерженным слугам-йоркширцам высказывать свое мнение, когда им этого хотелось. И никто, разумеется, не мог помешать слугам постарше креститься, когда мимо них проходили Страх, Борец или Если. Произошел, кстати, резкий подъем набожности даже у тех слуг, которых прежде приходилось силком выволакивать из постели на раннюю мессу. И едва кто-то из этих пуритан ступал за порог, всегда каким-то образом получалось так, что кто-то из дворовой челяди мигом находил срочное и длительное занятие, которое требовалось выполнять по соседству с садиком Гетты.
Север был посрамлен. Шотландцы оккупировали их земли, и никто из северян ничего не мог с этим поделать. Более того, в октябре короля вынудили подписать Райпонский договор, по которому следовало выплачивать шотландцам по 850 фунтов стерлингов, в день на оккупационные расходы до тех пор, пока их спор с Англией не будет улажен. Платить врагу, чтобы он и дальше сидел у твоего порога! Нет, никогда прежде король и его советники не были столь непопулярны. Пришлось созывать парламент для улаживания всех этих вопросов, и когда в ноябре он собрался, парламентарии не сомневались в своей силе. Что же, на сей раз король не получит никакой помощи, тюка не будут удовлетворены их требования.Северу пришлось терпеть шотландскую оккупацию целый год. Только в августе 1641 года полчища захватчиков, получив полную оплату, рассеялись. К этому времени на севере нынешний парламент уже начинали недолюбливать с таким же пылом, с каким прежде не любили короля. Однако парламент сделал кое-какие добрые дела, он избавил северян от непопулярных советников короля, Страффорда, Уиндбанка и архиепископа Лода, упразднил Звездную палату Высшее судебное учреждение в Англии, просуществовавшее с 1487 по 1641 год, когда оно было упразднено парламентом. Название «Звездная» связано с тем, что палата заседала в зале потолок которого был украшен декоративными звездами

и прочие чрезвычайные суды Но, с другой стороны, парламент расправился с Советом Севера, а северянам никогда не хотелось расставаться со своей независимостью и выполнять указания далекого Лондона. Парламент отменил некоторые из особо непопулярных методов сбора денег королем, в частности, корабельный налог, принудительное обложение за рыцарское звание и владение лесами. Он также издал декреты, согласно которым прочие формы налогообложения, такие, как корабельный сбор и пошлина с веса перевозимого товара, могли впредь применяться только с дозволения парламента В то же время парламент ввел довольно суровый налог для того, чтобы сполна расплатиться с шотландцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58