Добродетель не везде в почете, сам знаешь. Неразборчивые в средствах люди, которые прекрасно себя чувствовали при прежних продажных властях, вряд ли обрадуются появлению Глостера. Они не очень-то будут торопиться под знамена правителя, который вознаграждает лишь добродетель.
– Это не будет иметь никакого значения, если большинство признает, что милорд силен и справедлив. Конечно, будут какие-нибудь заговоры – куда же без этого, – но они ни к чему не приведут. А потом, когда король достигнет совершеннолетия...
– Ты говорил, что король не любит Глостера. Как быть с этим? – спросил Генри.
– Он научится его любить. Теперь, когда юноша избавлен от влияния Вудвиллов, он скоро поймет, что его дядя любит его и что ему можно доверять.
Генри с сомнением покачал головой.
– Твоими бы устами... Ты немного похож на милорда – такой же прямодушный и доверчивый. А я прожил в Лондоне несколько лет и был близок ко двору, вот и научился понимать, что мир очень непрост – наоборот, он ужасно сложен – и что большинству людей нельзя доверять, разве что то, о чем ты их просишь, совпадает с их собственными интересами.
– Ты циник, – рассмеялся Том. – Как ты сам сказал, ты слишком долго прожил в Лондоне. Немного чистого йоркширского воздуха – и все эти мысли быстро вылетят у тебя из головы.
– К сожалению, трудности будут возникать здесь, в Лондоне, а не в Йоркшире, – вздохнул Генри.
– Ладно, пока они еще не возникли, – вмешалась в разговор Маргарет, – будем веселиться! Отпразднуем мою встречу с дорогим братом после – скольких, Том? – правильно, трех лет разлуки. Давайте выпьем еще вина, и пусть принесут сладости.
– Теперь мы сможем часто видеться с тобой, пока твой хозяин обитает в Кросби Плейс. – Кросби Плейс был всего в пяти минутах ходьбы от их дома.
– Надеюсь, что так, – ответил Том, – но почему-то мне кажется, что все мы будем очень заняты в течение ближайших нескольких недель. Грядут важные события…
– Ты имеешь в виду коронацию? – сказал Генри, улыбаясь. – Да, я, как ни странно, почему-то упустил это из виду.
– Как только назначат точную дату, мы собьемся с ног, устраивая все должным образом, – заметил Том.
– А мы собьемся с ног с бесконечными заказами на ткани, – счастливо добавил Генри – Жалко потерять старого короля, но коронация нового – это всегда полезно для дела, особенно для такого, как наше.
Хотя хлопот было и много, сначала все шло гладко. Парламент утвердил Ричарда Глостерского в качестве регента, молодой государь въехал в свои королевские апартаменты в Тауэре вместе со своей свитой, был назначен новый Тайный Совет, состоящий в основном из прежних членов и нескольких новых человек, чьи кандидатуры были всеми одобрены Единственным новшеством, которое понравилось далеко не всем, стало предоставление герцогу Букингемскому важного поста в этом Совете. На Ричарда произвела глубокое впечатление та решимость, с которой Букингем бросился ему на подмогу, едва заслышав о смерти старого короля, к тому же Глостеру импонировал его веселый, кипучий нрав. Остальные, особенно самые влиятельные члены старого Совета, такие, как Гастингс, были совсем не в восторге от Букингема. Они считали его выскочкой, ловким и слишком уж блестящим человеком, который может легко затмить их всех и стать главным советником герцога.
Но пока что все было спокойно. При первой же возможности Ричард послал за своей женой, Анна прибыла в Лондон пятого июня и поселилась с мужем все в том же Кросби Плейс. Их сын Эдуард оставался в Миддлхэме. Родители посчитали его слишком слабым, чтобы подвергать превратностям долгого пути или риску дышать миазмами Лондона.
Том был свидетелем нежной встречи лорда Ричарда и леди Анны и отметил, что после приезда жены настроение Глостера немедленно улучшилось. Том теперь почти не разлучался со своим господином, ибо Ричард был, по сути, очень одиноким человеком и любил, когда его окружали те, кого он считал своими друзьями. О большем Том не мог и мечтать, а так как по складу характера он был живым и веселым парнем, именно ему чаще других доводилось отвлекать своего господина от мрачных мыслей в те часы, когда груз навалившихся на Ричарда многочисленных забот становился слишком уж тяжелым.
В тот же день, когда леди Анна приехала в Лондон, были отданы распоряжения о проведении коронации, назначенной на двадцать второе июня. Это означало, что оставалось меньше трех недель на то, чтобы подготовить все должным образом, начиная с выбора тех оруженосцев, которых по случаю такого события предстояло посвятить в рыцари, и кончая размещением гостей за пиршественными столами. Ричард засиделся далеко за полночь, диктуя и подписывая приказы и распоряжения, а его приближенные втихую мечтали о своих постелях, в которые они могли отправиться не раньше, чем их господин уляжется в свою. Наконец Том набрался храбрости, и когда Глостер добрался до конца очередной пачки документов, прошептал ему на ухо:
– Милорд, завтра предстоит столько дел, не лучше ли сейчас пойти спать? Леди Анна уже давно удалилась в опочивальню.
Ричард поднял голову, и его серые глаза, сейчас покрасневшие от усталости, несколько секунд удивленно всматривались в лицо Тома, и лишь потом суровое лицо Глостера чуть потеплело.
– Возможно, ты и прав, друг мой, – сказал лорд Ричард. Он положил перо и потянулся, хрустнув суставами. – И конечно же, вы все тоже хотите побыстрее очутиться в своих постелях, не так ли?
– Я забочусь только о вас, милорд, – протестующе возразил Том.
– Ну разумеется, – улыбнулся Ричард. – Нет, сейчас я тебе верю. Ты же мне друг, правда? Хорошо, когда рядом с тобой люди, которым можно доверять. Ведь вокруг столько врагов. Юг всегда был таким – огромный клубок интриг, и затевают их обычно именно те люди, от которых меньше всего этого ждешь.
– Кто на этот раз, милорд? – осторожно спросил Том. Вообще-то он догадался – город так и полнился слухами, и не составляло особого труда отыскать в них зерно истины.
Ричард пронзил юношу взглядом.
– Что ты слышал, Томас? – тихо спросил он.
– Все знают, кто, кроме вас, бывает у короля. И все знают, что некая дама посетила королеву в её убежище, а ведь у этой дамы нет ни малейших поводов любить государыню, – осторожно ответил Том.
Во взгляде Ричарда проскользнуло нетерпение.
– Всего лишь сплетни, Том? Что, у этих людей нет имен? Ну-ка давай, рассказывай, что ты там слышал. Сейчас никому нельзя доверять. – В комнате находилось всего несколько человек, на которых регент полагался целиком и полностью.
Том нервно сглотнул.
– Милорд, хорошо известно, что милорд Гастингс навещает короля в ваше отсутствие.
– Милорд Гастингс – член Тайного Совета и друг моего покойного брата, короля, – безмятежно ответил Ричард. – Продолжай. Кто та женщина, о которой ты говорил?
Том понял, что Ричард и так знает её имя – замена слова «дама» на «женщину» выдавали это.
– Госпожа Шор, милорд, – тем не менее сказал юноша. – Говорят, что она вызвалась быть доверенным лицом королевы, чтобы загладить перед ней свою вину.
Джейн Шор была любовницей покойного короля, а теперь стала наложницей Гастингса. Все совпадало. Ричард вздохнул и опустил голову.
– Похоже, что ты прав. Я и сам об этом слышал. Не говори об этом никому – тайна не должна покинуть эти стены, пока мы не будем готовы действовать.
– Милорд, я уверен, что они скоро нанесут удар, – не выдержав, воскликнул Том. – В любом случае, они должны что-то предпринять до того, как парламент соберется двадцать пятого...
– Да, я понимаю. Не сомневайся, мне известно, что происходит. Но мы не можем действовать, пока не будем твердо знать, что именно они замышляют. Вот почему ни слова об этом деле не должно быть произнесено за стенами этой комнаты. Но зачем ему все это надо? Я верил в его преданность, и он был другом Эдуарда... – словно про себя прошептал Ричард. Разобраться в этой истории было невозможно. Ведь Гастингс никогда не любил королеву, презирал все её семейство, пробившееся наверх, и люто ненавидел её саму, отчаянно борясь с ней за влияние на государя.
– Он знает, что молодой король искренне любит свою мать и всех её родственников, – предположил Том – Если Гастингс хочет заставить короля плясать под свою дудку, ему надо быть в дружеских отношениях с королевой.
Ричард кивнул, но ничего не сказал, на глазах погружаясь в уныние.
Потом странная зловещая улыбка исказила черты Глостера, и он произнес:
– Интересно, почему люди так рвутся к власти? Если бы они могли видеть меня сейчас, корпящего над бумагами, вечно погруженного в дела, опасающегося заговоров и интриг, – неужели кто-то согласился бы взвалить эту ношу на собственные плечи? Я никогда не жаждал власти, но сейчас управлять страной – моя обязанность, а свои обязанности я привык исполнять. Насколько проще было бы мне сейчас отойти в сторону и позволить им творить все, что угодно, – но я не могу так поступить. Мне оказано великое доверие, и я намерен оправдать его, пусть это и стоит мне душевного покоя – а может быть, даже и жизни. – Наступило короткое молчание, потом Ричард резко поднялся на ноги. – Но ты напомнил мне, что пора ложиться спать, да и вас всех я утомил... Ну что же, пожалуй, и правда, пойду. – Глостер заметил в глазах Тома тревогу и ласково потрепал его по плечу. – Не волнуйся, мой добрый друг. Бог все видит и никогда не взвалит на нас больше того, что мы можем вынести.
Том смотрел Ричарду вслед, пока тот шел к дверям своей опочивальни, – маленькая фигурка с высоко поднятой головой, мужественный, решительный человек, будто рожденный для абсолютной власти. «Может быть, и так, – подумал юноша, вспомнив слова Глостера о Боге, – но кому-то дано вынести больше, чем всем прочим, а ты, милорд, вот-вот сломаешься...»
Пятница, тринадцатое июня. Несчастливый день, день, когда моряки отказываются выходить в море, день, когда следует действовать с оглядкой, ни в коем случае не искушать силы зла и быть предельно осторожными во всех своих начинаниях. В этот-то день в Палате совета в Тауэре и была назначена встреча нескольких членов Тайного Совета – Гастингса, Мортона и Ротерхэма – с Букингемом, Говардом и другими ближайшими соратниками Ричарда.
Сам регент был собран даже больше обычного, он встал еще затемно, и по ожесточенному выражению его лица тс, кто хорошо его знали, могли предположить, что должно произойти что-то неприятное. Том был в числе пажей, сопровождавших герцога в Тауэр, но в саму Палату совета они, конечно же, допущены не были. Когда они подошли к дверям Палаты, Том был неприятно удивлен, увидев группу вооруженных людей, приближавшихся к этим дверям с другой стороны, но, взглянув на своего повелителя, понял, что солдаты появились здесь по приказу Ричарда. «Вот, значит, как, – подумал Том. – Час пробил». Остальные члены совета были уже в Палате, и Том взялся за ручку двери, чтобы распахнуть её перед своим господином, но Ричард жестом остановил его и повернулся к начальнику стражи.
– Вы помните, что вам приказано?
– Да, сэр, – сурово ответил капитан.
– Хорошо, – кивнул Ричард, но по лицу его можно было понять, что ничего хорошего в этом нет. Он выглядел очень взволнованным и несчастным, и взгляд его беспокойно перебегал с одного лица на другое. Пажи и подошедшие солдаты с сочувствием наблюдали за Ричардом. Наконец он, казалось, принял какое-то решение, распрямил плечи и двинулся к двери. Глаза его встретились с глазами Тома.
– Оставайся у двери, – велел Ричард юноше. – Слушай. Когда я начну кричать о государственной измене, распахивай двери и отходи в сторону, чтобы в комнату могла войти стража.
– Я все понял, милорд, – ответил Том. Он не имел права говорить что-то еще, но постарался всем своим видом выразить сочувствие своему попавшему в такой тяжелый переплет господину, открывая перед ним дверь в Палату. Из-за плеча Глостера Том смог мельком заметить роскошно одетых советников, сидящих вокруг стола, увидел, как они встали, моментально прервав при появлении регента свою тихую беседу. Потом юноша захлопнул дверь. Все вместе взятое не заняло и нескольких минут. Дверь была толстой, обычного разговора из-за неё расслышать было невозможно, но Том, приложив ухо к щели, уловил вдруг какой-то скрип и грохот, как будто кто-то вскочил на ноги, опрокинув при этом кресло, потом – звук падения тяжелого тела и, наконец, яростный крик: «Предательство!» Это слово так потрясло Тома, что он распахнул дверь Палаты, вопя во все горло: «Предательство! Предательство!» – как будто предали его самого. Все лица повернулись к двери. Гастингс и Стэнли вскочили на ноги, сжимая в руках кинжалы. Как оказалось, упало кресло Стэнли. Мортон и Ротерхэм побледнели от страха. Букингем размахивал кулаками в воздухе, предчувствуя триумф. Говард был мрачен.
Но когда мимо Тома пробежали стражники, чтобы схватить Гастингса и Стэнли, Мортона и Ротерхэма, взгляд Тома остановился на лице Глостера.
– Отвезите лорда Стэнли в его апартаменты, и пусть он пребывает там, – тихо сказал Ричард капитану стражи. – Позаботьтесь, чтобы остальных троих заключили в Тауэр.
– Слушаюсь, сэр!
Стража увела арестованных, и на этом все было закончено. «Но какой ценой?» – думал Том, на всю жизнь запомнив то выражение, которое было на лице Ричарда, – не гнева, негодования или торжества, а глубокой, глубокой печали.
В тот же день, но несколькими часами позже был созван Тайный Совет, чтобы решить, что делать с заговорщиками. Гастингса осудили на смерть. Регенту даже не пришлось настаивать на этом – вина Гастингса была слишком очевидной. Трое других были приговорены к пожизненному заключению; но и этих трех пленников, увезенных в Нортгемптон, – Риверса, Грея и Вогана – тоже ждала смерть: уж слишком большую угрозу представляла их близость к королеве, чтобы оставлять их в живых.
Гастингса казнили в следующую пятницу, двадцатого июня, и в тот же день Мортон, следующий из наиболее опасных заговорщиков, был отправлен в Брекнок, где и заточен в один из замков Букингема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75