Дверь была открыта, и на крыльце стояли Джон и его жена Тиб, встревоженные и напуганные. Другие слуги уже давно прошли мимо них, принеся с собой ужасную весть о нападении бандитов, но госпожа с детьми бродила в темноте несколько часов, и многие уже начали бояться, что с хозяйкой приключилась беда.
Смущенная Тиб подвинула стул и начала упрашивать Элеонору присесть.
– Всего на секундочку, госпожа, – умоляла Тиб, – просто, чтобы немного отдохнуть. Там уже готовят для вас зал. Когда вы чуть-чуть придете в себя, мы поможем вам добраться до дома.
Элеонора застонала и покачала головой. Она знала, что больше идти не сможет.
– Нет, добрейшая Тиб. Мне придется остаться здесь. Мне очень жаль, что так получилось, но подошло мое время.
– О Господи, спаси нас и помилуй! – вскричала Тиб, поднеся руку ко рту. Но у неё самой было шестеро детей, и она прекрасно знала, что надо делать. – Вот что, Джон, – заявила она своему мужу, – тебе придется выметаться прочь: бедной госпоже прямо сейчас потребуется наша кровать. Отведите с Оуэном детей в дом и расскажите там, что приключилось с госпожой, пусть пришлют кого-нибудь из женщин в помощь.
– Я тоже останусь и помогу, – предложила Энис. – Мэри, Джейн, вы пойдете с детьми.
– Проследите, чтобы их хорошенько растерли и согрели, – выдавила из себя Элеонора, с трудом превозмогая все усиливавшуюся боль и глядя на Энис. – Поспешите.
– Они сделают все как надо, госпожа, – заверила нянька и выпроводила всех из дома, пока Тиб помогала Элеоноре пройти в единственную комнату крошечной хижины.
Ребенок появился на свет через полчаса. Это был мальчик, и Элеонора назвала его Томасом.
Лорд Эдмунд без возражений выполнил все просьбы Морлэнда, и, когда Роберт и Джоб, неделю спустя, вернулись домой, они привезли с собой письмо к судье. В этом послании четко говорилось, кому именно должен принадлежать Твелвтриз. Роберта и Джона сопровождала шестерка тяжеловооруженных всадников, присланных, чтобы утихомирить Джессопа. По счастью, отряд на пути в Твелвтриз сначала завернул в Микллит, иначе прибытие Роберта могло оказаться не таким благополучным; ведь ничего не стоит справиться с восемью мужчинами, когда они, ни о чем не подозревая, беспечно въезжают в поместье, которое считают домом своего предводителя.
Но в Микллите навстречу хозяину выбежали слуги, чтобы побыстрее рассказать обо всем, что случилось. Роберт и Джоб моментально спрыгнули с лошадей и бегом бросились в дом, где опять обитала вся семья, одолжив у соседей мебель и залечивая целый букет простуд и насморков. Кинувшись в спальню, Роберт нашел там свою жену, скорчившуюся меж двух жаровен с пылающим углем. Элеонора все пыталась согреться после той ночи, когда холод пронизал её тело до костей, но никак не могла избавиться от озноба. На коленях у неё лежал худенький хныкающий новорожденный. Красные от слез глаза Элеоноры и её траурные одежды были горьким напоминанием о маленьком Робе, который умер от скоротечного воспаления легких, сгорев, как соломинка в огне.
Так что теперь у Роберта была самая праведная причина, чтобы выступить с отрядом в поход и вновь вернуть себе Твелвтриз. На смену пустым амбициям пришло большое человеческое горе. Особой битвы, правда, не получилось: шестерым тяжеловооруженным всадникам, дюжине слуг Морлэндов с косами и дубинками и покровительству лорда Эдмунда Джессоп со своими людьми противостоять не мог. Несколько разбитых носов и проломленных голов – и все было кончено. Твелвтриз опять принадлежал Морлэндам. К воскресенью семья опять перебралась туда, и жизнь потекла по-прежнему.
Элеонора погоревала еще немного над потерей своего круглощекого малыша, милого Роба, которого она любила даже больше, чем смирного Эдуарда, но теперь ей надо было нянчить нового ребенка... В первые недели жизни Томаса Элеонора была, ослабев от простуды, менее деятельной, чем обычно, и большую часть дня проводила, баюкая младенца или играя с ним, и постепенно привязывалась к нему больше, чем к прочим своим детям.
Потеря брата очень подействовала и на Эдуарда. Она, конечно, не могла изменить его спокойного, серьезного характера, но мальчик стал более смелым и общительным и принялся опекать своих сестер, которых раньше удерживала от издевок над ним только строгость нянек. Появление мистера Дженни – нового гувернера Эдуарда – еще больше возвысило мальчика в глазах юных обитателей дома – как дочерей Элеоноры, так и детей прислуги. Постепенно Эдуард начал приобретать привычки, которые приличествовали будущему хозяину огромного поместья, и по мере того как он становился все более похожим на того идеального джентльмена, каким Элеонора мечтала видеть своего первенца, он нравился ей все сильнее и сильнее.
Гелерта так никогда и не нашли. Его не оказалось в доме, когда Роберт вновь отвоевал Твелвтриз, и в конце концов все решили, что пес удрал в поля, пока двери стояли нараспашку. Джоба очень огорчило исчезновение собаки, и в течение нескольких недель он все свободное время проводил в седле, разъезжая по окрестностям, зовя Гелерта и расспрашивая о нем всех и каждого. Но никто не видел этого пса, и Джоб наконец отказался от поисков, горюя о нем, как об умершем. Но Элеонора заявила юноше, что Гелерта, скорее всего, кто-нибудь подобрал – если не за его прекрасные стати, то хотя бы из-за роскошного ошейника.
– Тогда Гелерт сам нашел бы путь домой, – настаивал Джоб, но Элеонора лишь покачала головой.
– Только не он! Этот пес будет жить где угодно, пока его будут кормить и баловать. Ты же знаешь, Гелерт никогда не отличался особой преданностью.
Роберт делал все, что мог, чтобы утешить Элеонору. Он думал, что она тоскует по Гелерту, хотя её не очень-то, по правде говоря, и огорчила пропажа пса. Роберт пообещал жене лучшего щенка из следующего помета, и Элеонора поблагодарила мужа, взглянув на него со своей невеселой улыбкой.
Глава 6
Элеонора обучала трех своих дочерей рукоделию. Каждая занималась той работой, которую уже освоила, а Элеонора, часто отрываясь от собственного шитья, по очереди подходила к девочкам, браня, помогая и хваля, а горничная в это время читала им всем вслух отрывки из автобиографии Марджери Кемп. Новой служанке было двенадцать лет, и звали её Люси; шел уже 1447 год; и Анкарет, и Беатрис давно были замужем и разъехались по своим новым домам.
Элеонора, девочки и горничная сидели на крытой галерее Твелвтриз Хауза, и Анна, которой, как самой умелой, досталась наиболее сложная вышивка, расположилась у южного окна, где было светлее всего. Анне уже почти исполнилось двенадцать, а так как в этом возрасте девиц вполне могли послать в другой дом или даже выдать замуж, она считалась, можно сказать, взрослой. Это была мягкая, нежная девушка, высокая, но складная, с задатками прекрасной фигуры, красивым, румяным личиком и серо-зелеными глазами, которые казались сейчас очень серьезными; нахмурив брови, она старалась как можно лучше справиться с порученной работой – вышивкой гобелена. Полотняный чепец прикрывал золотистые волосы Анны, которые локонами ниспадали ей на плечи; она была очаровательным, превращающимся в девушку ребенком, очень хорошо сознающим важность своего положения: ведь она – старшая дочь. Когда рядом не было никого из взрослых, Анна ощущала, что обязана присматривать за другими детьми, и это чувство ответственности проявлялось в её спокойных, сдержанных манерах.
Рядом с Анной примостилась на стульчике Хелен; ей оставалось несколько недель до одиннадцатого дня рождения, но она была выше обеих своих сестер. Хелен считалась в семье признанной красавицей, тоненькая и прелестная, с унаследованными от Элеоноры темными волосами и голубыми глазами, чудесной матовой кожей и нежными – отцовскими – чертами лица. Она вышивала подушку, но игла у Хелен двигалась медленно, и девочка тратила почти столько же времени на разглаживание своих юбок и возню с лентами своего чепца, сколько и на работу Элеонора считала Хелен вялой и безжизненной. Девочка была послушной, но, казалось, её не интересует ничто на свете, кроме собственной внешности. Она во всем подражала Анне, без колебаний принимала на веру все суждения сестры, повторяла её слова, и Элеонора радовалась хотя бы тому, что образцом для подражания Хелен выбрала себе такую достойную девицу, как Анна.
На полу, на подушке, с другой стороны этого семейного кружка, так близко к стулу Элеоноры, как только той удалось настоять, расположилась Изабелла, которой в мае должно было исполниться десять и которая уже сейчас очень тревожила Элеонору. Изабелла была далеко не красавицей, со своими какого-то мышиного цвета волосами, блеклыми глазами и костистым, веснушчатым лицом. Тельце девочки казалось худым и неуклюжим, всегда-то она была растрепанной и почти всегда – грязной. Изабелла ненавидела шить и прясть, играть на цимбалах, читать и писать, да и вообще почти все, чем ей приходилось заниматься. Как только ей удавалось – а случалось это довольно часто, – она бросала ненавистные дела и исчезала из дома, проводя целые дни или на холмах с пастухами, или в ручьях, где вместе с детьми арендаторов бултыхалась и ловила мелкую рыбешку, или в окрестных лесах, по которым гонялась с собаками за кроликами.
С ней не было бы так трудно, родись она мальчишкой: парень из неё получился бы отличный. Она умела скакать на любой лошади, управляться с соколами и собаками, охотиться, рыбачить и стричь овец. По воскресеньям, когда закон повелевал всем мужчинам королевства упражняться в стрельбе из лука, Изабелла, если ей только давали в руки лук, попадала в цель три раза из четырех и могла метнуть копье дальше, чем любой мальчишка её возраста. Она была бесстрашной, любознательной и предприимчивой, могла целыми днями бегать и носиться верхом и возвращалась домой в грязи с головы до ног, с растрепанными волосами, похожими на воронье гнездо. Единственным девичьим занятием, которое она любила, были танцы: тут уж она могла порезвиться от души и чувствовать себя свободной.
Девочка приводила мать в отчаяние. Как Элеонора сможет выдать эту свою дочь замуж? Кто возьмет Изабеллу – такую, какая она есть? Роберт же только смеялся и говорил, чтобы малышку оставили в покое; отец считал, что с возрастом она изменится, но Элеонора могла только качать головой и изумляться. Даже сейчас, когда сбежать от матери было невозможно, Изабелла вся извертелась на своей подушке, безуспешно борясь с простейшей вышивкой, с которой Анна справилась бы лучше еще в пятилетнем возрасте.
– Изабелла, сядь прямо и перестань ерзать! – резко прикрикнула на дочь Элеонора. – Что, у тебя опять вся нитка в узлах? Ну, знаешь ли! Даже не могу понять, как у тебя это получается... Дай-ка мне взглянуть.
Изабелла с радостью избавилась от ненавистной вышивки и, пока мать пыталась распутать узлы на нитке, встала и от нечего делать медленно побрела к окну. В тот же миг лицо девочки просветлело, и уныние как рукой сняло.
– Эй, взгляните! Джоб возвращается! – закричала Изабелла.
– Где? – спросила Анна, наклоняясь к окну, и её обычно серьезное лицо осветилось одной из редких улыбок. – Ах, он увидел меня!
– Это он мне улыбнулся! – возмущенно возразила Изабелла. – Мама, могу я пойти вниз и встретить его?
– Конечно же, нет! – рассердилась Элеонора. – Сейчас же вернись на место, Изабелла, и возьми свою вышивку. Анна, сейчас же сядь – ты меня удивляешь. А тебе, Люси, тоже незачем останавливаться.
Слегка смущенные, девочки подчинились. Изабелла вернулась на подушку и, получив назад свою достаточно неряшливую работу, скорчила мрачную гримасу.
– Может быть, он привез письмо от папы, – заявила малышка, не в силах сдержаться.
– Помолчи, – ответила Элеонора. – Люси, продолжай читать. Я покину вас, девочки, на несколько минут Анна, надеюсь, вы все будете продолжать работать так, словно я здесь, с вами.
– Да, матушка, – ответила Анна и метнула на Изабеллу свирепый взгляд, как только мать повернулась к ним спиной.
Элеонора и Джоб встретились в зале, заранее улыбаясь друг другу.
– Ну? – спросила его Элеонора. – Судя по твоему лицу, есть новости.
– Письмо от хозяина, – проговорил Джоб, – и кое-какие слухи, которые, надеюсь, доставят вам удовольствие.
Элеонора весело рассмеялась, в этот момент она выглядела ничуть, не старше, чем тогда, когда впервые приехала в Йоркшир тринадцать лет назад.
– Все слухи в последнее время были неприятными, – заметила она. – Новости из Франции – все дурные. Новости из суда – и того хуже. Что же на этот раз?
– Еще одна пикантная историйка о нашей леди, – радостно поведал хозяйке Джоб, понизив голос.
– А! Тогда давай выйдем в сад! И захвати с собой письмо, я прочту его там. Ну, а теперь, – выкликнула Элеонора, когда они оказались в уединенной аллее, – расскажи, что она выкинула на этот раз.
Дама, о которой они говорили, была королевой Англии, молодой женой Генриха Маргаритой Анжуйской. Пока что за ней не числилось ничего путного, кроме скандалов, сопровождавших её с самого начала. Граф Суффолк отправился во Францию, чтобы обсудить с французским королем Карлом вопрос о выборе жены для короля Генриха, и хитрый Карл обвел Суффолка вокруг пальца, всучив ему вместо девушки из французской королевской семьи дочку герцога Анжуйского, у которой не было ни гроша за душой. С Францией было подписано перемирие, и Суффолк пошел на серьезные, хотя и секретные уступки; в частности, Англия должна была отдать французам определенные территории, включая Мэн и Анжу. Это была слишком высокая цена за нищую невесту.
Герцог Йоркский был страшно недоволен тем, как велись переговоры, и не постеснялся открыто заявить об этом. Его высказывания положили начало разладу между герцогом и партией Бьюфорта; разлад этот так потом никогда и не был преодолен. Королева Маргарита после своей торжественной коронации быстро взялась за дело, и вскоре все почувствовали, что представляет собой эта женщина. Она вертела королем, как хотела, уговорила его отдать Мэн Франции и, имея на своей стороне Суффолка, выступила против твердой оппозиции, возглавляемой добрым герцогом Хамфри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75