В это время на левый фланг примчался Каменский, сопровождаемый адъютантами.
– Что у вас такое, генерал? – сердито спросил он у Кульнева, соскочив с коня. – Почему прекращены атаки?
– Бесполезно теряем людей, ваше сиятельство, – ответил Кульнев. – Превосходство неприятельской артиллерии столь очевидно…
Каменский не дал договорить фразы, яростно крикнул:
– Вздор! Чепуха! Приказываю возобновить!
– Я доложил вашему сиятельству, – стараясь держаться как можно спокойней, повторил Кульнев, – почему атаки не удаются…
– Потому, что начальники, – перебил Каменский, – не подают примера храбрости, а много умничают и рассуждают!
Кульнев изменился в лице. В финской кампании он с небольшим отрядом героически прикрывал отступление армии Каменского, допустившего тогда явную оплошность.
– Граф, вы слишком скоро забыли про Куортани и Оровайс, – напомнил Кульнев.
Каменский пришел в бешенство, затопал ногами и, наконец, приказал своему адъютанту Арсению Закревскому арестовать Кульнева.
Яков Петрович хладнокровно расстегнул портупею, бросил саблю к ногам главнокомандующего.
– Вы можете ее у меня отнять, граф, – спокойно сказал он, – но более от вас я никогда ее не приму…
И на другой же день Кульнев уехал из армии.
Денис Давыдов тоже не захотел оставаться в армии, где заводились чуждые ему порядки. Он возвратился к Багратиону, назначенному командующим Западной армией, расположенной в районе Житомира и Луцка.


Глава третья

Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение этого страшного орудия, которое, не спрашивая правил военного искусства, уничтожало французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
Л. Толстой


I

В начале 1812 года всем уже было ясно, что военная гроза неотвратимо надвигается. Россия, вынужденная по Тильзитскому договору примкнуть к континентальной блокаде, проводимой Наполеоном, с каждым годом все сильнее ощущала тяжесть этой системы. Резкое сокращение вывоза сырья за границу подрывало экономику страны, плачевно отражалось на финансах. Курс рубля катастрофически падал.
Чтобы немного поправить положение, русское правительство тайно возобновило торговые отношения с Англией, а затем ввело новый, повышенный таможенный сбор с товаров, ввозимых из Франции, чем чувствительно задевались интересы французской крупной буржуазии.
Наполеон, ставший властелином почти всей Западной Европы, не мог мириться с тем, что Россия, оставаясь независимым, жизнеспособным государством, самостоятельно развивала свою экономику и не желала способствовать его политике. Наполеон мечтал о мировом господстве. Он хотел проникнуть даже в Индию. Независимость России была главным препятствием для осуществления его захватнических планов. Наполеон, начал подготовку новой войны, угрожая русскому народу полным порабощением.
Уже осенью 1811 года полковник Чернышев, посланный императором Александром в Париж, доносил:
«Война решена в уме Наполеона… Мысль о мировладычестве так льстит его самолюбию и до такой степени занимает его, что никакие уступки, никакая сговорчивость с нашей стороны не могут уже отсрочить великой борьбы, долженствующей решить участь не одной России, но всей твердой земли…»
Наполеон собрал для похода в Россию огромную армию, насчитывавшую шестьсот тысяч человек при тысяче четырехстах двадцати орудиях. Кроме того, он надеялся на помощь Турции: по его мнению, она могла выставить стотысячную кавалерию для вторжения на Украину. Наполеон заранее послал в Константинополь опытных агентов Латур-Мобура и Андреосси, поручив им всеми способами склонить турок к затягиванию военных действий против русских. Однако из этой затеи ничего не вышло. Главнокомандующий Молдавской армии генерал Каменский внезапно скончался. Назначенный на его место Михаил Илларионович Кутузов, совершив блестящий маневр, разгромил турецкую армию на Дунае и, несмотря на интриги французов, принудил султана к миру. По договору, заключенному Кутузовым в Бухаресте, турецкая граница отодвинулась от Днестра к Пруту. Бессарабия освобождалась от турецкого ига, участь сербов, болгар и других славянских народов значительно облегчалась. А войска Молдавской армии могли быть теперь частично переброшены на западную границу.
Узнав о подписании Бухарестского мирного договора, Наполеон пришел в сильнейшее негодование.
– У этих болванов турок дарование быть битыми! – воскликнул он. – Победа Кутузова так велика, что я предвидеть этого не мог!
И все же русские вооруженные силы по численности намного уступали силам наполеоновской армии. Да и устройство русских войск внушало серьезные опасения. Император Александр под давлением оппозиционно настроенных дворянских и военных кругов вынужден был два года назад сместить графа Аракчеева с поста военного министра, назначив на его место генерала Барклая де Толли. Новый министр начал довольно энергично проводить необходимые оборонные мероприятия, но они парализовались вмешательством самонадеянного и невежественного в военном деле императора, находившегося всецело под влиянием тупого адепта прусских доктрин генерала Карла Людвига фон Пфуля. Этот проповедник абстрактных военных теорий за шесть лет пребывания в России не сумел даже научиться русскому языку, хотя его денщик, неграмотный солдат Федор Владыко, выучился за это время отлично говорить по-немецки, помогая при случае своему хозяину объясняться с русскими. Пфуль выработал нелепый и предательский план обороны, который, однако, был одобрен императором. Русские войска, стоявшие на западных границах, разделялись на три армии.
Первая, численностью сто двадцать семь тысяч человек, стоявшая от Балтийского моря до Гродно, должна была вести главные бои с неприятелем, а в случае отступления, по мысли Пфуля, сосредоточиться при местечке Дриссы, в заранее укрепленном лагере, представлявшем настоящую ловушку для русских войск. Командование этой армией император поручил военному министру Барклаю.
Вторая армия, имевшая сорок семь тысяч человек под начальством Багратиона, располагалась южнее Гродно – она обязывалась действовать в тылу и на флангах противника.
Третья армия, насчитывавшая сорок четыре тысячи человек под командованием Тормасова, должна была защищать подступы к Украине.
Порочность подобного плана была очевидна. Наполеоновская армия при огромном численном превосходстве имела возможность действовать крупными группировками, направляя их к определенным центрам. Как же могли отразить наступление наполеоновских полчищ русские войска, растянутые кордоном на протяжении почти шестисот верст? Вопрос этот, вызывавший постоянные споры в среде военных, оставался неразрешенным, но все понимали, что так или иначе борьба с Наполеоном предстоит упорная, трудная, жестокая.
… В тот год весна выдалась ранняя. На благодатной украинской земле в середине марта все зеленело. Генерал Раевский, командир седьмого корпуса, входившего в состав недавно реорганизованной второй армии, возвращался из Каменки к месту службы в легкой рессорной коляске. Рядом с ним сидел его старший сын Александр, семнадцатилетний прапорщик, с узким желтым лицом и строгими, не по годам, глазами.
Предчувствуя, что военные действия могут вот-вот начаться, Николай Николаевич сделал дома все необходимые распоряжения, а главное – уговорил жену опять переехать из Болтышки в Каменку, к матери. Кто знает, какие случайности ожидают; лучше, чтобы вся семья находилась вместе. В Каменке сейчас стало тихо. Семейных неприятностей не предвиделось. Брат Александр Львович снова надел мундир, уехал в первую армию. Базиль отправился с ним. Софья Львовна жила в Петербурге. Аглая Антоновна с детьми тоже собиралась выехать туда осенью. Раевский беспокоился лишь за младшего сына, одиннадцатилетнего Николеньку, решительно отказавшегося сидеть дома в такое время. Пришлось дать ему обещание взять летом к себе в корпус. Но куда же устроить мальчишку?.
– Я полагаю, папенька, что Николеньке лучше всего находиться при вашем штабе, – заметил при разговоре Александр.
– Так-то оно так, – вздохнул Николай Николаевич, – да ведь не усидит спокойно… Горячи вы оба!
– За меня не беспокойтесь, я без надобности под огонь не полезу, – отозвался с какой-то суховатостью в голосе Александр. – Мне молодым умирать никак не улыбается!
Раевский внимательно посмотрел на сына, прищурился:
– А ежели надобность будет… под огонь-то? Тогда как?
Александр взгляд отца выдержал, ответил твердо:
– Тогда другое дело… Долг и честь прежде всего… Я сын генерала Раевского.
Николай Николаевич ласково привлек его к себе, поцеловал в голову.
– Иного и не ожидаю никогда от детей своих слышать… Спасибо, Саша!
Щеки Александра зарумянились. Глаза просияли.
… До местечка Вельцы, где располагались тогда войска седьмого корпуса, оставалось несколько верст. Дорога, обогнув небольшую березовую рощу, стала подниматься на изволок. Неожиданно вдали показался всадник. Он скакал навстречу.
– Что такое? Уж не случилось ли что-нибудь в корпусе? – вслух сказал Раевский, заранее известивший штаб о своем прибытии. – По посадке видно, что офицер гусарский.
Всадник приблизился. Вглядевшись, Раевский воскликнул:
– Да ведь это Денис Давыдов! Вот оказия!
Коляска остановилась. Денис, поплотневший за последнее время, с округлившимся, бронзовым от загара лицом, на всем скаку осадил коня, молодецки соскочил на землю.
– Ты куда же галопируешь? – обнимая его, спросил Раевский.
– Встречаю ваше превосходительство, – блестя веселыми глазами, отозвался Денис. – Пользуюсь счастливым случаем поздравить дорогого генерала и Сашеньку с благополучным прибытием. А случай весьма ординарный. Князь Багратион, прибывший вчера из Вильно, просит безотлагательно пожаловать к нему завтра на совет в главную квартиру…
– Как себя князь Петр Иванович чувствует?
– Сердит и громоподобен! Военного министра ругает… А пуще того господину Пфулю достается, составителю глупейшего, смеху достойного, плана…
Николай Николаевич слегка поморщился, перебил:
– Смех-то сквозь слезы, братец… Расхлебывать Пфулеву кашицу нам придется!
Саша, хороший наездник, понимавший толк в лошадях, завистливо поглядывал на дорогую, недавно приобретенную Денисом английскую рыжую кобылу, нетерпеливо перебиравшую ногами. Раевский, обратившись к сыну, предложил:
– Ты погарцуй пока, Саша, ежели охота есть… А мы с Денисом Васильевичем в коляске потолкуем… Да и поехали, чтоб даром времени не терять!
Александр согласился. Переместились. Тронулись.
Денис, давно не видевший Николая Николаевича, очень обрадовался откровенной, как всегда, беседе с ним. К тому же необходимо было посоветоваться об одном важном деле.
Понимая, какая страшная опасность угрожает отечеству, Денис твердо решил предстоящую кампанию служить во фронте, поступить в армейский кавалерийский полк, добиться затем разрешения начальства на создание отдельного отряда для поисков в тылу противника. Обладавший известным опытом, Денис полагал, что, получив хотя бы небольшой отряд, сможет причинить много вреда неприятельской армии. Но как осуществить это намерение? Состоя в адъютантах при князе Багратионе, он продолжал числиться в гвардии. Добровольный перевод гвардейца в армейский полк представлялся случаем исключительным. Обычно такой перевод производился по указанию императора в качестве наказания, как оно и случилось когда-то с ним. Разрешить добровольное оставление гвардии не мог даже командующий армией. Надлежало ходатайствовать об этом перед самим императором, однако, зная о его неприязни к себе, Денис совершенно справедливо полагал, что любое ходатайство будет отклонено. Характер императора достаточно всем известен. Он обязательно усмотрит в ходатайстве неугодного лица что-то подозрительное и поступит наперекор даже здравому смыслу. Да и какие же причины можно выставить для объяснения своего желания поступить в армейский полк? Столь любезные императору прусские военные доктрины исключали возможность какой бы то ни было самостоятельности, инициативности офицеров и солдат.
Денис все же попробовал вчерне написать прошение. Ссылаясь на морунгенское дело, на действия платовских отрядов, на собственный опыт при набеге на остров Карлое и другие примеры, он весьма убедительно доказывал пользу такого рода деятельности. И все-таки послать прошение не решился. Отказ императора мог сразу и окончательно пресечь все надежды. Посоветоваться же, как на грех, было не с кем. Ермолов, недавно назначенный командиром гвардейской дивизии, находился в первой армии. Там же был и Левушка, состоявший в адъютантах у генерала Бахметьева. Кульнев служил в корпусе Витгенштейна. А кавалергардский полк, где по-прежнему оставался Евдоким, не выходил еще из Петербурга. Следовало, конечно, обратиться к Багратиону, в добром отношении и поддержке которого Денис не сомневался. Но, во-первых, князь последнее время был в Петербурге, а затем в Вильно; во-вторых, сначала хотелось поговорить с кем-нибудь из родных и близких… Вот почему Раевского Денис ожидал особенно нетерпеливо.
Внимательно его выслушав, Николай Николаевич задумался. Дело было сложное. Не так-то просто преодолеть препятствия, созданные существовавшей тогда системой.
– Задача нелегкая, что и говорить, – подтвердил Раевский. – Надеяться на благосклонность государя тебе, конечно, нельзя… И мотивы для прошения у тебя более чем неподходящие… Государь терпеть не может волонтерства и самостоятельных действий.
– Неужели отказаться от мысли, осуществление коей, без сомнения, принесет пользу отечеству? – сказал, горячась, Денис.
– Отказываются от хороших мыслей, голубчик Денис, слабые духом люди, – спокойно ответил Раевский. – Я сделал лишь общие замечания. А теперь попробуем разобраться благоразумно, что же можно предпринять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105