Хорошенькая потаскушка на троне. А после гильотины о ней начали писать стихи и романы, она стала трагической героиней истории. Несчастье - великий соавтор в судьбе королей. И эта скала нам очень пригодится... Я изведал всё, моей репутации не хватало только одного - несчастья. Ибо нет возвышенней зрелища, чем великий человек, противостоящий невзгодам... Он куда более велик, более свят и достоин почтения, чем когда сидел на троне. Я носил две короны - Франции и Италии. Англичане увенчали меня третьей, самой великой, которую носил сам Спаситель, - терновым венцом.
И тогда-то меня и осенило: так вот что он задумал! Вот почему он сдался англичанам!
Он прочел мои мысли и улыбнулся.
- Они попались, мой друг. Запишите в вашу летопись: семнадцатого октября после семидесяти одного дня пути император прибыл на остров Святой Елены. Свой сорок шестой день рождения он встретил в неволе, подло захваченный англичанами - его заклятыми врагами.
Из моего дневника
Только что император удалился в свою каюту, а я отправился в свою. Вместе с сыном мы собирали вещи. А скала все вырастала в окне каюты и скоро закрыла его. Судно подходило к острову...
Мы уже стояли на якоре, когда я вышел на палубу. Совсем темно. Огоньки в домах. И в темноте грозно чернеет скала... Причалила шлюпка, в нее сошел адмирал Кокберн. Гребцы повезли его к пристани...
Утром я увидел прелестный городок, утопавший в зелени. Император уже был на палубе. Раздались команды, плеск весел - шлюпка привезла назад адмирала. Вместе с ним губернатор острова, который должен был передать свои полномочия Кокберну. Кокберн представил его императору, и император обрушил на него град вопросов об острове. По его смущенным ответам я окончательно понял, что зеленый Эдем, который раскинулся вокруг пристани, к нам отношения не имеет. Наше жилище будет находиться на той страшной черной скале, укрытой тучами...
Как выяснилось потом - всегда укрытой тучами.
Император смотрел на скалу и, клянусь, улыбался...
Эти первые дни император проводит на корабле, гуляя по палубе и беседуя с Бертраном и прочими спутниками. И все с той же усмешкой рассматривает беспощадную скалу.
Наконец-то! Сегодня поздним вечером нас отвезли на остров. Я был в одной шлюпке с императором. Мы причалили. Множество людей столпилось на пристани - смотрят на императора почти испуганно...
Пока на скале готовят наше жилище (по слухам, которые принес Киприани, там когда-то был скотный двор), мы обитаем у ее подножья в очаровательном портовом городке Джеймстауне. Английские корабли стоят прямо напротив наших окон - стерегут. И множество красных мундиров высадилось на острове - тоже стеречь. Каждый день я вижу, как некоторые суда медленно оплывают наш остров. Весьма обстоятельно стерегут.
Сейчас, просматривая дневник, я обнаружил, что не проставлял дат перед записями. Как приходится теперь сожалеть об этом!
У императора - новое, совершенно очаровательное увлечение. Ей... тринадцать лет!.. Во время очередной прогулки верхом мы отъехали на пару километров от городка и наткнулись на чудесное имение "Брайерз", принадлежащее некоему Уильяму Балькомбу, весьма состоятельному джентльмену, поставщику Ост-Индской компании. Мы проскакали по чудесной аллее - зеленому раю из гигантских лакосов, миртовых и гранатовых деревьев. В глубине этого зеленого чуда увидели прелестный коттедж, а в стороне, в зарослях, небольшое бунгало для гостей. Император познакомился с весьма радушным владельцем. И уже вскоре получил дозволение адмирала покинуть дом в Джеймстауне (где все время был жертвой любопытства зевак) и переехать в райское бунгало.
И вот тут начался... роман! У сэра Уильяма две дочери. Особенно шумна, бесцеремонна и шаловлива младшая, Бэтси - тринадцатилетнее существо с золотистыми волосами, вечно выбивающимися из-под капора. С виду это ангел в белых панталончиках, белой юбке и белом кружевном воротнике. Но... зловредный ангел: ни секунды в покое, носится волчком, обычно что-то опрокидывая, разбивая, доставляя всем опасения и неприятности. И при этом... кокетка!
Император учит ее играть на бильярде, и она нарочно бьет шаром в его руку. Негодяйке нравится, что тот, перед кем дрожали народы, вскрикивает от ее удара. На днях император обстоятельно рассказывал ей о русской кампании и изобразил крик атакующих казаков. Теперь, подкравшись, она постоянно пугает этим криком всех нас, сестру, сэра Уильяма!.. Кстати, она рассказывала, как ночью (конечно же, без разрешения отца) убежала на пристань встречать императора. И с ужасом пряталась на пристани, ожидая, когда его привезут. Оказывается, она ожидала увидеть некое чудовище, людоеда огромного роста с длинными клыками. И не могла поверить, что низенький человечек в плаще и есть "корсиканское чудовище", которым ее (как и всех английских детей) пугали. Когда она отказывалась есть "противную овсянку", няня говорила ей: "Вот придет Бонапарт и съест тебя за это!" Так что Бэтси и ее подружки были разочарованы.
Однако девчонка оказалась достаточно осведомленной о всех темных делах императора (за завтраком отец читал вслух английские газеты). Она забросала его градом вопросов: об убийстве герцога Энгиенского, о чуме и расстрелах в Египте. И надо было видеть, как, горячась, император доказывал тринадцатилетней кокетке свою невиновность. Вот уж действительно - "от великого до смешного..."
Вчера мы направлялись по узкой дорожке к нашему бунгало. Процессию возглавлял император, за ним шел я, потом мой сын, почти ровесник Бэтси, и ее старшая сестра. Сама героиня романа шествовала сзади... Она нарочно сильно поотстала от всех. После чего, якобы чтобы нас догнать, разбежалась и, как бы не сумев вовремя остановиться, всем телом толкнула сестру. Бедная девица, потеряв равновесие, упала на моего сына, тот на меня... а я - на императора. Император в наказание схватил Бэтси и заставил моего робкого сына ее поцеловать. Она бешено сопротивлялась, и мне показалось, что императору доставляет необычайное удовольствие держать в руках ее гибкое, извивающееся тело...
Сегодня она отомстила. Император дал подержать ей свою шпагу. И очаровательная мерзавка начала делать опаснейшие выпады, заставляя его отступать. Прибежавшему по моей просьбе Маршану пришлось выбить шпагу из ее рук... к неудовольствию императора.
Не знаю, как далеко зашел бы этот невинный роман, если бы наш дом на скале не был готов... Впрочем, и после этого она часто приезжала с отцом к нам в Лонгвуд.
На остров прибыли комиссары союзников - наблюдать за императором: австриец, русский и француз. Они хотели представиться своему пленнику, но император отказался их принять. Надо отметить, что все они - не самые лучшие представители человеческого рода. Француз маркиз Моншеню... Его знатное имя, пожалуй, единственный дар, который преподнесла ему судьба. Напыщен, самодоволен и носит нелепейший парик прошлого века с косицей. Император подговорил Бэтси уничтожить эту косицу и даже поручил Киприани купить у аптекаря разъедающее вещество. Но мать Бэтси вовремя остановила эту проделку... Об австрийском комиссаре император сказал: "Император Франц, чья дочь стала моей женой по ее и его желанию, которому я дважды возвращал его столицу и который теперь задерживает мою жену и моего сына, - имеет ли он право прислать сюда комиссара, не написав мне при этом ни строчки, не сообщив никаких известий о жене, о здоровье моего сына? Могу ли я после этого принять его посланца и о чем-то с ним говорить?" Почти то же он сказал и о русском: "Когда царь Александр зависел от меня, он был со мной ох как дружен. Да, я вел с ним войны, но политические, не личные... Короче, я не желаю видеть и русского комиссара!"
Сегодня император добился для меня разрешения осмотреть наше будущее жилище. Я отправился туда в сопровождении английского офицера. Мы долго ехали по дороге, ведущей вверх по скале. Восемь километров пути привели к нашему плато. Мой спутник не без удовольствия рассказал, что эта скала, нависшая над морем, считается самым гиблым местом: всегда окутана туманом, всегда - в дожде...
Наконец приехали. Я увидел жалкие каучуковые деревья на пустом плато и маленькое уродливое строение.
- Это и есть Лонгвуд. Ваше теперешнее Тюильри! - расхохотался англичанин.
Я осмотрел жалкий дом, состоявший из дурно окрашенных небольших каморок, сильно пахнущих навозом.
- В течение полсотни лет этот Лонгвуд использовался как скотный двор. Только в последние годы здесь настелили доски поверх экскрементов, и мы его превратили в жилой дом. Однажды здесь даже была летняя резиденция вице-губернатора. Так что будете обитать в вице-губернаторском дворце и одновременно... на бывшем скотом дворе!
И мерзавец вновь расхохотался. Отсюда открывалась нерадостная панорама: всюду были видны несущие службу часовые.
Прощаясь, англичанин сказал:
- Надеюсь, вы повеселите вашего повелителя и правдиво опишете его будущее Тюильри.
Кстати, когда я вернулся и все рассказал, император и в самом деле очень весело улыбнулся.
Император обнаружил метрах в ста за коттеджем Балькомбов родник под тремя ивами. Он долго стоял над ним, потом сказал:
- На этом месте я хотел бы быть похороненным. - Помолчал, будто к чему-то прислушиваясь, и добавил: - И буду.
Сегодня около родника император вновь заговорил о смерти:
- У меня проблемы с желудком, частые колики... От рака умер мой отец... Но я скорее всего умру не от рака, меня... отравят англичане.
И, не дожидаясь моих возражений, завел разговор о Бэтси:
- На самом деле, мне с ней просто весело. Я смеюсь вместе с ней. Раньше, когда я правил народами, у меня не было чувства юмора. Власть не должна быть смешной. Но теперь... Однако все это надо заканчивать и побыстрее переезжать на "сухую гильотину", каковой, как я понял, станет для нас Лонгвуд. - Он сидел на поваленном дереве и чертил палкой на песке. Двадцать лет я боролся с англичанами... Я уже побеждал при Ватерлоо, но... Но если бы даже я выиграл, я все равно не победил бы. Я не мог бороться со всей Европой... Я мечтал, чтобы Франция правила целым светом. Но во время Ста дней понял: для этого у нее уже нет необходимого населения. Моя армия лежит на полях Европы, в Африке и в России... Мои ворчуны-гвардейцы остались в грязной жиже на поле Ватерлоо...
Вот почему он отказался сопротивляться тогда, в Париже, когда толпы шли мимо его дворца. "Нет необходимого населения". Его вечное соревнование с Александром Македонским... А меньше целого света он не хотел.
- Я рассказывал вам, как искал смерти на полях сражений, а судьба все время отказывала мне. И я задавал себе вопрос: почему? И понял: я остался жить, чтобы победить их... Возблагодарим же глупцов за все унижения, которым они меня подвергли... и еще, увидите, подвергнут. Ибо теперь все, что мы с вами запишем, будет читаться как житие мученика. Каждое слово, записанное вами, приобретет в будущем великую цену, ибо будет оплачено моим страданием... Да, двадцать лет я боролся с англичанами. И только теперь смогу их победить! Увидите, мое мученичество вернет корону моему сыну... Я прочел всё, что вы записали. Но теперь нам следует еще раз всё переписать с самого начала. Начнем, как только переедем в Лонгвуд.
Вчера простились с гостеприимным бунгало. Наш путь лежал на скалу. И в первый же день возобновилась наша диктовка.
Мы живем на скале, окруженные вечным мокрым туманом. В каморке, именуемой "кабинетом императора", проводим по четырнадцать часов в сутки. Император заново рассказывает всё, что я записал на корабле. Но теперь он диктует мне совсем другую историю. Это жизнь великого и справедливого полководца, который, оказывается, никогда ни на кого не нападал. Нападали на него, потому что он был законный сын Революции. Оказывается, он всегда уважал и свободу творчества, и либеральные идеи. И нес (правда, на штыках) великие идеи свободы и равенства в феодальную Европу... "Я сеял семена свободы повсюду, где внедрялся мой Кодекс. Я боролся за равенство, мечтал установить всеобщую свободу совести и дать благо образования всем классам..." Но, когда на него нападали, его военный гений был беспощаден. По мановению его руки рушились величайшие державы. Его завоевания могли сравниться разве что с победами Александра Македонского.
Однако эти завоевания, оказывается, должны были осуществить великую мечту просвещенных философов - создать единую Европу. "Я хотел создать единый европейский свод законов и сделать Европу одной нацией. Соединенные Штаты Европы - вот моя мечта..." (Правда, во главе с Францией.) Что же касается крови сотен тысяч солдат, лежащих в земле Европы, Азии и Африки, то это вина тех, кто вынуждал его обнажать меч. "Впрочем, - тяжкий вздох, какие великие дела делались без крови?"
Два десятка жалких комнатушек - здесь мы живем. Я с сыном - в угловой комнате на втором этаже, вместе со слугами. Крыша протекает, сын нездоров.
Первое предвидение императора быстро сбылось. На остров приехал новый губернатор, сменивший Кокберна, - генерал-лейтенант сэр Гудсон Лоу. За свою карьеру звезд с неба он не хватал, но усердно исполнял разные военные и дипломатические поручения. Будучи главой гарнизона на Кипре, он умудрился сдать остров без единого выстрела небольшому отряду наших драгун.
Император оценил его сразу:
- Вы посмотрите на эту яйцевидную голову, оттопыренные уши и жалкие, бегающие глаза! Это болван, сознающий, что он болван, и оттого подозрительный, самолюбивый и завистливый. Он будет впадать в панику, страшась возложенной на него миссии. Он ведь понимает, что если я захочу бежать, то не сможет мне воспрепятствовать. И оттого будет постоянно делать из мухи слона, больше всего боясь ошибиться. Впрочем, первой его ошибкой было то, что он родился... - И император добавил с удовольствием: - Итак, готов держать пари, что он превратит нашу жизнь в показательный ад...
Все так и случилось. Если добрый Кокберн старался не замечать постоянных нарушений инструкций своего правительства, то Лоу был болен маниакальным соблюдением этих инструкций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37