Ц Давай десять бутылок.
Час времени понадобился избачу на то, чтобы протолкаться к прилавку. Я пр
отянул ему деньги, а он через головы людей стал передавать мне пол-литров
ые бутылки с дешевыми этикетками и с еще более дешевой красненькой жидко
стью. В конце концов избач передал мне двенадцать бутылок. Я вообразил, чт
о пить это сладенькое винцо придется под соленые грибы, и в жаркой духоте
магазина мне сделалось еще скучнее и жарче. Но чем я мог, в конце концов, ут
ешить себя, кроме старой истины, что искусство требует жертв? К нашему при
езду в доме избача стояли на столе соленые грибы и разварная картошка. Ес
ли бы к ним не эту дрянь типа портвейна, а светлой водки, хотя бы и красного
ловой, цены бы не было ни горячей картошке, ни грибам. Тяжело вздохнув, я на
чал разливать вино по граненым стаканам.
Между тем дело мое за эту неделю не продвинулось ни на шаг. Дядя Петр все э
ти дни ходил опохмельный, и поговорить с ним будто бы не удалось. Избач поб
ежал за дядей Петром, чтобы теперь присоединить его к нашим двенадцати б
утылкам, но, увы, дядя Петр спал, позаботившись о себе с самого утра, и разбу
дить его будто бы не было никакой возможности.
Ц Ну ничего, Ц утешал меня избач, жуя гриб. Ц Мы к тете Дуне и сами сходим
, мы ее уговорим, а пока пойдем, я покажу тебе разные интересные вещи, остал
ись после отца. Отец у меня был хозяйственный человек.
Мы пошли по узенькой тропинке через огород и сад. Избач щедрился:
Ц Все, что увидишь, все, что тебе понравится, Ц твое.
В конце сада, среди зарослей вишенья, обнаружили мы сарайчик, а в нем оказа
лись сваленными всевозможные предметы крестьянской утвари. Тут были кр
углые гири, старинный, наполовину деревянный безмен, отличный дубовый це
п, большой грохот, которым раньше на летнем ветерке по-домашнему веяли ро
жь или пшеницу, крепкое лукошко, с которым, бывало, сеятель вышагивал по св
оей полосе, несколько серпов, расписное донце от гребня, некоторые детал
и ткацкого стана и разная мелочь, вплоть до хитроумного приспособленьиц
а, при помощи которого крестьянин определял на базаре, не сырой ли овес в с
ередине мешка. Это приспособление представляет из себя длинную деревян
ную иглу с глубокой луночкой. Засунешь иглу сквозь мешковину, вытащишь о
братно, в луночке окажется несколько зерен. Пробуй их на зуб, определяй ко
ндицию.
Помня лихое заявление избача насчет того, что все понравившееся я могу с
читать своим, я отложил в сторону то, что мне понравилось. Избач ревностно
следил за сортированием утвари, и у меня снова появилось подозрение: уж н
е хочет ли он таким образом узнать, что из всего этого хлама представляет,
так сказать, музейный интерес, а что никуда не годится.
Ц Ну, ты поможешь мне все это донести до машины: и цеп и грохот, и лукошко, и
безмен, и донце гребня?
Ц Знаешь, друг, сегодня я тебе эти вещи не отдам.
Ц Вот так раз, обещал ведь.
Ц Нет, сегодня не могу. Есть уважительная причина. Гири вот, если хочешь, б
ери.
Ц Какая уважительная причина?
Ц Хочу, чтобы ты еще раз ко мне приехал в гости.
Ц Я приеду и так.
Ц Нет, я знаю: если ты сегодня все возьмешь, больше не приедешь.
Я поглядел на избача: смутила ли его хоть немного эта беззастенчивая выд
умка? Не смутила ни капельки.
Молча, недовольные друг другом, мы вернулись в дом к нашим недопитым буты
лкам, а потом пошли к тете Дуне. У меня не было никакой уверенности в предп
риятии. Хорошо, если избач не предупредил тетю Дуню. чтобы та ни в коем слу
чае не отдавала икону. Старуха встретила меня в штыки от порога:
Ц Пошто опять приехал? Было тебе сказано, так и будет.
Ц Нет, ты послушай, тетя Дуня, я расскажу тебе все по порядку.
Я долго говорил, но никакой убежденности в моих словах не было. Временами
казалось, что вот-вот сорвется у тети Дуни с языка:
Ц Шут с тобой, надоел хуже горькой редьки, бери, бери и уходи, глаза бы на т
ебя не глядели.
Но старуха вздыхала, сбрасывая с себя дремоту, и говорила:
Ц Не переменюсь.
Ц Я тебе новую, красивую икону привезу из Москвы.
Ц Не переменюсь.
Ц Подумай и о том, что не вечно мы живы будем. Подумай, что с ней станет пос
ле тебя. Выбросят на чердак, сожгут, а она придет к тебе на том свете и скаже
т: «Что ж ты, Авдотья, бросила меня на произвол судьбы? Отдала бы еще при жиз
ни в хорошие руки. Был ведь человек, выпрашивал».
Ц Отойди, сатана, отстань, не искушай, не вводи в грех. Сказано Ц не переме
нюсь.
После атаки на тетю Дуню пиршество наше совсем не шло. Грибов и картошки н
е хотелось после сладкого вина, а сладкого вина, в свою очередь, не хотелос
ь после грибов и картошки. Избач начал длинно рассказывать мне какую-то и
сторию с переездом в город, а я все никак не мог вникнуть в нее. С некоторым
усилием я все же понял, что избачу предлагают переселиться в Гаврилов-По
сад, где он будет работать в фабричном клубе и где ему дадут комнату. Жить
будет лучше. Но очень жалко бросать отцовский дом и усадьбу: сад, огород, к
ругом приволье, летом трава, либо дождичек, либо роса. А там Ц пятнадцать
квадратных метров и незнакомая фабричная молодежь.
Что-то находящееся в комнате, какая-то мелочь все время отвлекали мое вни
мание. Должно быть, подсознательно я что-то увидел и понял, но не осмыслил
до конца, и вот оно мешает внимательно слушать избача и давать ему разумн
ые житейские советы. Что бы тут могло быть? Шкаф с посудой, перегородка, зо
лоченая резная рамка, плакат «Счастливое материнство», ну да, конечно, ра
мка с иконы, а икону избач так и не нашел. Он знает, где она, но хочет сначала
кому-нибудь показать. Ездила же гоголевская Коробочка, прежде чем сторг
оваться с Чичиковым, в город, узнавать, почем там ходят мертвые души. Спрят
ал избач икону, не хочет показывать. Хороший вроде человек, общительный, р
азговорчивый, а икону спрятал. Осталась золоченая рамка да еще плакат «С
частливое материнство». Приколот канцелярскими кнопками. А к чему он при
колот? Одна кнопочка в двух сантиметрах от края рамки, другая Ц в четырех
. Во что воткнуты канцелярские кнопки?! Ах ты, избач, избач! И под кровать заг
лядывал, и за печку, и под сундук. Сейчас я тебе покажу твою икону.
Избач не успел сказать и слова, как я в мгновение ока снял икону, положил н
а стол и убрал плакат. Под счастливой матерью оказалось «Воскресение» Ц
двенадцать праздников. Живопись поздняя и неинтересная, хотя вместо обы
чного разделения доски на клетки было написано тут причудливо разветвл
яющееся дерево. Ветки, разветвляясь, образовывали прямоугольные и оваль
ные пространства, которые и были заполнены сюжетной живописью. Само по с
ебе было это оригинально, и в коллекции, может быть, даже неплохо было бы и
меть такую икону. Но я очень разозлился на избача. Я снова прикрепил кнопк
ами нелепый плакат и повесил икону на место. Теперь избач смотрел на меня
вопросительно, а я молча допивал из стакана ужасную жидкость. Наконец он
не выдержал и спросил с дрожью в голосе:
Ц Неужели она никуда не годится?
Ц Почему не годится. Молиться. Это ведь икона. Повесьте ее в передний уго
л и молитесь.
Ц Нет, как старина, как музейная редкость?
Ц Не годится.
Ц Как же так, а я считал, что старинная.
Потом я узнал случайно, что избач не удовлетворился моим судом и возил ик
ону в Суздальский музей. Там ему сказали, что икона не музейная, и тогда он
успокоился. Я узнал это случайно, несколько лет спустя.
Пока же мне нужно было садиться за руль и на сумерки глядя пускаться в обр
атный путь. Я увозил один-единственный цеп, который сжалившийся избач по
дарил мне на прощанье, вырезав свои инициалы и дату.
Ц Зачем же дату? Ему ведь лет семьдесят, не меньше, а теперь все будут дума
ть, что он сделан в этом году.
Ц Правда, не подумал я насчет даты. Ну ничего, будете всем объяснять: так и
так.
Один цеп для двух утомительных поездок Ц не так уж много. Если не считать
, конечно, всех этих строк, которые вы только что прочитали.

14

Я возвращался в Москву из Ростова Великого. Длинное село, растянувшееся
вдоль шоссейной дороги, осталось позади, как вдруг мною овладело некое б
еспокойство.
Бывает, во время пешей ходьбы по московскому многолюдному тротуару заду
маешься о чем-нибудь, идешь, не обращая внимания на встречных прохожих, не
вглядываясь в их лица. Вдруг остановишься, как проснешься, оглянешься и д
олго смотришь назад. Что-то задним числом поразило тебя в толпе. Может быт
ь, это было красивое женское лицо, может быть, встретился знакомый и даже к
ивнул тебе. Однако бежать и заглядывать в лица всем прохожим уже неудобн
о, и ты идешь дальше, стараясь вспомнить и сообразить, что же это такое был
о.
Похожее беспокойство я почувствовал на дороге из Ростова Великого в Мос
кву, когда совсем проехал длинное село, растянувшееся вдоль шоссе. Я разв
ернулся и тихо поехал, оглядываясь по сторонам. Ничего особенного нельзя
было увидеть, кроме обыкновенных деревенских домов с палисадниками, ста
рых ветел перед домами, иногда колодцев да еще кур и гусей, пасущихся на ме
лкой травке.
Я и еще раз чуть-чуть не проскочил мимо, но тут сквозь кудрявую темную лис
тву промелькнула яркая белизна, и я угадал за деревьями небольшую церков
ку. Она стояла меж двух изб, но несколько в глубине. Деревья, растущие пере
д ней, загораживали ее довольно надежно.
Теперь, удостоверившись, что моя механическая зрительная память сработ
ала безотказно, я мог спокойно продолжать путь. Ибо если возможно, чтобы у
одинокой старушки отшельницы, живущей в развалинах монастыря, в стороне
от дорог, обнаружилась случайно уцелевшая старая икона, если возможно, ч
то на кладбищенской церкви в Черкутине, в глуши, уцелели две-три иконы, то
невероятно, чтобы на дороге из Ростова Великого в Москву, а если смотреть
дальше Ц на дороге в Ярославль, могло сохраниться что-нибудь достойное
внимания собирателя. Сколько туристов, сколько художников, сколько иску
сствоведов проехало взад и вперед по этому пути, сколько внимательных, п
ристрастных взглядов обшарило здесь каждый метр расстояния. Известно, ч
то каждый турист, художник, искусствовед Ц если еще не состоявшийся, то п
отенциальный собиратель, и уж конечно палец ему в рот не клади, то есть есл
и бы увидел он около самой дороги в тридцати шагах церковь, то захотел бы о
бойти ее вокруг, а обойдя, заглянуть внутрь, а увидев… говорить смешно, два
дцать раз смешно надеяться на неожиданную находку на шоссе Москва Ц Яро
славль в тридцати шагах от асфальта.
Но церковь была отворена, и я решил войти. От самого порога меня встретила
гора овса. Зерно лежало метровым слоем. Если бы я захотел идти дальше, идти
нужно было бы по зерну. Разумеется, я пошел. Потом мне пришлось высыпать о
вес из ботинок, а также из отворотов брюк, но это потом, гораздо поздже. Зав
складом, женщина, шла по овсу мне навстречу.
Ц Ходим по овсу яко по суху, Ц попытался пошутить я.
Но суровая женщина даже не улыбнулась. Она встретила меня неприветливо,
и все из-за того, что торопилась домой обедать. Это совсем некстати: я успе
л увидеть высоко, под церковным куполом, большую, совершенно черную икон
у, загораживающую окно. Впрочем, вся церковь была не высока, обыкновенной
крестьянской лестницы хватило бы долезть и снять.
Женщина выпроводила меня из склада, а я, отступая, не спускал глаз с черной
доски, стараясь если не зрением, то прозрением угадать сюжет. Мне предста
вилось, что на иконе изображен «Никола Зарайский» с житием.
Бесцеремонно выпроводив меня, кладовщица ушла обедать. У меня не оставал
ось теперь другого выхода, как терпеливо ждать ее, сколько бы ни пришлось.
Обед, ужин, завтрак Ц все нужно перетерпеть и дождаться. Я ходил вокруг це
ркви и любовался этим маленьким, изящным сооружением семнадцатого стол
етия. Но больше всего меня удивили не кокошники над каждым окном и не форм
а купола, воспроизводящего пламя свечи, а то, что еще одно окно оказалось з
агороженным иконой, но только живописью наружу, в сторону улицы. Ниша окн
а была достаточно глубока, но все же дожди смыли самый верхний, самый черн
ый слой олифы, и на этой иконе, в отличие от первой, ясно различался сюжет. Э
то была «Ветхозаветная Троица». Удивительно, что дожди не смыли всю живо
пись до конца, до белой доски.
Прошло два часа. Кладовщица не возвращалась. Потеряв терпение, я отправи
лся искать ее дом. Мне показали. Оказывается, она давно отобедала и теперь
хлопотала по хозяйству, кормила кур. То, что я до сих пор не уехал, удивило с
ердитую женщину. Я заметил, что после обеда настроение ее немного улучши
лось. Она даже вступила со мной в разговор.
Ц Ну и что вам от меня нужно?
Ц Я хотел бы посмотреть икону, которой заколочено верхнее окно.
Ц Вы ее видели.
Ц Я хотел разглядеть ее вблизи.
Ц Я, что ли, за ней полезу наверх? Нужна лестница. А лестницы у меня нет. Есл
и хотите, ищите сами, только недолго, мне нужно ехать в деревню, там у меня е
ще один склад.
Ц Тоже церковь?
Ц Сарай.
Ц Вы скажите мне, у кого есть лестницы, я пойду и спрошу.
Ц Ищите сами.
Я обошел несколько домов поближе к церкви, чтобы не тащиться с лестницей
через все село, и в одном доме дали мне высокую легкую лестницу. Крестьянк
а, хозяйка лестницы, пошла со мной. Как видно, ее разобрало любопытство: чт
о за икона может оказаться в давно закрытой церкви.
Докарабкавшись до верхней ступеньки, я увидел, что икона тоже, как и церко
вь, семнадцатого века, что это действительно «Никола Зарайский» с житием
и что она в ужасном, катастрофическом состоянии. Я подергал икону, провер
ить, крепко ли она приколочена. Кладовщица заметила и закричала:
Ц Нечего, нечего! Отшивать нельзя.
Ц Почему же нельзя отшить? Ц спросил я, спустившись вниз и вытирая руки
от жирной пыли.
Ц Отошьешь, а мне в окно и дождь, и снег, и всякая сырость. Окно на северную
сторону, ни за что не дам отшивать, нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25