Представляю, как он сидел рядом с Бергер в тесной больничной приемной. Могу себе вообразить, что творится у него на уме, пока Шандонне выкладывает подробности о ночи любви, которой у него, возможно, ни разу и не было за все его существование.— У нее было прекрасное тело, и мне хотелось вкушать его подольше, но она почти настаивала. Ей так не терпелось. — Рассказчик смакует каждое слово. — И мы пошли в спальню. Легли на ее кровать, разделись и занялись любовью.— Она сама раздевалась, или вы сняли с нее одежду? — В тоне Бергер сквозит глубочайшее, всепоглощающее неверие в его правдивость.— Я сам снял всю одежду. А она сняла мою.— Она ничего не сказала по поводу вашего тела? — спрашивает Бергер. — Вы целиком выбрились?— Да.— И она ничего не заметила?— Я был очень гладкий. Она не заметила. Поймите же, с тех пор многое переменилось, и все из-за этих.— Что же с вами произошло?— Меня преследовали, ходили по пятам, избивали. Через несколько месяцев после того, как я провел ночь со Сьюзан, какие-то люди напали на меня на улице. Мне изуродовали лицо. Разбили губу, раздробили кости вот здесь. — Он касается очков, указывая на глазницы. — В детстве у меня были сложности с зубами из-за болезни; пришлось сильно постараться, чтобы устранить дефекты. На передних зубах стояли коронки, так что выглядели они более-менее нормально.— А за работу стоматологов платили те люди, у которых вы, по вашим собственным словам, жили?— Семья помогала деньгами.— Вы брились перед походом к дантисту?— Я обривал те области, которые выглядывали из одежды. Например, лицо. Обязательная процедура перед выходом на улицу. А когда меня избили, пострадали зубы, коронки стали непригодны — ну и, в конце концов, вы видите, на что похожи мои собственные зубы.— Где на вас напали?— Я по-прежнему жил в Нью-Йорке.— Вам оказали медицинскую помощь? Может быть, вы заявили о нападении в полицию? — спрашивает Бергер.— О, непозволительная роскошь. Само собой разумеется, приказ был отдан сверху: тут замешано руководство правоохранительных органов. Я ни о чем не мог заявить. И за медицинской помощью не обращался. Стал вести кочевую жизнь, вечно в бегах. Мою жизнь уничтожили.— Не припомните фамилию своего дантиста?— Ох, так давно все было. Сомневаюсь, что он вообще жив. Его звали Трупп. Морис Трупп. Кажется, он принимал на улице Шишаг.— Трупп? Наподобие трупа? — спрашиваю я Бергер. — А Шишаг — переиначенное гашиш? — С отвращением, не в силах поверить подобному цинизму, качаю головой.— Итак, вы со Сьюзан перешли в спальню и занялись сексом, — возвращается к основной теме Бергер. — Прошу вас, продолжайте. Сколько времени вы находились в постели?— Часов до трех утра. Потом она сказала, что мне пора, поскольку ей надо собираться на работу. Так что я оделся, и мы решили снова встретиться вечером. Договорились на семь в «Абсенте», одном приятном французском бистро неподалеку от ее дома.— Вы сказали, что оделись. А она? Она была одета, когда вы уходили?— На ней была черная сатиновая пижама-двойка. Сьюзан ее надела, и мы поцеловались у двери.— И вы спустились вниз? По дороге вы никого не заметили?— Только Жана, портье. Я вышел и какое-то время передвигался пешком. Набрел на кафе и позавтракал. Проголодался как волк. — Он умолкает. — «Нейлс». Так оно называлось. Прямо через дорогу от «Люми».— Вы помните, что заказывали?— Эспрессо.— Вы сильно проголодались и решили ограничиться кофе? — Бергер демонстративно привязывается к слову «проголодался»: она понимает, что он ее дразнит, дурачит, пытается обвести вокруг пальца. Шандонне было не до еды. Он вкушал образы только что свершенного насилия, разорванной плоти, чуял запах крови — мерзавец сейчас оставил после себя женщину, избитую и закусанную до смерти. И что бы он ни говорил, дело обстояло именно так. Негодяй, каких свет не видывал.— Сэр, когда вы узнали о трагичной гибели Сьюзан? — спрашивает Бергер.— Вечером она не пришла, как было условлено.— Да уж, думаю, нет.— Не появилась и на следующий день...— Пятого декабря или шестого? — спрашивает Бергер, наращивая темп, словно желая показать, что пришло время играть по ее правилам.— Шестого, — отвечает Шандонне. — Наутро после нашего несостоявшегося свидания я узнал обо всем из газеты. — Напускает на себя наигранную грусть. — Я был потрясен. — Всхлипывает.— Она, само собой разумеется, так и не появилась в «Абсенте» накануне вечером. Но вы, по вашим словам, пришли.— Пропустил бокальчик вина в баре и ждал. В конце концов, ушел.— Вы кому-нибудь в ресторане говорили, что ждете ее?— Да. Поинтересовался у метрдотеля, не заходила ли она — вдруг, думаю, оставила для меня записку. Сьюзан постоянно мелькала на экране, так что ее все знали.Бергер очень подробно опросила его насчет метрдотеля, в чем был одет сам Шандонне, сколько он заплатил за вино и как — наличными или чеком, представился ли, когда наводил справки о подруге. Разумеется, нет. На все про все ушло пять минут. Бергер заметила, что кто-то из бистро позвонил в полицию и сообщил — к ним заходил человек и ждал Сьюзан Плесс. Тогда, два года назад, все тщательно проверили. Оказалось правдой. Описание интересующего следствие человека полностью совпадало с тем, как описывает себя Жан-Батист. Посетитель действительно заказал в баре бокал красного вина, спрашивал, не заходила ли Сьюзан, не оставила ли записку, и не представился. А кроме того, его внешность идентична внешности человека, который накануне вечером ужинал с убитой в «Люми».— Вы кому-нибудь говорили, что провели с ней ночь, когда она погибла? — задает вопрос Бергер.— Нет. Когда я узнал, что произошло, просто не смог.— И что же, по-вашему, произошло?— Это они сотворили. Они с ней такое сделали. Чтобы снова меня подставить.— Снова?— Еще до того, в Париже, у меня тоже были женщины. С ними произошло то же самое.— У вас были любовницы до смерти Сьюзан?— Одна или две. Потом еще и после. Со всеми происходит то же самое, потому что за мной следят. Я снова и снова пускался в бега, прятался от людей, переживал немыслимое напряжение и трудности, и состояние мое ухудшалось. Я живу в постоянном кошмаре... Нет, я никому ничего не говорил. Кто бы мне поверил?— Интересный вопрос, — отрезала Бергер. — Я, кстати, вам не верю, сэр. Вы убили Сьюзан, ведь правда, сэр?— Нет.— Вы ее изнасиловали, сэр, так?— Нет.— Били и кусали ее, сэр, верно?— Нет. Вот поэтому я никому и не стал ничего рассказывать. Кто бы мне поверил? Кто поверит, что на меня объявлена настоящая охота только потому, что отца моего считают преступником, крестным отцом мафии?— Вы не пошли в полицию и не стали рассказывать, что вы, возможно, последний, кто видел Сьюзан живой, потому что сами ее и убили. Не правда ли, сэр?— Я действительно не стал рассказывать. А если бы и решился, то меня тут же обвинили бы, как и вы. Я уехал в Париж. Скитался. Тешил себя надеждой, что обо мне забудут... Не тут-то было. Эти так легко не отступятся.— Сэр, вы в курсе, что тело Сьюзан было покрыто следами от укусов, в которых обнаружена ваша слюна, и что ДНК слюны и семенной жидкости из ее влагалища совпадает с вашим генным профилем?Черные стекла очков устремлены на Бергер.— Надеюсь, вам не надо объяснять, что такое ДНК?— Полагаю, тема моей ДНК должна была всплыть.— Потому что вы ее кусали.— Я не кусал. Я придаю большое значение оральным ласкам. Я... — Он умолкает.— Вы в чем-то хотели признаться? Каким вашим действием можно объяснить присутствие на следах от укусов вашей слюды, если вы их не наносили?— Я люблю любовные игры, — снова говорит он. — Обсасываю, лижу.— Где конкретно? Вы хотите сказать, что буквально облизываете каждый дюйм кожи?— Да. Всю целиком. Мне нравится женское тело. До последнего дюйма. Может, потому что сам я лишен... Потому что оно так прекрасно, а красота — то, чего я всегда был лишен, понимаете? Я их боготворю. Моих женщин. Их плоть.— К примеру, стопы? Лижете и целуете их?— Да.— Щиколотки?— Везде.— Вы когда-нибудь кусали грудь этой женщины?— Нет. У нее была очень красивая грудь.— Но вы сосали ее, лизали?— О, как одержимый.— Грудь для вас важна?— Да, очень. Честно.— Вы выбираете женщин с большой грудью?— У меня есть склонность к определенному типажу.— Опишите, пожалуйста, свои пристрастия.— Очень пышная. — Он складывает ладони чашечкой и подносит к груди, на лице застывает сексуальное напряжение: он описывает тип женщин, которые его возбуждают. Может, это только игра воображения, но под черными очками от солнца сверкнул недобрый огонек. — Не толстые; не терплю толстых женщин. Стройная талия и пышные бедра. — Он снова складывает ладони чашечкой, будто сжимая волейбольные мячи; вены на руках вздулись, играют мускулы.— Сьюзан, надо полагать, принадлежала к вашему любимому типажу? — Бергер невозмутима.— Меня к ней сразу потянуло, едва только она вошла в ресторан.— В «Люми»?— Да.— Кроме всего прочего на ее теле были обнаружены волосы, — вдруг говорит Бергер. — Вы в курсе, что на трупе нашли необыкновенно длинные, тонкие, как пух младенца, волосы, совпадающие с вашими? Как такое возможно, если вы, по вашим собственным словам, были выбриты? Не вы ли сами только что сказали, что выбрили все тело?— Их специально подложили. Я уверен.— Те самые люди, которые объявили на вас охоту?— Да.— А откуда у них могли взяться ваши волосы?— Одно время, лет пять назад, когда я жил в Париже, у меня нередко появлялось чувство, будто меня преследуют, — говорит он. — Будто за мной наблюдают, ходят по пятам. Я тогда понятия не имел почему. Тогда я был моложе и не всегда полностью брился. Ну, представьте, к чему брить спину? До нее трудно дотянуться, по правде говоря, невозможно; к тому же, видите ли, в молодости я стеснялся женщин, редко осмеливался заводить знакомства. Так что я не придавал особого значения бритью, прятал волосы под брюками и длинными рукавами, а брил только руки, шею и лицо. — Он провел по щеке. — Однажды я пришел домой — в квартиру, где жили мои приемные родители...— На тот момент ваши приемные родители были еще живы? Та пара, о которой вы упоминали? Те, чей дом находился рядом с тюрьмой? — добавляет Бергер с ноткой иронии в голосе.— Нет. Но какое-то время мне удавалось там жить. Расходы были вполне скромными, иногда я подрабатывал. Бывало, приду домой, и такое чувство, что здесь кто-то побывал. Странно как-то. Ничего не пропадало, кроме покрывал с постели. Ну, думал я, ничего страшного, хорошо, хоть все не унесли. Такое случалось несколько раз. Теперь-то я понимаю: это они. Им понадобились мои волосы. А на белье много волос, сообразили? — Подносит руку к клубкам волос на голове. — Если не бриться, они постоянно падают. Цепляются за мебель, если слишком длинные отрастут. — Он вытягивает руку, чтобы продемонстрировать свои длинные невесомые лохмы.— Так значит, вы хотите сказать, что, когда повстречались со Сьюзан, у вас не было длинных волос? Даже на спине?— Вообще нигде. Если на ней обнаружили длинные волосы, значит, их туда намеренно подложили. Понимаете, к чему я клоню? И все равно я признаю, что повинен в ее смерти. Глава 15 — Почему вы берете на себя вину за ее гибель? — спрашивает Бергер. — Почему вы сказали, что повинны в ее смерти?— Потому что им был нужен я, — отвечает Шандонне. — Видимо, они пришли сразу после моего ухода и такое с ней сотворили.— Эти люди проследовали за вами и в Ричмонд, сэр? Зачем вы сюда приехали?— Я приехал сюда из-за брата.— Поясните поподробнее, — просит Бергер.— Узнал о найденном в порту трупе и тут же понял, что это мой брат Томас.— Чем зарабатывал на жизнь ваш брат?— Они с отцом занимались грузоперевозками и судоходством. Он был на несколько лет старше меня. Томас всегда хорошо ко мне относился. Виделись мы не часто, зато брат отдавал мне свою одежду, когда она становилась ему не нужна, и всякие другие вещи. Я уже вам рассказывал. И деньги. Помню, когда мы встретились в последний раз, месяца два назад, в Париже, он предчувствовал недоброе.— Где именно в Париже вы встречались с Томасом?— Предместье Сент-Антуан. Ему нравилось, что там много молодых художников и ночных клубов, и мы встречались в каменной аллее. У «Двора трех братьев», где обретаются ремесленники, или у «Американского бара», где за деньги к вам подсядут девочки. Он дал мне денег и сказал, что собирается в Бельгию, в Антверпен, а оттуда — в вашу страну. И с тех пор я о нем ничего не слышал, пока не узнал про труп на корабле.— Как до вас дошли печальные известия?— Я уже упоминал, что мне легко раздобыть газеты. Люди выбрасывают, я подбираю. Многие туристы, которые не говорили по-французски, читали международные выпуски «Ю-Эс-Эй тудей». Там опубликовали небольшую заметку о найденном в порту трупе, и я сразу понял, что это мой брат. У меня даже сомнений не оставалось, вот и поехал в Ричмонд. Хотел убедиться.— Как вы сюда добрались?Шандонне вздыхает. На его лице снова написана усталость. Касается воспаленного рубца возле носа.— Неприятно о таком рассказывать.— Почему же вам неприятно?— Не хочу, чтобы информацию использовали против меня.— Сэр, вам лучше быть со мной откровенным.— Я — карманник. Достал бумажник из пальто, которое один человек по неосмотрительности повесил на какой-то памятник на Пер-Лашез, знаменитейшем кладбище Парижа, где похоронены некоторые из членов моей семьи, — гордо заявляет он. — Американский болван. Большой бумажник; в таких помещается и паспорт, и билет на самолет. Вынужден признаться, я часто так поступал. Такова плата за бродячую жизнь, а с тех пор как на меня объявили охоту, я оказывался на улице все чаще.— Охотились за вами те самые люди? Агенты федеральных служб?— Да-да. Спецагенты, судьи — да кто угодно. Я тут же отправился в аэропорт, пока этот человек не успел сообщить в полицию о пропаже документов, а то взяли бы меня тепленьким прямо у трапа.— Когда вы вылетели и из какого аэропорта?— Из аэропорта Шарля де Голля. Так-так, скажем, в прошлый четверг.— Шестнадцатого декабря?— Да. Прилетел рано, сел на поезд до Ричмонда. В бумажнике еще оставалось семьсот долларов.— Тот бумажник с паспортом у вас до сих пор при себе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67