- Впрочем, кино я не очень уважаю, - сказала она. - В кино почти
всегда все ясно: кто, куда, зачем... Хотя, бывают исключения, но их
очень мало.
- В таком случае хотите съездим на выставку в горком графиков?
Сейчас там очень интересный художник выставляется. Я его лично
знаю. Обещаю, он сам покажет свои работы.
- Так, - довольно сказала Люся. - Значит в нашем распоряжении
кино, выставка... И это все?
- Почему же? Все, что пожелает и прикажет королева. Ваш ры-
царь всегда к Вашим услугам. Служить Вам - для меня радость. Я уже
стою на одном колене. Жаль только, что Вы не видите этой картины...
Что еще?.. Выбирайте! Завтра... Завтра можно пойти в компанию, где
один юморист будет читать свои миниатюры. Они очень смешные и
грустные, а есть просто веселые. Есть и ядовитые... Что еще? В поне-
дельник открываются гастроли австралийского джаза. Они играют
традиционный джаз, как Луи Армстронг. Очень заводные ребята, у
меня есть записи их концертов... Что еще?..
- Культурная революция - и только! - перебила его Люся.
Игра в королеву ей перестала нравиться, потому что воспользо-
ваться этим фейерверком предложений она не могла. - Хочется, ко-
нечно, вырваться, но как-нибудь в другой раз... Рыцарь Виктор... До
свидания... И не забудьте встать с колена!
Следующий разговор был коротким. Когда Люся сняла трубку,
Виктор тихо спросил:
- Люся? Это вы? Здравствуйте...
- Виктор? - откровенно обрадовалась ему Люся. - Что же это вы
пропали? Я даже забеспокоилась, не стряслось ли что-нибудь, и ждала
вашего звонка. Как ваши дела? Рассказывайте... Молчите?.. Не знае-
те, с чего начать? Посмотрели, небось, все фильмы, которые вы мне
так рекламировали. Конечно, побывали на вернисаже вашего друга-
художника, обхохотались на вечере у юмориста, а вчера вернулись с
концерта заводного австралийского джаза?.. Скажете, нет?.. Почему
вы молчите, рыцарь?.. Не слышу...
- Извините... - медленно и тихо выговорил Виктор. - Я прошу у
вас прощения, но поймите меня. Сегодня - годовщина смерти моей
мамы... Она умерла три года назад... А отец ее очень любил...
очень... и через год тоже... Я не хотел вас беспокоить, но не мог не
позвонить вам, потому что... потому что... вам, только вам, больше
никому не хочется... Да и некому...Извините... И спасибо, что вы есть.
Виктор повесил трубку.
Он не врал Люсе, что три года назад в марте умерла от рака его
мать, он не врал Люсе, что через год умер его отец, но в том, что отец
скончался от безысходной любви к матери, была опять ложь. Никто
не смог бы уличить Виктора в этой лжи. Более того, даже если бы это
случилось, Виктор всегда оправдался бы тем, что он думает именно
так и искренне уверен в своей правоте. Хотя в глубине души он знал,
что это ложь.
Все мы, конечно, не без греха. Каждый из нас искажал и иска-
жает правду. Потому что правда сурова и горька и требует немалого
мужества и крепких духовных устоев, чтобы ее принимать такой, ка-
кая она есть, и чтобы ее говорить. Можно простить сознательную ложь
во имя того, чтобы уберечь человека от душевной травмы или от
безумного поступка. Можно простить безобидную ложь ради красно-
го словца в веселом застольном рассказе, но Виктор, когда лгал
Люсе, совершил нравственный проступок.
Двойной. Проступок и перед Люсей, и перед самим собой.
Виктор прекрасно знал, насколько нелюдим и душевно черств
был его отец. Он был кадровым военным и на хорошем счету у своего
начальства. В заслугу ему всегда ставились требовательность и не-
укоснительное исполнение устава. Свою властность, свое военное
понимание о порядке отец полностью переносил на семейные отно-
шения.
В отличие от отца мать была мягкой, ласковой женщиной, по-
слушной и исполнительной. Лишь перед смертью, сознавая неизбеж-
ный исход своей болезни, она поведала Виктору о том, что отец
страдал геморроем в тяжелой форме, тайным для остальных неду-
гом, моральные последствия которого он компенсировал на армейской
службе и в семье. Мать рассказала Виктору об этом, чтобы он забо-
тился об отце и прощал бы ему его капризы и причуды, хотя трудно
назвать капризом реакцию нездорового человека на очередной при-
ступ болезни.
С другой стороны, хроническая болезнь и дурной характер дают
такое сочетание, из которого вырастает суперэгоист. Виктор испытал
это, как говорится, на собственной шкуре. Он не любил отца. Един-
ственное, что поразило Виктора, что он ничего не знал об этой семей-
ной тайне, настолько скрытен был отец и безропотно послушна мать.
Тогда-то Виктор и задумался над тем, что в каждой семье могут
быть такие тайны и они существуют, как существует скрытая горькая
и жестокая правда.
Долгими годами привыкнув к беспрекословному подчинению со
стороны жены, отец воспринял ее смерть, как смерть солдата на вой-
не. Но то ли от того, что он лишился ее моральной поддержки, то ли
от того, что, стесняясь, не мог выполнять без посторонней помощи
необходимые процедуры, то ли от того и другого и чего-то еще третье-
го, но отец махнул на все рукой и так запустил свою болезнь, что
после очередной операции из больницы уже не вышел.
В какой-то момент он вспомнил свою жену, но больше с досадой,
чем с любовью пробормотал:
- Эх, рано мать ушла...
Виктор лгал Люсе, чтобы растрогать ее, он пытался ей внушить,
что склонность к сильному, настоящему чувству у него наследственная,
и доказывал это Люсе взаимоотношениями между отцом и матерью.

7
Виктору удалось достичь своего. Правда, он об этом не знал -
только намного позже Люся рассказала, как она, безотчетно волнуясь,
ждала его звонка, и как она... Трудно, как-то не подходит назвать си-
ротой здорового, по-мальчишески обаятельного мужчину, преуспе-
вающего, уверенного в себе, но по сути дела это соответствовало ис-
тине.
Люся ощутила острую жалость к Виктору, выругала себя за то,
что была так жестока с ним, и с отчаянием выругала себя за то, что
так бездушно дала повод влюбиться в себя. Впрочем, о последнем
она подумала не только с отчаянием, но и с удовольствием и волнени-
ем.
Ей, конечно, льстило внимание Виктора - какой женщине не
приятно, что в нее влюбились? Но особого значения ни встрече с
Виктором, ни его телефонной осаде она не придавала, тем более, что
влюблялись в нее всегда, начиная с детского сада, когда толстый и
рыжий Вовка, кряхтя, принес ей тяжелое ведерко песка, поставил ря-
дом и, будто ожидая от нее конфету, смущенно сказал: "На..." Люся,
напевая, продолжала лепить свою горку из песка, в которой хотела
выкопать пещеру, но ей не хватило строительного материала, горка
осыпалась и Вовка, заметив это, приволок ей полное ведро от всего
сердца. Вместо улыбки, которая должна была заменить Вовке самую
вкусную в мире конфету, Люся продолжала копаться в своей, совсем
уже развалившейся кучке.
И тогда Вовка огрел ее деревянной лопаткой по спине и заревел
во весь голос.
И в школе Люсе доставалось предостаточно всего поровну: и
мальчишеской влюбленности, и, маскирующих эту влюбленность,
обид и оскорблений. Люся не производила ошарашивающего впечат-
ления своей внешностью - она всегда была складной, симпатичной,
веселой, искренней девочкой, с которой хотелось дружить, и с кото-
рой, казалось, так легко перейти грань открытой дружбы к тайной от
других взаимной влюбленности. Вот тут и наступал крах мальчише-
ских иллюзий. В ответ на немые или даже откровенные признания
Люся мотала головой, смеялась серебряным завораживающим смехом
и оставалась и дальше такой же ровной и приветливой.
Это порождало у мальчишек бездумное желание доказать Люсе
силу своих чувств, что приводило к захватывающим дух последстви-
ям. Так, Эрик Мирзоянц перешел из одной классной комнаты в дру-
гую по карнизу на высоте четвертого этажа школы, что соответствует,
примерно, уровню шестого этажа современного жилого дома. Он
совершил это во время урока физкультуры, когда весь класс играл во
дворе на баскетбольной площадке. Дойдя до середины простенка,
Эрик остановился, кто-то его заметил, завизжали от страха девчонки,
побежал искать веревку и организовывать спасательные работы учи-
тель физкультуры, а Эрик, цепляясь за швы между кирпичами, су-
дорожно нарисовал, нет, не нарисовал, а сотворил немного кривые,
натужные, но огромные, насколько ему позволяло его положение,
буквы "Л", потом "Ю".
Физрук уже торчал из окна, в руках у него была веревка и сам он
был подвязан веревкой, и пытался дотянуться до Эрика, но тот все-
таки закончил свой труд. "С" и "Я" получились у него хуже - видно
было, что он устал и что ему очень нелегко, потому что русское "Я" он
написал как латинское "Р".
Физрук добросил наконец-то веревку до Эрика, и она сыграла
свою спасительную роль, потому что, когда Эрик ухватился за нее, то
физрук дернул ее на себя и поймал мальчика, уже летящего в пятна-
дцатиметровую пропасть с сереющим на дне асфальтом.
Переполох в школе поднялся страшный. Понимая, что такого
впредь допускать нив коем случае нельзя, и учительский состав, и
родители, выговаривая молодому поколению, столкнулись с пробле-
мой: да разве возможно запретить влюбляться? И в нравоучительных
беседах взрослые ругали Эрика Мирзоянца за то, что он вылез на
карниз, пугали тем, что он мог разбиться, но умышленно обходили
причину, заставившую его перебороть страх высоты и страх перед
неотвратимым наказанием. Сгоряча хотели собрать школьную ли-
нейку, вызвать пожарных и стереть на глазах у школьников неграмот-
ное слово с перевернутым русским "Я".
Неотвратимого наказания однако не последовало, потому что у
кого-то все-таки хватило ума не делать этого, тем более, что надпись
была на заднем фасаде школы, и года три имя Люси гордо красова-
лось, постепенно бледнея от дождей и городского чада.
Эрик Мирзоянц обновил надпись полностью, не меняя орфогра-
фии, перед выпускным вечером. Проделал он это, соблюдая все меры
безопасности, потому что к тому времени стал заядлым альпинистом с
высоким спортивным разрядом. Восстановил он надпись не столько
во имя Люси, потому что вернувшись после девятого класса из спор-
тивного горного лагеря, Эрик полностью потерял интерес к девоч-
кам-сверстницам. Для него надпись стала символом преодоления
страха, с этого поступка он проявил себя как личность и, подписывая
свою фамилию Мирзоянц, всегда переворачивал букву "я".
Но даже в те моменты, когда Люся вместе с Эриком попала в
центр бурных событий, она оставалась по сути дела равнодушной к
такому весомому доказательству, что именно она, Люся, является
первой красавицей школы. Люся также спокойно и естественно, как
само собой разумеющееся, принимала подарки капризной Фортуны:
свою привлекательность, всеобщее внимание и ласку, высокий пост
своего отца, который позволял ей не знать нужды и отказа буквально
ни в чем. Она поступила, правда, не без помощи родителя, в
педагогический институт и понеслись, как колесо ярмарочной карусе-
ли, студенческие годы.
Влюблялась ли Люся сама когда-нибудь?
Конечно, и в того же Эрика Мирзоянца, и в звезд зарубежной эс-
трады, и в артистов кино. Но все это настолько не всерьез, поверхно-
стно, что, казалось, она просто неспособна на настоящее сильное чув-
ство.
Михаил направился ей сразу. Не только своей статной фигурой -
он имел первый разряд по спортивной гимнастике, но и светлой
улыбкой и ощущением надежности, спокойствия, которое исходило
от его добродушных внимательных глаз и налитого уверенной силой
тела.
Люся и Михаил встретились во время подготовки к весеннему
спортивному празднику в Лужниках. Студенческое общество "Буреве-
стник" праздновало свой юбилей, и на зеленом ковре футбольного
поля по идее режиссера-постановщика массовых зрелищ должны
были распускаться громадные цветы из упругих и гибких человече-
ских тел. Двумя лепестками в этих цветах служили Люся и Михаил.
Кроме цветов, предусматривались всяческие пирамиды и упражнения
с предметами.
После очередной репетиции Люся увидела Михаила, который
шел, крестообразно расставив руки между двумя шеренгами девушек,
и они, смеясь, навешивали свои обручи ему на руки. Уже десятки об-
ручей образовали неровные подрагивающие подвески с каждой сторо-
ны Михаила, когда он подошел к Люсе. А она, в отличие от других,
накинула свой обруч ему на шею и повела, как окольцованного быка, к
раздевалке.
Люся, не задумываясь, доверилась Михаилу - настолько надеж-
ным, сильным, уверенным он ей показался. А может и время при-
спело, чтобы лопнула почка желания от бродившего весеннего сока
молодости, наступило время цвести цветку и пчеле собирать нектар.
Они даже не клялись друг другу в любви, не давали никаких обещаний
в верности до гроба, все произошло естественно, желанно и ничего
иного, кроме того, как соединить свои судьбы, быть вместе , им не
приходило в голову.
Только один раз Михаил, как обычно, спокойно и уверенно, об-
рисовал Люсе дальнейшую перспективу их семьи, их такого удачного,
такого безоблачного, такого достоверного брака: Михаил заканчива-
ет через год Бауманское училище, у него уже определена тема ди-
пломной работы, он едет работать на Ленинградское оптико-
механическое объединение, через три года возвращается в Москву и
поступает в аспирантуру. Поскольку Люся на курс младше Михаила, то
ей надо будет перевестись в Ленинградский педагогический. А перед
этим они поженятся.
Все так и получилось, как рассчитал Михаил. Все теперь в жизни
случалось так, как говорил Михаил, как решал Михаил, как програм-
мировал Михаил. Свадьбу закатили знатную, пышную, со всеми
ритуалами, правда, больше по желанию Люсиного отца, который не
жалел ничего для единственной дочери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24