- Любимой? Что ты в этом понимаешь?
- В чем? - насторожился Сергей. Ему был неприятен развязный,
пьяненький тон Виктора, то, что у него оказались ключи от квартиры,
то, что Виктор сидел на полу, не вставал и не намеревался по всей
видимости уходить.
- Как в чем? - небрежно отмахнулся Виктор. - В любви, конечно, в
чем же еще.
- То есть как это не понимаю? - вспыхнул неожиданно даже для
самого себя Сергей. - Как же это я не понимаю, если люблю!
- Ты?!
Виктор поднял голову и очень серьезно, с искренним страданием,
которое засветилось болью в его глазах, сказал:
- Значит, не я один...
- Ты?! - теперь растерянно опустил руки Сергей. - Ты тоже?.. Ты
тоже любишь Марину?.. А она?.. Тогда почему же, я не понимаю?..
И он машинально вытер разом вспотевший лоб тряпкой, которую
держал в руке. В другой руке уныло висел букет.
Настало время удивляться Виктору. Наконец, он понял, от чего
разволновался Сергей, опять негромко рассмеялся, кряхтя поднялся,
подошел к Сергею и дружески обнял его, обдав перегарчиком.
- Так ты влюбился в Маринку?!.. Что ж, бывает...
Виктор прошел в комнату, тяжело плюхнулся на диван, покрутил
головой и, звонко ударив себя ладонью по колену, опять развесе-
лился:
- Ну, нет, это надо же!.. Цирк зажигает огни - вот как называет-
ся этот водевиль...
Виктор посмотрел на побледневшего Сергея, на его худые руки,
судорожно сжимающие тряпку и букет, и ему стало жалко Сергея,
как жалеют беззащитного малыша, щенка или котенка. И Виктор
решил, подражая Антону, открыть Сергею великие истины, вид на
горные вершины высокого духа, парящего, как демон во вселенной,
над бременем страстей человеческих.
- Ты только успокойся, старик... Не дрейфь... Какая разница: Ма-
рина, Люся или Таисья? Все пройдет, все уйдет, растает в черном
дыме крематория или превратится в прах и тлен... Все пройдет... Вот
как сказал об этом поэт Валерий Истомин, ты, небось, и не слышал о
таком?.. А наша истинная сущность - отраженье ужасной истины, что
я - лишь только в что-то превращенье круговорота бытия... Лишь
только в что-то... Усек, старик?..
- Усек, - уже успокоившись, кивнул головой Сергей. Он вни-
мательно слушал Виктора, ожидая, когда тот возведет до конца храм
своих умозаключений.
- Молоток!.. Раз все проходит и все пройдет - пройдет и твоя
любовь к Марине. Понял?.. Пройдет, как у меня прошла, пройдет,
как прошла у Антона... К Марине, я имею ввиду... Но Марину не
вздумай обижать. Так-то! Марина - это ш.п., швой парень, значит.
Она - надежный человечек, никогда не выдаст, да и в делах любовных
искусница, тут ничего не скажешь...
Виктор не заметил, как побелели костяшки пальцев Сергея,
сжимающие букет.
Но Сергей молчал, и Виктор истолковал его молчание как со-
мнение в его, Виктора, словах, и поэтому он решил по-дружески от-
крыть глаза Сергею, как недавно ему открыл глаза Антон.
- Жаль, конечно, девку, но время ее ушло... Безвозвратно, как все
уходит... Вот, еще несколько лет назад она была вся в соку, как го-
ворится, а сейчас... Сейчас с ней хорошо дружить, но жить... Нет,
согласись, что с ее характером ей только на общественном транспорте
контролером работать... Скажешь, я не прав, старик?.. И смотри,
как бы она тебя не охомутала, совсем в бабу не превратила...
Весь этот монолог Виктора был скорее обращен не к Сергею, как
самому себе. Виктор убеждал самого себя в своей правоте, следуя
логике и духу Антона, утвердительно размахивал руками, но по-
смотрел на Сергея только на последней своей фразе.
Сергей сунул тряпку в карман передника, снял очки и тщательно
протер их краем передника. Потом прошел в комнату, выключил по
пути тихо играющую радиолу, аккуратно положил букет н
стол, а очки на сервант и повернулся к Виктору, который с добро-
душной ухмылкой наблюдал на ним.
- Знаешь что, подонок? - тихо сказал Сергей. - Пошел-ка ты вон
отсюда. Это ты - старик, а не я. Это твое время ушло навсегда, а не
мое. Это ты так испоганился, что душа твоя, как медуза, скользкая и
ядовитая. Я люблю Марину, слышишь, подонок, люблю, а что это
значит, любить по-настоящему, тебе никогда не понять. Тебе этого
просто не дано, подонок, ты лишен этого, потому что амеба ты убогая
среди людей. Я знаю, что Марине больно, что ей тоскливо, что она
мечется, как раненая, но я ее спасу, потому что я ее люблю, и мне
неважно, с кем она была раньше и какие подонки растоптали ей душу:
Пижон, Антон или ты, гнида...
И Сергей решительно двинулся на Виктора.
- Салют, мальчики!
Сергей и Виктор, вздрогнув, повернулись на голос.
В дверях стояла Марина.
- О чем дебаты, граждане представители сильного пола?
Марина подошла к Сергею, крепко-крепко прижалась к нему, и
преданно глядя на него снизу, начала нежно выговаривать ему:
- Здравствуй, любимый мой! Не стыдно тебе? Ну, почему ты у
меня такой непослушный? Я же тебя просила, родной ты мой, не
лишай ты меня моих женских забот. Это же счастье для меня -
ухаживать за тобой. Ты здесь хозяин, ну, а я - хозяйка, я сама все
уберу-приберу, все сделаю, лишь бы тебе было спокойно, удобно
работать. А ты пиши свою диссертацию, хорошо? И потом у нас
гость, Сереженька, встречай его, как положено хозяину.
Марина развязала тесемки на спине у Сергея, плавно снял
передник ему через голову, взяла очки с серванта и осторожно на-
дела их Сергею на нос.
Сергей улыбнулся и залился краской, словно зажегся красный
фонарик. Он привычным движением толкнул средним пальцем очки
на место, а Марина поймала его руку и прижалась к ней щекой.
- Пиши, писатель, пиши, - насмешливо заговорил Виктор. - Дис-
сертацию о любви одноклеточных.
Сергей было опять резко двинулся на Виктора, но Марина
удержала его и повернулась к Виктору, развалившемуся на диване.
- Гостю, кажется, не нравится тема нашей диссертации? - на-
смешливо спросила она. - Это, конечно, не то, что разрабатывать ре-
жимы прокатки труднодеформируемых сплавов. Ну, а если прокатка
на практике не получается, так потому они и зовутся, эти сплавы,
труднодеформируемыми.
Однако Виктор отреагировал на слова Марины по-своему:
- Что же ты, Марина, нарушаешь наш святой уговор, а? - при-
чмокнул он губами. - Нехорошо, старушка, нехорошо. Так честные
люди не поступают.
- Что ты имеешь ввиду? - холодно осведомилась Марина.
- Сама же привела Люсю ко мне в гости, сама позвонила ей, ко-
гда я заболел, а потом приревновала что ли к подруге? Напела ей, что
все мужики - подонки, и Антон, и я в том числе, что мы чуть ли не
заговор вокруг Люся устроили с одной нехорошей целью: совра-
тить бедную девушку. Ты-то тут не при чем, конечно... Про союз наш
рассказала... Учти, что Антон этого не простит... Он не такой уж и
добрый, как тебе кажется. Или тебе Сереженьки твоего ненаглядного
не жалко? Забыла, как его получила?
- Что происходит?.. Какой союз?.. Марина, объясни мне, пожа-
луйста, что это он там плетет? - заволновался Сергей.
Марина побледнела, но справилась с собой и еще крепче сжала
руки Сергею.
- Подожди, милый... Если ты, Сережа... Если ты действительно
любишь меня, прошу тебя, будь терпеливым - я все объясню тебе. Я и
сама не понимала, что живу в тумане самообмана. Спасибо тебе, сол-
нышко мое, помог ты мне разобраться во всем. Своей чистотой, своей
верой помог. Не думала я, не гадала, что стану любимой, что стану
желанной в свои-то годы. А теперь поверила. И за счастье, тобой
подаренное, буду благодарна тебе всегда... А что касается Антона и
Виктора... пожалей ты их. Антон, конечно, посложней, для него сво-
бода - высшее благо, неприкосновенное и святое понятие, а Вика...
Вика так и не понял своего счастья с Люсей, не сумел быть достой-
ным его. Да, было время, когда три одиноких человека решили помо-
гать друг другу, да видно, чего-то настоящего, чего-то человечески
правильного не хватало в этом союзе... А с годами выработалась
целая философия, привычка потакать любым своим желаниям, при-
крываясь высокими словами о независимом духе... Ты подумай об
этом, Виктор... Честно подумай... Сам о себе... Больно тебе будет,
увидишь ты, что душа у тебя скользкая и ядовитая... Как медуза... Но
не пугайся, не бойся - только когда ты сможешь открыто посмотреть
правде в глаза, какой бы горькой она не была, только тогда ты смо-
жешь выжить, очиститься... Вот тогда приходи... А сейчас прощай...
Марина взяла спортивную сумку, молча сложила в нее дверные
ручки, валявшиеся на диване, и поставила сумку на колени Виктору.
Потом неторопливо вытащила из бокового кармана пиджака ключи
Виктора, сняла со связки свой комплект и сунула их обратно в карман.
- А Сережу не трожь, не дай тебе бог, ты же знаешь меня...Иди...
25
Время, время...
Время быстротечно - плывешь в его бесконечном потоке и по-
стоянной сменой впечатлений, событий и забот врачуются, казалось
бы, незаживающие раны, пропадает острота ощущения и иногда дос-
таточно солнечного зайчика, который пригрелся ясным утром где-то
у щеки, чтобы проснуться с полным ощущением спокойной без-
мятежности.
Виктор вздохнул, потянулся в постели, упершись ногами в
спинку кровати и достав макушкой до противоположной стены. От-
крыл глаза, встал, ополоснул лицо холодной водой и вернулся в
большую комнату. Распахнул окно, впустив свежий, с острым холод-
ком, кристально синий воздух. Улыбнулся, прищурившись, солнцу,
включил стереосистему.
Из динамиков раздались глухие, как удары сердца, ритмы там-
тама, потом нежно заголосила флейта и все пространство комнаты
заполнил органный строй синтезаторов...
Взлетели колени, мелькнули руки, разворот, прыжок, присед...
Ритм, ритм, ритм... А теперь так... И еще... И по-другому... А теперь то
же самое, но сидя... Импровизация... А теперь легли и расслабились...
Виктор полежал на полу, ощущая лопатками, икрами ног
тыльными сторонами раскинутых ладоней жесткую шерсть ковра. В
ванной комнате Виктор несколько раз поменял горячую и холодную
воду в душе, растерся пушистым полотенцем, горячим от того, что оно
висело на никелированной трубе регистра.
На кухне паровозиком засвистел чайник. Виктор выключил газ
и сел бриться. Жужжащие ножи электробритвы оставляли после себя
гладкую эластичную кожу. От освежающего ожога одеколона у Вик-
тора возникло ощущение, будто у него обновилось лицо. Яичницу
Виктор жарил так, как когда-то его научила Люся - глазунья с хру-
стящей коричневой корочкой. Тостер катапультировал два подрумя-
ненных куска белого хлеба, на которых сразу оплыли кусочки светло-
желтого масла.
Доев яичницу, допив кофе, Виктор хотел было закурить, но раз-
думал, тщательно перемыл посуду, убрал в квартире, оделся и встал у
зеркала, перед тем как выйти из дома.
В длинном зеркальном прямоугольнике на Виктора смотрел
высокий, крепкий, загорелый мужчина в черных вельветовых брю-
ках, темно-синей куртке с дутым воротником и темно-коричневой
замшевой кепочке. Виктор подмигнул своему отражению, получив
тут же зеркальный ответ.
Во дворе дома, как косой, размахивал метлой на длинной белой
деревянной ручке дворник Слава.
- Привет начальству, - сдернул он серый блинчик своего берета
в ответ на приветственный взмах Виктора и оперся на метлу.
Пока Виктор сметал листья, прилипшие к капоту и лобовому
стеклу своих "Жигулей", они побеседовали со Славой о том, что
погода стоит, как по заказу, что в прошлом году бабье лето выдалось
позже и было коротким и что в соседнем подъезде кто-то помер, а в
пятьдесят второй квартире нынче свадьба.
Виктор сел в машину, прогрел мотор, поправил зеркало заднего
вида и плавно выехал из двора дома. Определенной цели, какого-то
маршрута у него не было, и он, не торопясь, пересек несколько
улиц, выехал на набережную и по ней попал на Ленинские горы. Ос-
тановил машину, дошел по шуршащей листве до свободной скамейки
и сел.
Та ли это была скамейка, на которой они сидели когда-то с Люсей
- почти три года, или не та, Виктор не помнил, да и приехал он сюда
не для того, чтобы снова предаваться бесконечным размышлениям о
том, что произошло в то время с ним, с Антоном, с Мариной, с
Люсей, с Таисьей, с Сергеем - просто Виктор ощутил, что если он и
думает о прошлом, то совершенно спокойно, нет, не равнодушно, а
как о чем-то далеком, что произошло даже как будто не с ним, а с
кем-то другим. И как всегда, в такие моменты Виктор удивился тому,
каким же он был когда-то несмышленым, и что повторись эта история
сейчас, он бы уже не совершил тех глупостей, которые, увы, не
исправишь, а, с другой стороны, может быть, все получилось к
лучшему.
Да, конечно, Виктор должен был с самого начала, не таясь, рас-
сказать Люсе всю правду. Это было бы честно, правильно, но неиз-
вестно, что было бы дальше, как бы к этому отнеслась Люся - для
женщины вокруг любимого обязательно должен сиять ореол мужества
и благородства, впрочем, и для мужчины в женщине должно быть
нечто... Так каждый человек тешит себя какой-то иллюзией и, даже
зная горькую правду, делает вид, будто она существует, и только
время, быстротекущее время, расставляет все по свои
местам.
Тогда, когда уже все в прошлом.
И наверное, совсем ни к чему рассказывать обо всем, до конца.
Есть вещи, о которых лучше молчать. Несмотря ни на что.
К числу таких происшествий, подумал Виктор, можно отнести,
например, такой случай, который произошел в семье Виктора, когда
еще были живы отец и мать.
Как-то к ним приехала погостить из-под Тамбова сестра отца со
своим сыном. Двоюродный брат был одного возраста с Виктором.
Тихий, невзрачный мальчик - он ничем не запомнился Виктору. Вско-
ре после того, как они уехали, тетка прислала письмо, в котором ра-
достно извещала, что ее сынок нашел в вагоне и тут же подарил своей
мамочке женские часы. По описанию они полностью соответствовали
трофейным часам, подаренным в свое время отцом Виктора своей
жене и пропавшим из дома с отъездом тамбовских родственников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24