«Что в лоб, что по лбу», – сказал бы по сему поводу мудрый народ.
Посовещавшись, хаббсы решили, что им жизненно важно вернуть своего вождя на родину для дальнейших разбирательств. И надо сказать, что у них были веские причины. После исчезновения Юркич-хана в стране начались беспорядки и открытая борьба за власть между его сыновьями (беглый разбойник правил обширными землями, и они считались лакомым куском). А тут еще одна из жен хана во всеуслышание заявила, что дело ее мужа не умрет и она лично продолжит то, что он начал. О чем шла речь, никому не было известно, так как Юркич-хан ничего такого не начинал. Как и все его предки, собирал дань в южных провинциях Ландсхута, нагло грабил Шетт и лишь однажды нечаянно залез в Упперталь, где и был пойман на жареном. Но больше всего хан был нужен своим военачальникам и подданным, так как исчез вместе с награбленным и солидной данью.
Именно этот животрепещущий вопрос и обсуждался сейчас в парадном зале Дартского замка.
Многострадальный хаббский посол Муспапс чувствовал себя как между молотом и наковальней: с одной стороны ему грозил гнев далекого, но свирепого собственного владыки, с другой – грустно и немного обиженно взирал на него с великолепного трона могучий Оттобальт Уппертальский, которого (как сообщили хаббсу его соглядатаи при уппертальском дворе) различные посольства уже замучили разнообразными требованиями и жалобами, и нервы его величества находились в крайне натянутом состоянии. Гром мог грянуть в любую минуту.
Посол, зная взрывной характер Оттобальта, говорил мягко, вкрадчиво, не торопясь, чтобы его величеству было проще следить за ходом запутанных событий:
– Тогда совсем не есть казнить, хотя так быть задумано. Тогда есть бежать, спасаться.
Оттобальт доверчиво посмотрел на пышно разодетого хаббса, затем – на министра Марону, топтавшегося по левую руку от трона.
– Ну и что дальше? Я все равно ничего не понимаю…
Муспапс приступил к изложению самой сути:
– Он не есть казнить, он есть спасаться.
Оттобальт возмутился:
– Как же спасаться, если я приказал его казнить?
Посол придал своему голосу проникновенности и убедительности:
– Да, да. Вы есть казнить. Он есть спасаться.
Король растерянно оглянулся на министра, ища у него моральной поддержки:
– Не может быть, я сам видел, как его казнили!
Хаббс не унимался:
– Да, да. Вы есть видеть, а он есть бежать.
От волнения Оттобальт даже привстал с трона:
– Куда бежать?! Вот злопакостные существа! Когда бежать?! Я видел, как его казнили! Повторить по слогам?
Посол решил для доходчивости изобразить ситуацию в лицах:
– О да. Вы есть присутствовать – он есть отсутствовать, спасаться.
Его величество начал потихоньку звереть:
– Марона, как это все понимать? У меня уже голова идет кругом, растолкуй немедленно, не то велю спасать… то есть казнить!
Когда закрутилась вся эта история с побегом и подменой казнимого, Марона был категорически против подобной авантюры. Но дал себя уговорить, не желая ввязываться в полемику с разгневанным монархом и надеясь, что повезет. Хотя должен был знать, что все тайное когда-нибудь становится явным. Вот и тайна Юркич-хана все равно выплыла наружу. А отдуваться теперь не тем, кто упустил преступника, а ему. И скажите после этого – – есть ли в мире справедливость?
Первый министр лучезарно улыбнулся своему королю и буквально пропел:
– О мой повелитель, не извольте гневаться, все предельно элементарно. Говоря простым хаббским языком, он был не столько казнен, сколько спасся бегством.
Оттобальт снова умостился на троне:
– Да-а-а?! Во дают! Хорошо еще, что ты этих хаббсов понимаешь. А то – не есть казнить, есть спасаться, не есть спасаться, есть казнить… Тьфу! Чушь какая-то, белиберда. – Тут его величество спохватился и уставился на Марону с подозрением: – То есть как – спасся бегством?!
Чуткий министр понял, что ступает в самые бурные воды, и если сейчас пронесет, то все остальное будет не так страшно. И он отчаянно заговорил:
– Видите ли, ваше величество, хаббсы – народ эпический. Их национальные герои не умирают, они переходят в легенды. На сей раз легенда гласит, что Юркич-хан был храбрым воином и борцом за справедливость. Он с крохотным своим отрядом бился с коварными и жестокими врагами. Врагов было так много, что их стрелы закрывали собою солнце, а мечи сверкали, как молнии, они были безжалостны и сильны и надвигались, как океан во время шторма. Поэтому, когда Юркич-хан, обессиленный и израненный, упал один-одинешенек посреди поля битвы, трусливые враги, дабы не рисковать своею жизнью, предложили ему сдаться. Но он на это не согласился, и тогда они задумали захватить его в плен коварством и хитростью: пообещали ему вдвое больше жен, чем у него было, а также два табуна породистых скакунов или три табуна, не помню, и даже волшебный раритетный лук самого бога Якечи. А ко всему прочему золотой прижизненный памятник на родине…
Там в легенде говорится, что много чего предлагали, – сейчас, ваше величество, уже не воспроизведу в точности. У хаббсов, знаете ли, каждый год легенды переписываются и список обещанного растет, так что теперь там обещают не то удвоить процентные ставки на выплату дани, не то платить за год как за десять… В общем, хорошего из этого в любом случае ничего не выходит. Юркич-хан, как истинный патриот, категорически не соглашается, и тогда враги решают его незамысловато убить…
Оттобальт участливо вставил:
– Я бы убил.
Муспапс, на которого перестали обращать внимание, любезно растягивал рот от уха до уха (а уши у хаббсов большие, растопыренные и с костяными выростами, что совершенно не способствует пробуждению какой-либо симпатии к их обладателям).
Оттобальт уперся взглядом в лицо, способное покоробить натуру тонкую и впечатлительную, пробормотал про себя: «Тьфу ты, гадость. Не дай Душара, приснится что-то похожее», – и с облегчением отвернулся к Мароне, пухлощекая физиономия которого показалась ему просто прекрасной.
Вот уж воистину – все познается в сравнении.
Марона тяжко вздохнул, но продолжил:
– Но, завидев эти бесчинства с неба, бог любви, смерти, блаженства и изобилия Рядилло – у них это одно и то же лицо – не позволил надругаться над умирающим героем. Он спустился с облаков и забрал его в свое вечное царство. В этом царстве, по моим подсчетам, таких спасенных уже человек пятьсот наберется.
До его величества медленно доходил смысл легенды.
– А эти коварные, жестокие и трусливые враги – это, выходит, мы? И этот ушастый будущий трофей смеет намекать на то…
– Что вы! Что вы, мой повелитель! – засуетился Марона. Он только представил себе, какой страшный международный конфликт разразится в ту секунду, когда разгневанный Оттобальт спустится с трона и своими руками примется восстанавливать попранную справедливость прямо по голове хаббского посла…
Несчастному министру захотелось на какой-то миг стать Нучипельской Девой и мирно дрыхнуть в дальних покоях Дартского замка, знать не зная о том, что здесь творится, но, увы, сия роскошь была ему недоступна. И поэтому он бросился успокаивать возлюбленного монарха:
– Это такая стандартная форма легенды, принятая во всем Хаббсе для упрощения процедуры воспевания павших героев. Там только имена подставляют, а прочий текст идет без изменений. («Что я несу?» – подумал Марона, но зацикливаться на этой мысли не стал.) И потом, я бы и сам с Хаббсом повоевал не без тайного удовольствия, однако же вдумайтесь, мой король, какой убыток это принесет вашей казне. Опять придется экономить на мульчапликах.
Это был уже удар ниже пояса, но первый министр, чтобы выжить, пользовался сейчас всеми доступными приемами.
При мысли об экономии на милых его сердцу мульчапликах Оттобальт взгрустнул, а значит, перестал гневаться на злопакостных хаббсов.
– Так, хорошо, – уточнил он. – А какое отношение эта белиберда имеет ко мне, если я их Юркич-хана казнил еще в позапрошлом году? – Тут король указал в сторону сидящего перед ним на корточках посла. – Он что, думает, что я и есть этот, как его, бог любви и изобилия?
Марона ступил на зыбкую почву дипломатии:
– Тут, мой повелитель, главная проблема заключается в том, что они, – и он обернулся в сторону сидящего посла, – частично не уверены, что Рядилло забрал их героя к себе, а думают, что он по сей день томится где-то в наших подземельях.
– У них что, легенды слагают одни, а думают другие? – рассердился Оттобальт. – Пусть определятся в конце-то концов, погиб он славной смертью или сидит в наших казематах!
Марона не удержался от язвительного замечания:
– У них, ваше величество, одни слагают легенды, чтобы другие с легким сердцем могли наследовать славным предкам.
– То есть потомки этого головореза однажды могут объединиться в общество «Стопами Юркич-хана» и попытаться просочиться в очередную легенду, нападая на Упперталь?
Марона ощутил глубокое удовлетворение, поняв, что монарший гнев направлен в нужное русло и теперь можно немного расслабиться:
– Именно так и есть, мой повелитель.
Оттобальт сверкнул глазами:
– Передай этому летописцу, что его легендарный Юркич-хан за свой последний поступок вряд ли попадет в царство любви и блаженства и уж тем более – никак не обратно на родину.
Произнеся эту великолепную речь, король слегка отвлекся и не без интереса принялся оглядывать длинные ряды трофейных черепов, украшавшие стены парадного зала. Затем поманил пальцем Сереиона, который во время приема молча возвышался по правую руку от повелителя. Сереион выглядел внушительно: рост, стать, разворот плеч, сияющие доспехи.
Хаббский посол поглядывал на него с опаской. Сереион давно уже вошел в их народные легенды и предания, которые при описании столкновений уппертальского гвардейца с национальными героями становились какими-то невразумительными. В основном ныне уже покойные хаббские герои раз эдак пятьдесят своей могучей рукою отправляли к Душаре все еще живого Сереиона, и только в нескольких случаях было соблюдено правдоподобие: земля разверзалась, поглощала уппертальца и исторгала его живым и невредимым уже в Дартском замке.
Словом, столкнувшись с Сереионом нос к носу при дворе Оттобальта, Муспапс явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Когда гвардеец склонился к нему, король горячо зашептал в подставленное ухо, тыкая пальцем в сторону костяных трофеев:
– А вон тот, четвертый слева во втором ряду, разве это не Юркич-хан?
Сереион внимательно вгляделся в череп и компетентно заявил:
– Четвертый слева, ваше величество, это череп его троюродного дяди. Он нам достался после двухдневной битвы на Чуфанском плато. Помните, когда вы Пуримурзилю выбили два передних зуба за то, что он вас обозвал мульчапликом?
– Мерзавец! – зашептал король. – Конечно, помню. Ты полагаешь, это его череп?
Сереион еще раз вгляделся в пустые глазницы:
– Видите, у него как раз двух зубов спереди нет. Это должен быть Пуримурзиль. И это точно не Юркич-хан.
Король продолжил разговор все тем же шепотом, но уже с сердитой интонацией:
– Тогда какого пичкамута он здесь делает? Я же просил дырявые, беззубые и проломленные черепа сюда не приносить! Во-первых, это жутко неэстетично, во-вторых, признак дурного вкуса, а в-третьих, мы же не варвары какие-нибудь, а цивилизованные люди. Я уже не говорю о том, что никогда не любил Пуримурзиля и не собираюсь видеться с ним каждый день после его смерти. Чтобы завтра, нет, сегодня его, – король еще раз энергично ткнул пальцем в беззубый череп, – немедленно убрали в музей.
Сереион немного замялся:
– Осмелюсь заявить, ваше величество, что там еще со времен вашего дедушки приблизительно такими некондиционными черепами уже два подвала завалены.
Посол внимательно смотрел на пантомиму, которую разыгрывали Оттобальт и его любимый военачальник, и в голове его рождался хитроумный замысел. Когда план окончательно созрел, хаббс многозначительно посмотрел на министра Марону. Марона многозначительно посмотрел на хаббса, потому что понять, что привлекло внимание возлюбленного монарха, все равно не мог.
Тем временем Оттобальт пытался отстоять свое понимание гармоничности и изысканности интерьеров:
– Ну так что – два подвала? Да хоть десять, но это же не повод для беспорядка. Такое впечатление, что на уют, всем, кроме меня, плевать. Ты приглядись получше, как зал выглядит. Послам стыдно в глаза смотреть, живу как людоед на болоте…
Сереион был холоден, тверд и неприступен:
– Вы совершенно правы, ваше великолепие, но из всего, что у нас есть, этот самый благопристойный, так что заменить его будет нечем.
– Ничего, пускай пока так побудет, – безмятежно улыбнулся король. – А потом повоюем с кем-нибудь и выберем что-нибудь привлекательное из новых поступлений. А?
Сереион деликатно, но категорически отрицательно отнесся к этой идее возлюбленного повелителя.
– Вынужден не без прискорбия напомнить вашему величеству, что нынешний год в Вольхолле, согласно моде, объявлен годом симметрии. И нам волей-неволей приходится соблюдать новые правила, что в данном конкретном случае означает – снять с противоположной стороны ваш любимый трофей, череп Зифянтия Третьего Кровавого.
Оттобальт обиженно поглядел на своего полководца:
– Ну что это за жизнь? Даже в собственном замке правит какая-то мода, а не я. Этого нельзя, того нельзя, сего – и думать не моги. А если я сейчас начну всем и все запрещать? Тогда вы хором запоете, что Оттобальт-де и тиран, и деспот, и этот… как его?
– Самодур, – четко выговаривая каждую букву, подсказал гвардеец.
– Вот-вот, – закивал король.
– Моду изобрел не я, – с достоинством напомнил Сереион. – Я всего лишь пекусь о том, чтобы уппертальский двор выглядел жемчужиной среди прочих королевских и княжеских дворов Вольхолла.
Его величество кинул печальный взгляд на любимый череп Зифянтия Кровавого и после непродолжительного любования оным установил, что жизнь без этого трофея будет гораздо менее мила, нежели с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42