У него тильки тры класы церковно-приходськои школы. Зрозумив?
– Так точно, господин Салонюк! – рявкнул Иван.
Тарас испуганно от него отшатнулся:
– Який я тоби господин?! Ты що, Перукарников, белены объився? Мы уси тут з симнадцятого року – товариши. Ну то шо, шо у мого батька ранише, до революции, свий сахарный заводык був. Це ничего не означае. – Командир слегка задумался, пошевелил губами, позагибал пальцы. – Ну, мабуть, ще два-тры ветрячка теж було, та маленька свыноферма з ковбасным цехом. Ну, тришечки коптыльней володив… – и как бы оправдываясь за такого неправильного папашу, уточнил: – Але свичкову фабрику запустыты не успив! А ничего з махновцями звязыватыся! Зараз був бы головою колгоспу – як я, або ще краще – головою райкому, як Шинкарук.
Услышав про махновцев, бойцы сгрудились вокруг командира, как дети – вокруг воспитательницы детского садика.
– Товарищ Салонюк! Ну товарищ Салонюк! – заканючили они. – Расскажите, пожалуйста, про батьку Махно, ну расскажите! Вы всегда так интересно рассказываете.
Тарас, как и все большие артисты, поломался совсем немного, для приличия. Подкрутил усы, удобнее устроился на траве, хлебнул самогончику.
– Ну, що вам розповисты? – неспешно начал он, как певец Боян, который тоже к основной теме подбирался издалека. – Махно був така людына… ну така людына! Одне слово – всим батько ридный! Це був дядько що надо – отаман! Комисары його боялыся, як вогню! А усе через те, що вин ранише сам був комисаром та багато про их радянську владу знав. Бувало иноди, як хтось крыкне, на сели: «Батько Махно йидуть!» – так комисары уси, як крысы, в погребы ховаються. Але так шуткуваты було опасно, бо кого за цей жарт спиймають, зараз у ЧеКу завезуть: поперше, про батьку спытають, а потимо, звисно, розстриляють.
Так от, не знаю за що, але Махну мий батько дуже подобався. Вин иноди до него заезжав з усима своими хлопцями. Мени цукерок привозив солодких. Дуже любив поторохтиты з кулемета по сельсовету. Бувало, торохтыть, поки з ней червоный стяг не звалыться, – потим свий, зеленый, повисыть та и йиде соби. Комисары назавтра придуть, зеленый стяг знимуть, червоный повисять, и так кожного разу. Але моему батькови зеленый стяг бильше подобався, тому зараз вин лежить десь похороненный. А як на мене – то и червоный непоганый, тому я зараз голова колгоспу. Ось така мораль из данной басни, Перукарников!

У голодных людей, как известно, обоняние становится острее.
Поэтому все гости в тронном зале довольно скоро почуяли, как откуда-то распространяются приятнейшие ароматы теплого теста, мяса и масла. Они закрутили носами и нетерпеливо заерзали на своих местах, потому что салатик из циписпупской синюши не пришелся по вкусу даже самым стоическим и непреклонным персонам.
Если же учесть, что король Оттобальт – хозяин и главная цель собравшихся в Дарте дам – внезапно и бесследно исчез в неизвестном направлении, то общество королевы Гедвиги стало не только трудновыносимым, но еще и бесполезным.
Королеве всегда было противопоказано идти в массовики-затейники, но сегодня она превзошла саму себя. На похоронах обычно бывает веселее, чем на королевском прибацуйчике, потому что о мертвых хотя бы можно говорить хорошо. Да и кормят на поминальных вечерах не в пример сытнее и вкуснее.
Гедвига тоже была разочарована. То, что отколол милый племянничек, ее не слишком волновало – сколько веревочке ни виться, а конец будет. Беспокоило другое: Бальтика следовало пристроить в хорошие руки уже сейчас, а хороших рук королева так и не обнаружила. Многие девицы пытались соблазнить ее своими рассуждениями о семейной жизни, в которой все решают только мудрые и многоопытные старшие родственники. Но все это было типичное не то.
Орден рыцарей-бесумяков чах и увядал без своей бессменной предводительницы, а королева Гедвига не могла отыскать Бальтику хорошую и надежную жену с правильными взглядами на питание, режим, семейный и государственный бюджет и воспитание детей.
У тети мелькнула даже шальная мысль – выписать невесту с Востока: они там все покладистые, ко всему привычные и мужу не перечат ни в чем. Но тут же сама себя строго одернула – этому мужу нужно будет перечить постоянно, иначе один Вапонтих знает, что может получиться.
Словом, соблазнительный запах, доносившийся явно из кухни, стал последней каплей, которая переполнила и без того невместительную чашу тетиного терпения. Королева вскочила со своего места, не дослушав собеседника (справедливости ради заметим, что она его и до того не слушала), и ринулась в царство повара Ляпнямисуса, пыша праведным гневом.
Голодные и злые гости непроизвольно потянулись следом.
Главного повара на кухне не было. Он спасся бегством, прихватив припрятанные на черный день личбурберсы, в тот миг, когда заметил на пороге двух блязандров – шумно дышащих, шлепающих по каменным плитам своими огромными ногами-ластами. Эти были к тому же более рослыми, чем несчастное существо, поселенное Мулкебой в фонтане, и выглядели внушительнее. Как верно заметил чародей – неизвестная разновидность.
Гедвигу, в отличие от Ляпнямисуса, никакие блязандрики не пугали. Зато ее напугала вполне невинная на первый взгляд сцена: на полутемной кухне Оттобальт и принцесса Галя занимались странным делом. Оттобальт, высунув от усердия язык, вырезал кружки в пласте теста при помощи перевернутого самозитного стакана. Он был весь в муке и выглядел при этом счастливым и довольным как никогда. Галя же с ошеломительной скоростью начиняла кружочки странной смесью из тазика, лепила крохотные пирожки и швыряла их в кастрюлю с кипящей водой. Прямо перед королем стояла глубокая тарелка, полная готовых пирожков. Оттобальт облизывался и сиял.
Хуже того, время от времени новоявленные кулинары отрывались от своего занятия и нежно целовались.
– Бальтик! – рявкнула тетя. (Король подпрыгнул.) – Что это такое, я тебя спрашиваю?
– Пельмени, – ответила «принцесса».
– Я не к вам, милочка, обращаюсь! – вскипела королева. – А к своему племяннику.
– В вашем возрасте, мадамочка, – поведала Галя певучим голосом, – так волноваться уже нельзя. Здоровьице уже не то.
Гедвига задохнулась от негодования. Оттобальт спрятался за Галину спину и выглядывал оттуда с видом напроказившего мальчишки. Мало того что эта нездешняя красавица накормила его потрясающим обедом и тут же принялась готовить не менее потрясающий ужин – так она еще и не боится королевы-тети.
– Я думала, ты ненадолго покинул гостей… – начала тетя зверским голосом, – а ты, оказывается…
– А не надо было думать, – заявила «принцесса». – Индюк вон тоже думал, дак в суп попал.
Король не мог оторвать глаз от своей суженой.
Разрумянившаяся от жара, сверкающая очами, уперев в бока округлые полные руки, обсыпанные мукой, – она была чудо как хороша.
Гедвига никак не могла взять в толк: ее что, действительно не боятся? Бестрепетной рукой она ухватила с полки тяжеленную вазочку для медомлячного соуса и изо всех сил грохнула ее об пол. Все присутствующие вздрогнули и поспешили ретироваться. Даже Галины аквалангисты сделали слабую попытку сбежать.
– А чего это вы чужое имущество портите? – грозно спросила Галя, наступая на королеву. – Свое заведите и хоть все на осколочки. А здесь не надоть скандал учинять!
Королева нащупала глубокую тарелку, и ту постигла печальная участь вазочки.
– Головой об стену, ежели с разбегу, будет еще громче! – посоветовала Галя.
Гедвига потянулась к следующей полке, но ее остановил грозный окрик:
– Я кому сказала – имущество не разбазаривать! А то не посмотрю на седины и морщины – так огрею, что пятый угол искать будешь всю оставшуюся жизнь!
На кухню на цыпочках прокрался Сереион и встал возле короля.
– Великая женщина, – прошептал Оттобальт, с восторгом глядя на Галю. – Королева.
– Ее-то и ждал Упперталь все эти годы, – согласился Сереион.
– Бесумяки! – пискнула Гедвига. – Ко мне! Взять самозванку!
В этот момент она не думала о последствиях этого рискованного шага. Ей было плевать и на грядущие политические конфликты, буде Галя окажется настоящей принцессой, и на реакцию племянника.
– Что делать? – Оттобальт схватился за сердце. – Не начинать же войну прямо при гостях?
– Вызову гвардейцев, – сказал Сереион и стремглав выбежал из кухни.
– Гарри! – сказал один из аквалангистов. – Кажется, эта старуха хочет обидеть нашу малышку!
– Это она зря, Билл, – откликнулся другой. – Сейчас мы зададим им перца! Покажем, что такое звездно-полосатый флаг! Только не говори ни о чем ни Мэри, ни Джулии.
Билл поднял глаза к потолку.
– Не волнуйся, Отто! – повернулась Галя к жениху. – Здесь давно пора навести порядок. Ты только не вмешивайся. Ой! – закричала она. – Пельмени, пельмени вылови ложкой. Да не обожгись! И воду слей…
– Да, любимая, – прошептал король.
– Ой, – охнула Галя, – та вы, наверное, всем это говорите, проказник.
– В первый раз в жизни, слово Хеннерта! – рявкнул потрясенный король.
– Бесумяки, в атаку! – заорала Гедвига, плохо понимая, что здесь происходит.
– Кисонька моя, – пропела Галя, обращаясь к любимому мужчине, – дай-ка мне вон тот сковородник.

Жабодыщенко тайком заглянул в ящик с минами и, испуганно отшатнувшись, быстро его захлопнул. Глаза у него бегали, лицо побелело.
Перукарников заметил, что с товарищем творится что-то неладное, и участливо положил руку ему на плечо:
– Ну что, Жабодыщенко, снова съел что-то не то? Чего такой убитый сидишь?
Жабодыщенко огляделся по сторонам, поманил Ивана пальцем к себе и горячо зашептал ему в самое ухо:
– Ты, Перукарников, все ото шуткуеш. Ты краще сюды подывись, – и с таинственным видом приоткрыл крышку ящика.
Иван доверчиво заглянул внутрь, но ничего нового для себя в опостылевшей таре для мин не обнаружил. Там лежали ровными рядами проклятые железяки, которые уже все жилы вытянули из доблестных партизан. С этим надо было что-то делать… И с Жабодыщенко тоже надо что-то предпринять – у парня крышу срывает. Вон глазищи размером с чайное блюдце – уже не может эти мины спокойно видеть. Аж трясет всего.
– Ну? – как можно спокойнее спросил Перукарников. – В ящике мины! И что тут особенного? Ты хотел меня этим удивить?
Жабодыщенко, заикаясь, проговорил:
– А то особливо, що их у цему ящику повинно зараз буты трохи менше.
Иван почувствовал, как с каждым словом растет в нем интерес к этой странной беседе.
– Как так – меньше? Что ты мелешь? Они у тебя что, по ночам гулять ходят?
Микола еще раз огляделся вокруг, не подслушивает ли кто, и признался Перукарникову в страшном преступлении.
– Гулять не гулять, а их зараз стильки, скильки завжды було. А так не може буты, тому що я кожного разу, вночи, на прывали, их по одний-дви штуки в кущах заховаю и обратно не беру, щоб нам з тобою легше було ящик носить. Розумиешь?
Перукарников понял, что человеческий интеллект – это страшная штука. Вот взять Жабодыщенко: на первый взгляд – дурак дураком, только и мозгов, чтобы пожрать да попить. ан нет – тоже, оказалось, царь природы. Логик! Стратег! Кто бы мог подумать!
– А ты хитрый жук, Жабодыщенко! – восхищенно молвил он. – Я бы до такого не додумался! Ведь Салонюк в этот ящик и не заглядывает.
Он приподнял крышку уже с нескрываемым интересом:
– Так что у тебя тут не выходит?
Микола попытался разъяснить еще доходчивее.
– Так я же ж тоби и кажу, мины в котрый раз знову в ящик повертаються. Скильки ночью не сховаю, зранку уси на мисци.
Не говоря ни слова, Перукарников и Жабодыщенко медленно повернули головы в ту сторону, откуда доносился жизнеутверждающий храп родного командира. Во взглядах у обоих бойцов сквозило подозрение.
Иван потрогал Жабодыщенко за рукав:
– Так, может, это он?
– Шо – он?
– Может, это Салонюк их обратно засовывает?
Микола печально покачал головой:
– Якбы ж то. Ни, не думаю! Тут явно без нечистой силы не обийшлося! Я остатнюю ночь не спав, лежав тихо, щоб роздывытыся – хто ж це може мины обратно у ящик покласть, колы я на нему зверху сплю?
Волосы на голове Перукарникова непроизвольно зашевелились, как если бы ему читали вслух «Майскую ночь, или Утопленницу» задолго до третьих петухов.
– Ну! И что ты ночью увидел? – нетерпеливо спросил он.
Жабодыщенко, белый от страха, прошептал:
– Шо, шо? А то шо – ничего! Во! Тильки утром ящик видкрыл, а мины знов уси на мисци. И Салонюк у ею ночь хропив, я це сам и бачив, и слухав.

Редко кому случается присутствовать при битве титанов. А вот Оттобальту, Сереиону и королевским гвардейцам повезло. Корпоративная этика мешала им в открытую радоваться позорному поражению бесумяков, однако удовольствие они получили неимоверное.
Разумом они понимали, что люди, вступившие в орден Бесумяков и служащие под началом королевы Гедвиги, заслуживают жалости и сострадания, но душа отчаянно протестовала. И то, что хваленые рыцари, обученные по прославленной и широко разрекламированной тетиной методике, были наголову разгромлены и в панике бежали, невзирая на вопли своей повелительницы, пролило бальзам на их уязвленное самолюбие.
Призванные Сереионом на помощь королевской избраннице, гвардейцы получили почетную, но непривычную для себя роль зрителей. Оттобальт пригласил их занять места в партере. Даже Ляпнямисус выбрался из своей каморки и принес королю подносик с личбурберсами, понимая, что тетя Гедвига вряд ли сможет возразить что-либо против этого.
Сковородка – самая большая, нужно заметить, в хозяйстве королевского повара – порхала в крепких Галиных руках, как перышко. Сзади ошеломленных бесумяков тузили разгневанные аквалангисты, которые приняли сторону пышногрудой красавицы против старой карги, напустившей на нее банду каких-то закованных в железо придурков.
– У нас в Бронксе, – пропыхтел Гарри, – был очень популярен правый хук. Вот так.
Рыцарь свалился под ноги королеве Гедвиге.
– Здорово, – откликнулся Билл. – А подводным ружьем по голове – тоже неплохой приемчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42