"ВСЕМ ФРОНТАМ, АРМИЯМ, ТАНКОВЫМ ДИВИЗИЯМ И БРИГАДАМ
ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР
№ 337
11 ноября 1941 г.
г.Москва
О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду
4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжёлые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.
В результате ожесточённых боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолётов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 миномётов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчисляются единицами.
<…>
Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые боевые действия 4-ю танковую бригаду впредь именовать:
«1-я гвардейская танковая бригада».
2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майору танковый войск Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и начальник ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата.
Народный комиссар обороны Союза ССР
И. СТАЛИН
Начальник Генерального штаба Красной Армии
Маршал Советского Союза
Б. ШАПОШНИКОВ".
Так родилась она, наша танковая гвардия, и я горд, что хоть в какой-то степени причастен к её появлению. От окраины Москвы пройдёт потом 1-я гвардейская танковая бригада долгий путь через всю войну: завершающий выстрел её тридцатьчетверки прозвучит возле Силезского вокзала в Берлине. А Михаил Ефимович Катуков закончит войну командующим 1-й гвардейской танковой армией. Станет он маршалом бронетанковых войск, две Звезды Героя украсят его грудь. На одной из редких наших встреч в мирное время я спрошу Михаила Ефимовича, что вспоминает он чаще всего из той неимоверно длинной войны. И он ответит без колебаний: «Бои под Орлом и на Волоколамском шоссе. Это было самое трудное, самое напряжённое и, не удивляйтесь, счастливое время. Я ощутил свою силу, обрёл уверенность, что могу бить любого врага. И эта уверенность никогда потом не покидала меня». Нечто подобное чувствовали, вероятно, и многие другие наши воины — участники великого сражения за Москву.
Глубокая ночь. В кабинете Сталина кроме него трое. У Берии красные, воспалённые глаза на бледном одутловатом лице. Насторожённый, напряжённый начальник Особого отдела РККА Абакумов. И ваш покорный слуга. Я редко встречался тогда с особистом, мало знал его, а он меня — ещё меньше. Осторожен он был, любил перестраховаться. Власик однажды намекнул: интересуется, мол, вами Абакумов. «Спрашивал?» — «Да». — «А вы что? Посоветовали не совать нос?» — «Вроде бы начальство…», — уклончиво ответил Власик. А я предупредил: «Сообщите товарищу Сталину, иначе могут быть неприятности, и для вас в том числе». Сообразительный Власик, вероятно, таким образом и поступил. Не ведаю, как было, но при следующей встрече Абакумов почтительно вытянулся передо мной. Это уж слишком привлекало внимание к моей персоне. Пришлось ещё раз предупредить через Берию.
В общем-то я был равнодушен к нему, такие, как он, исполнители появлялись в различных ведомствах, функционировали, исчезали почти бесследно. Рядовые граждане-товарищи, взаимозаменяемые. Но — каждый сверчок знай свой шесток. Абакумов же со своей подозрительностью вклинивался куда не следует. Когда я вернулся из Мценска, Борис Михайлович Шапошников вроде бы бесстрастно, подавляя возмущение, рассказал мне вот о чем. Рано утром 5 октября в воскресенье два лётчика 120-го истребительного полка Московской зоны обороны, возвращаясь с задания, заметили две длинные колонны, приближавшиеся к Юхнову. Что за войска? Сделали круг и убедились — идут немецкие танки и мотопехота.
В Москве, в штабе ВВС округа, лётчикам не очень-то поверили. Юхнов — глубокий тыл, откуда там гитлеровцы? Командующий ВВС округа Николай Александрович Сбытов послал на Юхнов для уточнения очень опытного лётчика, майора, и в то же время сообщил о случившемся по начальству и в Генеральный штаб. Шапошников, кстати, тоже засомневался: танки, мотопехота — полная неожиданность, прямая угроза Москве! Но дополнительная разведка подтвердила: да, две колонны приближаются к Юхнову.
Сталин спал. Шапошников сам принял экстренные меры. Готовились для выдвижения навстречу врагу несколько воинских частей. Лётчики установили наблюдение за колоннами. Командованию ВВС было приказано задержать противника ударами с воздуха. Для этой цели было выделено несколько сотен самолётов. Вероятно, массированный налёт остановил бы немцев, а может быть, вообще сорвал бы их замысел. Но… В 14 часов за генералом Сбытовым пришла машина. Генерала доставили к Абакумову. А тот заявил: все намеченные мероприятия отменяются до выяснения обстановки. Лётчики — паникёры, они приняли за немцев своих. Потому что фашистов там просто не может быть. Не должны быть там гитлеровцы!.. Веский довод.
К чести Николая Александровича Сбытова надо сказать — он не дрогнул перед главным особистом Красной Армии. К этому времени пятеро лётчиков подтвердили, что немцы идут на Юхнов, а он верил своим людям. И готов был ответить за них.
Протоколируемый разговор или, вернее, полуофициальный допрос продолжался недолго. Абакумов на всякий случай обзавёлся спасительным для него документом. Он, дескать, сомневался, предостерегал от паники, от того, чтобы нанести удар по своим. А Сбытов до конца выдержал характер. Он не просто подписал протокол, а запечатлел на ответственном документе следующее: «Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет занят ими». Очень большое мужество, очень большая боль за судьбу Отечества требовались для того, чтобы написать такие слова. Что было бы с генералом, если бы немцы втот день не заняли Юхнов?! Но они, увы, заняли этот важный опорный пункт на дороге к Москве. Не встретив сопротивления, не подвергшись ударам сотен бомбардировщиков, уже готовых для вылета.
Виновник один — Абакумов. Не удержаться бы ему на посту, не сносить бы головы, узнай обо всем Иосиф Виссарионович. Но как раз тогда он заболел, на двое суток вышел из строя, а когда выздоровел, юхновская история уже потеряла остроту, отодвинулась в прошлое, заслонённая новыми.
В ту ночь, о которой сейчас говорим, Абакумов докладывал о действиях немецких диверсантов, войсковой и агентурной разведки в нашей прифронтовой полосе и в Москве. Подчеркнул, что последнее время немцы проявляют повышенный интерес к району дач на Успенском шоссе от Барвихи, от Жуковки до деревни Борки. Иосиф Виссарионович обратил на это внимание:
— Может быть, они ищут и стремятся уничтожить наши зенитные батареи? Может, они ищут штаб Жукова? (Штаб Западного фронта разместился тогда в густом лесу неподалёку от станции Перхушково, в небольшом военном городке с таким же названием).
— По нашим данным, местонахождение штаба противнику неизвестно. Там надёжная маскировка, надёжная система охраны. Немецкая разведка не проявляла себя. А в районе дач уничтожены две группы диверсантов. Дважды в Горки Вторые пытались прорваться мотоциклисты. По просёлкам, по лесным дорогам. Один раз со стороны Звенигорода, а другой — из-за реки, через Уборы и Дмитровское. Только бдительность наших…
— Цель? — прервал Абакумова Сталин. — Что нужно немцам?
— Предположительно: захват руководителей партии и правительства или членов их семей. Захват документов, в том числе и личных.
— Молотов, Микоян предупреждены?
— Так точно.
Сталин прошёлся по кабинету, остановился перед Берией:
— Эти дачи не должны достаться врагу. Но уничтожать их пока преждевременно. Только в крайнем случае. И пусть каждый отвечает за свою дачу. Товарищ Берия — за свою, мы с Николаем Алексеевичем тоже. А дачу товарища Микояна можно превратить в надёжный опорный пункт на перекрёстке дорог. Посадить туда гарнизон с пушками и пулемётами.
— Там есть наше подразделение.
— Ваши люди — охранники, а не солдаты, а там нужна настоящая пехота и артиллеристы.
Отпустив Берию и Абакумова, Иосиф Виссарионович предложил мне:
— Николай Алексеевич, поезжайте на Дальнюю дачу, позаботьтесь, чтобы там все было в порядке.
— Не думайте больше об этом.
Он удовлетворённо кивнул. Он знал, что я хорошо понимаю его, и безоглядно доверял мне. А я был доволен, что освобождаю Иосифа Виссарионовича хотя бы от некоторых второстепенных забот.
Короткий тусклый денёк угасал, когда я выехал на Успенское шоссе. Дорога, перегороженная кое-где рядами ежей, была пустынна. Предупреждённые заставы без проверки пропускали мою машину. Большая застава была возле Барвихи, а дальше, до поста № 1, вообще никого. Ветер трепал ветви придорожных лип, сбивая последние листья. На вершинах оголённых деревьев чернели грачи. Остывшее, расплывшееся солнце появилось на несколько минут в разрыве серой пелены и, не порадовав и не обогрев, утонуло в непроглядной хмари.
Решил заночевать на своей дачке. Соскучился по уютному гнезду. А уж с утра, при свете, разобраться с делами на сталинской даче. В домике под старыми соснами — промозглый холод. Дочь моя и экономка с конца лета жили в Москве, иногда наезжая сюда по выходным дням. Сторож ушёл в армию, его жена с детьми перебрались куда-то к родственникам, то ли в Калчугу, то ли в Лайково. И соседние дома были пусты. С наступлением темноты — ни одного огонька (затемнение), ни голоса, лишь уныло, с подвывом, жаловались на судьбу брошенные голодные собаки.
Когда истопил печку, оттаяли, появились в доме родные, привычные запахи. Будто бы даже звуки ожили. И затосковал я. Вот ведь странно: редко вижу свою дочь, занятый делами, бывая в поездках. И ничего: помню постоянно, но не скучаю. Даже когда один где-нибудь в гостинице, в чужом доме, в вагонном купе. Но если оказываюсь без дочери там, где бывал с ней, — не могу, задыхаюсь от грусти. Вижу её, слышу её, не могу без неё. Особенно на даче, где все связано с ней, все проникнуто её теплом, её звучанием. Такая грусть, такая тоска и охватили меня, когда оказался в пустом доме, оглушённый тишиной, одиночеством, воспоминаниями. Готов был вернуться в город, побыть с дочерью, помолчать рядом с ней. Но машину отпустил до утра.
Откинув светомаскировку, долго сидел у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу, глядя на клумбу, на смутно черневшие, побитые заморозками цветы, ещё недавно такие яркие, душистые, беззаботные. И думал: увижу ли ещё весеннюю прелесть, летнюю, животворную красоту?! Ну, я-то уж так-сяк, насмотрелся. А молодые?! Следующий день выдался столь же хмурым, как и предыдущий. Небо было затянуто плотным, серо-грязным сукном окопной шинели. Накрапывал дождик, перемежавшийся редким снежком. Машина с двумя охранниками пришла часов в десять. На этот раз Успенское шоссе не было пустынным, как вчера вечером. В лесах обочь дороги можно было заметить военных. На шоссе — беженцы. Горько было смотреть на них. Навстречу нам брели женщины, дети, старики с узлами и чемоданами, усталые, грязные, прокопчённые дымом костров. Гнали отощавших коров, коз. На тележках везли остатки домашнего скарба. Особенно трудно было людям преодолевать спуск к Медвенке у дачи Микояна, а затем крутой подъем к Калчуге.
Скользили, падали. Там встретился нам эвакуировавшийся детский дом. Измученные воспитательницы тащили на себе груз — продукты. Ребята постарше несли на руках малышей, закутанных в шали, в платки, в куски материи. Шли привычно, вероятно, не первые сутки, без голосов, без плача. Сердце защемило. Приказал водителю сделать несколько ездок, перебросить всех детей к станции Усово, а сам с охранниками пошёл на микояновскую усадьбу. Там было все в порядке. Хозяйственная семейка перебиралась в Куйбышев, подальше от войны, с собственными запасами. Во дворе загружали две полуторки. В одну — бочонки и бочки. В другую — мешки. Работники бережно несли из подвалов ящики со стеклянными банками — варенье. Воинское подразделение для обороны дачи-крепости ещё не прибыло, и мне нечего было там делать.
В Горках Вторых обратил внимание на людей, тащивших стулья, столы, оконные рамы, двери, какие-то объёмистые узлы. Это были явно не беженцы.
— Курочат, — ухмыльнулся шофёр. — Лучше уж своим, чем немцу достанется.
— Правь туда, откуда несут.
Вскоре за Горками — знакомый поворот вправо, мостик через овраг, скрытый в лесном массиве забор. Всегда запертые массивные ворота, преграждавшие путь к роскошной молотовской даче, были распахнуты настежь, оттуда и тянулась цепочка людей, тащивших добычу. Одни — по шоссе к Горкам. Другие сворачивали на Знаменское. Рослые, крепкие бабы пересекали дорогу, направляясь к большому двухэтажному дому в зарослях: бывший хутор, превращённый в совхозное общежитие. Эти несли не барахло, а кур и визжавших поросят, окорока и бутыли с вином.
Молотовский дворец на поляне над рекой, с красивым белоколонным фасадом, зиял теперь чёрными проёмами окон и дверей. Тускло блестели в пожухшей траве осколки стёкол. Валялись затоптанные в грязь бумаги и, книги. — Молча, воровато, не показывая лиц, сновали окрестные жители — грабили. Первым желанием моим было разогнать их, но тут же подумал: может, действительно, пусть своим достанется, чем фашистам. Да и бесполезно гнать: я уеду, а они опять возникнут здесь, как черви на разлагающемся трупе.
Нет, наверно, не сдержал бы я гнева, если бы не одна картина, отвлёкшая внимание, поразившая меня. Правее крыльца стоял, опираясь на клюку, сутулый старик в заскорузлых сапогах, в истёртом, с клочьями шерсти, кожушке, в ветхом картузе, надвинутом на седые брови, под которыми насторожённо, зло поблёскивали, глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344