Тот понял, что мешает, и вышел.Когда дверь закрылась, Чиверадзе присел на край кровати и негромко спросил.– Кто приходил к тебе ночью у Квициния? Ты его знаешь?– Это был человек Зарандия, – медленно ответил Дробышев. – Он сказал, что в Бак-Марани, в доме Минасяна, находится связной из города. Идет в лес, на встречу с Эмухвари.– Ты не спросил, откуда он это знает?– Конечно, спросил. Он ответил, что по заданию Зарандия бывает у Минасяна. Зарандия тут же подтвердил это. Придя к Минасяну в этот день, он застал у него незнакомого человека. Ему показалось, что Минасян и незнакомец растерялись. Когда он уходил, хозяин дома проводил его. Во дворе он спросил у Минасяна, кто этот человек. Тот смутился и промолчал. Когда они дошли до тропы, хозяин оглянулся на дом и шепнул, что это связной из города, идет в лес, к Эмухвари. Просил никому не говорить об этом. У тропы они попрощались, Минасян вернулся в дом, а он побежал в селение, чтобы сообщить в Сухум.На почте ему сказали, что Зарандия здесь, у Квициния. Ну он и пришел к нам. Он посоветовал нам во что бы то ни стало захватить этого связного.– Зарандия не говорил тебе, кто этот его человек?– Когда тот ушел, Зарандия сказал, что это Акопян из селения Гульрипш. – Дробышев попытался приподняться на постели и с волнением спросил: – Постойте, разве этот человек не передал вам моей записки?Иван Александрович отрицательно качнул головой.– Никто не приходил. Ловушка.Дробышев кивнул головой.– Надо искать этого Акопяна, – произнес он.– Искать и немедленно! – ответил Чиверадзе. – Перевернем весь берег, а найдем!– Иван Александрович, а в городе известно, что я пришел в сознание? – спросил Федор.– А что?– Мне кажется, неплохо будет, если мы их успокоим. – Он грустно улыбнулся. – По логике вещей, моя смерть кое-кого бы устроила. Ведь как-никак я единственный свидетель. Я видел Эмухвари. Ну хорошо, – заметив протестующий жест своего собеседника, согласился Дробышев. – Они в лесу, и им на это наплевать. Но Минасян? Теперь он уже не сможет отрицать свое участие в банде!Федор откинулся на спину и тяжело дышал. Большие прозрачные капли пота выступили у него на лбу.– А Акопян? – сказал он, немного отдохнув. – Кто, как не я, уличит его в предательстве? И потому пусть думают…– Понятно! – перебил его Чиверадзе. – Теперь помолчи. Тебе вредно много говорить. Сандро! – позвал он хирурга.Подходя к кровати, врач улыбался, но глаза его тревожно смотрели на раненого.– Неужели не наговорились? – повернулся он к Чиверадзе. Стоя к раненому боком, хирург незаметно делал протестующие знаки.– Сейчас закончим, – сказал Иван Александрович, – Не беспокойтесь, Сандро, он будет молчать, сколько вы потребуете. Скажите мне, кто уже знает, что Дробышев пришел в сознание?– Как кто? Я, сестра знает.– А кто еще?– Да, видимо, пока никто. Но не беспокойтесь, у нас в городе этот секрет долго не продержится.Чиверадзе перебил словоохотливого хирурга.– Дорогой Сандро! Мне очень хотелось бы, чтобы наш раненый оставался некоторое время в бессознательном состоянии.Шервашидзе удивленно посмотрел на Чиверадзе и перевел взгляд на Дробышева. Федор улыбнулся.– Вы что, кацо, решили меня разыграть?– Да нет, дорогой, но нужно, понимаете, очень нужно, чтобы окружающие думали, что он, – Чиверадзе кивнул на Федора, – еще без сознания. Понятно?– Пожалуйста, если это вам нужно, – обиженно сказал Шервашидзе.– Договорились! Давайте сюда вашу сиделку. Шервашидзе нажал кнопку звонка.– Садитесь, Этери, – сказал он вошедшей сестре, – слушайте внимательно. Вы говорили кому-нибудь о том, что Дробышев пришел в себя?– Нет, батоно, – ответила она, смущенная и официальным тоном главврача и присутствием Чиверадзе.– Не успела значит, – улыбнулся Шервашидзе.– Так вот, запомните, – вмешался Чиверадзе, – Дробышев очень плох и до сих пор без сознания. Да, да, очень плох, и вы думаете, он не выживет, – повторил он, увидев ее удивленное лицо. – Так и говорите всем и никого к нему не пускайте. Поняли меня?Она закивала головой.– А вас никто не расспрашивал о состоянии здоровья Федора Михайловича? – спросил Иван Александрович.– Расспрашивали! – сказала Этери.– Кто? – насторожился Чиверадзе.– Да все и каждый день.– Все – это не то, – разочарованно протянул Иван Александрович. – А кто-нибудь особенно не интересовался?– Особенно? Нет, никто! Ваши звонили и приходили часто, все спрашивали о здоровье.– А вы что говорили им?– Как что? – она взглянула на Чиверадзе. – Правду говорила. Они и вино, и фрукты приносили, просили передать.– Ничего не передавали?– Главврач запретил. У больного все есть.– Правильно, а теперь все принимайте. Но все передавайте только мне! Так нужно.Она пожала плечами.– Хорошо!– И обязательно каждый раз узнавайте, кто принес! Понятно?Она не поняла, но кивнула головой.– У меня в дежурке и сейчас лежит сверток с фруктами и вином. Недавно принесли.– Кто?– Не знаю, Какой-то человек в штатском. Сказал, что от его друзей.– Принесите сюда! – распорядился Чиверадзе.– Имейте ввиду, Этери, вам доверено важное дело. Исполняйте все, что я вам сказал. В ваших руках, быть может, жизнь больного.Этери испуганно и удивленно посмотрела на Чиверадзе и вышла. Он медленно и раздельно продолжал:– У нас еще много врагов, Сандро, и они не брезгуют никакими средствами. В тайной войне, очень романтичной в книгах, написанных людьми, не имеющими понятия о нашей работе, и очень тяжелой действительности, враги применяют тысячи грязных и подлых способов. Кребс – старый мастер своего дела, а его хозяева славятся умением «выводить из игры» даже своих людей. Тех, кто много знает! Ну, о других и говорить нечего. Мы лечим раненых противников, они их добивают. А вот и Этери.Увидев сестру с небольшим, аккуратно упакованным свертком в руках, Чиверадзе перевел разговор.– Оставьте здесь, я возьму его с собой. Ты уж не обижайся, Федор. Тебе несут, а я отбираю.– Вы еще не кончили? Пойдемте, Этери, пусть они поговорят, – сказал Шервашидзе, вставая. – Только короче. И потом зайдите ко мне, Вано, – обернулся он уже в дверях.– Ты понял меня? – как только закрылась дверь, спросил Чиверадзе. – Возможно, они попытаются убрать тебя, мы поймаем их на этом. Когда тебе надо будет срочно сообщить мне что-нибудь ночью, имей ввиду – в коридоре дежурит санитар Гриша.– Понятно!– И в саду, – он посмотрел в окно, – тоже есть. Мне кажется, они попробуют навестить тебя – это было бы неплохо! А теперь давай прощаться, завтра заеду.Чиверадзе поднялся, вынул из кармана брюк маленький маузер и сунул под подушку.– На всякий случай! Все шлют тебе приветы, Василий Николаевич и Бахметьев тоже. Да, чуть не забыл, приехали Отрогов и Обловацкий, уже работают. Есть еще новость, но сейчас не скажу, потерпи. Хорошая новость, спасибо скажешь. А сейчас отдыхай! 14 Рано утром Обловацкий и Хангулов выехали в Гульрипш – небольшое селение к югу от Сухума. Появление их в этом маленьком поселке, лежащем на оживленном шоссе, не привлекло внимания местных жителей. Зайдя в оперпункт, Хангулов выяснил, что фамилию Акопян носят не меньше тридцати человек разного возраста. Обловацкий же, побродив по поселку и лавчонкам, зашел в маленький ресторанчик у автобусной остановки с заманчивым названием «Отдых друзей». Рядом с дверью на покоробившейся, порыжевшей вывеске были нарисованы беленький завитой барашек, бутылка вина, тарелка с чем-то очень неаппетитным и виднелась надпись «Зайди, голубчик» с большим вопросительным знаком.Небольшая комната с низким потолком, дощатым, не очень чистым полом, тремя столиками под залитыми вином скатертями была пуста. Только в глубине ее, за непомерно большой стойкой, накрытой стеклянным колпаком, дремал буфетчик. Толстый, краснощекий и, видимо, ленивый. Даже дверной колокольчик, звякнувший при входе Обловацкого, не заставил его поднять голову.Сергей Яковлевич подошел к прилавку. Под колпаком на тарелках лежала какая-то зелень, кусок местного ноздреватого, уже высохшего сыра, несколько коричневых яиц, и крылышко рахитичного цыпленка. От вида этой снеди у Обловацкого пропал аппетит, и он уже хотел повернуться и уйти, не будя спящего, но бросив взгляд на буфетчика, увидел, что тот не спит и наблюдает за ним заплывшими от жира узенькими глазами-щелками.– Что кушать будешь? – подняв голову, спросил буфетчик.– А что есть, кроме вот этого? – кивнув на витрину, сказал Сергей Яковлевич.– Можно сациви, харчо, лобио, шашлык, мамалыгу с сыром, – привычно перечислил буфетчик.– Ну давай шашлык, только поскорей, – неуверенно попросил Обловацкий. – И без мух, – добавил он, заметив, что мухи ползают по цыпленку.– Сейчас будет! – заверил его духаньщик и с живостью, которой Обловацкий от него не ожидал, подскочил со своего стула, повернулся и, сунув голову в деревянное окошко в стене, громко скомандовал кому-то за стеной:– Один шашлык, быстро!Он захлопнул окошко и начал резать хлеб.Сергею Яковлевичу теперь уже нельзя было уходить: работа завертелась, и он был ее виновником. Обловацкий подошел к ближайшему столику, смахнул с него рукой крошки хлеба и какие-то косточки и сел, ожидая заказа.– Вино пить будешь? – поинтересовался духанщик.– А какое есть?– Какое хочешь! Вино одинаковое, местное, только бутылки разные, – серьезно ответил толстяк.– Давай местное, – улыбнулся Обловацкий.Скоро принесли шашлык, а стол заставили тарелками с какой-то травой, острой пахучей «сацибели» и с хлебом. Появилась бутылка красного вина и мокрый стакан.Пока Сергей Яковлевич пытался разгрызть и прожевать кусок старого жилистого мяса («Наверное, буйволиное» – подумал он), толстяк уже налил ему вина и сел рядом.– Приезжий? – спросил он, любопытный, как все духанщики. – Из Москвы?Продолжая жевать, Обловацкий кивнул головой.– По делу приехал или так? – продолжал допытываться буфетчик. Это «так» очевидно означало: на отдых.Сергей Яковлевич снова кивнул головой: «Так!» Потеряв надежду осилить кусок мяса, который не брали зубы, Обловацкий проглотил его и запил вином.– В Москве работаешь? – не отставал буфетчик.– В Москве, – переводя дыхание, ответил Сергей Яковлевич. – На днях домой уеду. – И, помня рассказы о здешней контрабанде, поинтересовался:– Чего-нибудь хорошего у вас тут достать нельзя?– Французские чулки? – наклонился к нему буфетчик.Несмотря на то, что в комнате, кроме них, никого не было, он сейчас говорил шепотом.– Можно и чулки, но лучше что-нибуда подороже.– На костюм?– Вот это уже хорошо, – обрадовано сказал Обловацкий.– Какой цвет тебе хочется? – допытывался толстяк.– А какой есть?– Какой надо, такой и будет.– Хорошо бы синий или коричневый. А посмотреть можно?Обловацкий пожалел, что не взял с собой денег.– Говоришь, через несколько дней уезжаешь? – переспросил его духанщик. – Давай адрес, завтра принесут тебе.Обловацкий написал на клочке бумажки номер своей комнаты в «Рице» и свою фамилию. Увидев входившего в духан и, видимо, искавшего его Хангулова, он повернулся спиной, и Виктор понял, что мешает. Покрутившись у буфета и выпив стакан вина, он вышел.– Видел? – буфетчик наклонился к столу. – Чекист.– Что ты говоришь? Не может быть! А я подумал – курортник какой-нибудь, – притворно удивился Сергей Яковлевич.– Чекист! Я его знаю! – уверенно сказал толстяк. – Я их всех знаю, – самодовольно повторил он.– Так значит, завтра? – спросил Сергей Яковлевич, вставая и расплачиваясь.– Наше слово – закон! Ты хороший человек, тебе можно сделать! – ответил духанщик. – Если что будет нужно, приходи, спроси Ашота – это я! – он ткнул себя пальцем в грудь.– Спасибо, обязательно зайду! – поблагодарил Сергей Яковлевич.Попрощавшись, он пошел к автобусной остановке и, садясь в автобус, увидел Хангулова, разговаривающего с милиционером.Шофер с сумкой и рулоном билетов получил с него деньги за произд и закричал на всю улицу:– На Сухум, на Сухум, чкара, чкара – скорей, скорей, сейчас поедем. * * * Проработав всю ночь над документами, Обловацкий вернулся в гостиницу и лег спать. Отрогов с Чочуа находились в Афоне, и ему никто не мешал.Утром стук в дверь разбудил его. Отворив, он увидел незнакомого молодого человека в серой поношенной черкеске, с башлыком на голове.– Ты Сергей? – спросил вошедший.– Я!– Мы к тебе, Ашота знаешь?– Заходи, заходи, – обрадовался Сергей Яковлевич. – Принес?Неизвестный внимательно осмотрел комнату и, немного помедлив, сказал:– Принес, сейчас будет! – и вышел в коридор.Выйдя на балкон, Обловацкий заметил Пурцеладзе, сидевшего напротив гостиницы. Увидев Обловацкого, он кивнул головой и закрылся газетным листом.Услышав стук открываемой двери, Сергей Яковлевич вернулся в комнату. В дверях стоял его новый знакомый. Через плечо у него была переброшена плотно набитая переметная сума – хурджин. Гость положил хурджин на пол и сел у круглого стола.– Ну, показывай, что принес, – сказал Сергей Яковлевич, деловито потирая руки.– Коверкот принес, бостон принес, индиго, – нараспев ответил он.– Как тебя зовут? – спросил Обловацкий.– Васо.– Ну, выкладывай товар, Васо.– Ты дверь закрой, пожалуйста, – попросил гость, – потом покажу. Сам знаешь, разные люди ходят!Закрынв дверь на ключ, Обловацкий подошел к столу, на котором уже лежали два отреза – темно-синий и коричневый.Обловацкий не очень хорошо разбирался в материале, но все же увидел, что отрезы посредственные.– Э, да такие отрезы продаются у вас во всех сельпо. А что, получше нет? – спросил он разочарованно.– Не нравится? Ну тогда смотри вот это. – Васо достал из хурджина отрез отличного индиго.– Вот этот я возьму. А серого нет?– Есть и серый.Как заправский купец, Васо вытащил и развернул новый отрез.Немного поторговавшись для виду, Сергей Яковлевич заплатил и спрятал покупки в чемодан. Васо уложил оставшиеся отрезы в хурджин.– Носить будешь – вспоминать будешь, девушки любить будут. Ну, до свиданья!– Спасибо, – поблагодарил, провожая его, Обловацкий.Закрыв за своим гостем дверь, Сергей Яковлевич вышел на балкон. Посмотрел вниз, увидел, как из подъезда вышел Васо с хурджином на плече, немного постоял и осмотрелся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37