– Откуда? – спросил пастух.– Из Сухума. Лошадь хочу купить в Цебельде, – на всякий случай сказал Сандро.– А кто продает? – пастух пристально посмотрел на Сандро.– Авидзба, – сказал Сандро.Пастух медленно осмотрелся кругом и, уже не глядя на своего собеседника, сказал:– Когда пройдешь Ольгинскую, зайди в крайний дом справа, у речки. Спроси Микава Николая. Он тебе скажет, что делать.Сандро внимательно посмотрел на пастуха:– Зачем?– Иван Александрович так приказал. Минасян вчера был здесь, ушел в сторону Цебельды. Курить есть?Угостив пастуха, Сандро поднялся.– Ну, спасибо, я пойду.– Иди, иди. Я думал – не дождусь тебя.– Передай в Сухум. Три дня назад Минасян ночью был в Маджарке, встречался с гульрипшским Христо.– Передам. Ну, иди, иди.В лесу было тихо, прохладно и сыро. Пройдя километровую лесную полосу, Сандро вышел на поляну, где расположились разбросанные домики селения. За ними, почти вплотную, стояли освещенные солнцем горы с редким лесом. Отсюда начинался подъем на Цебельдинскую возвышенность – вероятное место, где скрывался Минасян.Сандро был готов к встрече. Он знал, что за его продвижением в горы заботливо следит Чиверадзе, готовый прийти на помощь в трудную минуту. 21 «Майсурадзе, Давид Григорьевич, 1890 г . рождения, уроженец г. Новосенаки, грузин, служащий, член КП(б) Грузии с 1929г., образование 7 классов Тифлисской гимназии. Отец – мелкий торговец, мать – домашняя хозяйка».Читая анкету, Чиверадзе удивился с какой легкостью Майсурадзе, после советизации Грузии менял места работы. За десять лет он успел побывать в торговой сети, в артелях промкооперации, Грузлесе, Грузтабаке. Там же был принят кандидатом в члены КП(б) Грузии («Проверить, кто его рекомендовал!»). В 1929 году направлен на работу в Абхазию для укрепления аппарата Абтабсоюза («Проверить, кто направил!»). Но если эти места работы были описаны подробно со ссылками на номера приказов о назначениях, переводах и премированиях, то в годы дооктябрьского периода, несмотря на то, что Майсурадзе был уже взрослым человеком, он, судя по анкете, не работал и «жил на иждивении родителей». Совсем не ясно, что делал в годы меньшевистского господства («Не работал? Сомнительно! Запросить Тифлис!»). Каково его окружение здесь, в Табсоюзе и в городе? Что за странные у него отношения с этим инженером СухумГЭСа Жирухиным? («Кстати, почему молчит о нем Москва?»). Дверь кабинета Чиверадзе приоткрылась.– Разрешите? – спросил появившийся в дверях сотрудник.– Да. Что у вас?– Слухачи перехватили морзянку из Афона!– Открытым текстом?– Нет, шифром.– Как только закончат расшифровку, давайте сюда! – приказал Чиверадзе.– Есть!Оставшись один, он продолжал читать. Его заинтересовало, что, будучи вполне здоровым, Майсурадзе не служил в царской армии, хотя в первый год мировой войны ему было двадцать четыре года, а к концу войны, когда нехватка в «пушечном мясе» была особенно велика – двадцать восемь. «Предположим, откупился, – подумал Иван Александрович, – ну а при Временном и при меньшевиках – тоже откупился или „на иждивении родителей“? Или служил в Народной гвардии, а то и в особом отряде Джугели? („Срочно проверить по архивам все эти годы!“). Наград не имеет („Ясно, откуда же!“). Не судился. Да, таков старший инструктор Абтабсоюза. Не слишком ли часто он ездит в Москву и Тифлис? Не слишком ли много, даже для инструктора, разъезжает по районам? И потом, это странное пристрастие к „бывшим“, посещение их, долгие беседы. Наконец, встреча с приехавшим из Москвы, из ВСНХ, Михаилом Михайловичем Капитоновым на квартире у председателя Абтабсоюза Назима Эмир-оглу. Странная встреча, поздно вечером, с тщательными проверками при подходе к дому Назима. И после полуторачасовой встречи – уход по одному. На другой день, встретившись у Курортного управления, они даже не поздоровались, хотя прошли один мимо другого буквально в двух шагах. Капитонов даже отвернулся! А приезд Майсурадзе в Эшеры и его посещение Дзиапш-ипа („Предстоящий допрос, вероятно, подтвердит это!“). Нет ли связи между приездом его в Эшеры и ранением Чочуа? Или это странное, но совпадение! И, наконец, периодические свидания Капитонова с Жирухиным, вплоть до сегодняшней пьянки в „Рице“. Подождем до утра, когда станет известно, как и куда они разошлись после ресторана.» Звонок телефона прервал его мысли.– Да, слушаю. Здравствуй, дорогой, как раз вовремя! Заходи.Положив трубку, Иван Александрович поднял ее снова и попросил соединить его с квартирой главврача. К телефону долго не подходили, и Чиверадзе хотел уже повесить трубку, когда, наконец, сонный женский голос произнес: «Кого надо?» Чиверадзе попросил Шервашидзе.– Здравствуйте, Сандро, – сказал он, когда отозвался сам хозяин, – простите за поздний звонок. Как наш больной?– Что больной?! Больной хочет домой! Недисциплинированный пациент!– И вы думаете, что…– Я думаю, – перебил его Шервашидзе, – что через несколько дней его действительно лучше перевести домой. Так дней на десять. А потом отправить куда-нибудь в санаторий, чтобы он понемногу привыкал к людям… и к своей физической неполноценности. Все равно следить за ним и лечить его мы будем и дома и в санатории. А негоспитальная обстановка свое возьмет.– Может быть, настало время устроить встречу с женой? – спросил Чиверадзе.– Я только что хотел это предложить, – ответил Шервашидзе.– Ну вот, видите, какое у нас взаимопонимание, Сандро! Вот только насчет физической неполноценности – не согласен. Настоящий советский человек, а тем более коммунист, во всех случаях останется полноценным членом социалистического общества. Полезным и нужным! – подчеркнул Чиверадзе.– Но, как врач…– Вы не правы и как человек, и как советский врач. Но мы еще вернемся к этому разговору. Спокойной ночи!Едва успел Чиверадзе закончить беседу с Шервашидзе, как в кабинет постучали.– Войдите, – сказал Иван Александрович. В кабинет вошел Обловацкий. – Здравствуй еще раз, Сергей Яковлевич, – сказал Чиверадзе, – Иди, садись. Рассказывай подробно о встрече в «Рице», о пьянке. – Иван Акександрович засмеялся. – Имей ввиду, я в курсе, мне уже звонили.– Ну, раз звонили, делать нечего, придется говорить правду, – улыбаясь, развел руками Обловацкий.Он сел и, не торопясь, останавливаясь на деталях, рассказал о встрече с компанией Жирухина.– Ты только подумай, какая сволочь! – не сдержался Чиверадзе, когда Обловацкий рассказал ему о разговоре. – Говоришь, нагло вели себя? – и в ответ на утвердительный кивок, спросил: – Так кто был? Михаил Михайлович – это Капитонов, из Москвы, знаю мало-мало, как говорят в Батуме. Интересная птица! Потом Василий Сергеевич – Тавокин, инженер Главэлектро, тоже гусь порядочный! Потом наш общий знакомый Александр Семенович Жирухин. А кто же четвертый?– Он все больше молчал и пил вино, я так его и не «разговорил», – нахмурился Сергей Яковлевич.– Смотри, какой неразговорчивый! – рассмеялся Чиверадзе и вызвал дежурного.– Когда позвонит Леонов, пусть срочно зайдет ко мне, – сказал он вошедшему сотруднику. – Ну, а дальше? – снова обратился он к Обловацкому.Сергей Яковлевич сказал о том, что у ресторана видел Пурцеладзе.– Только его, а остальных?– Других не видел, а были?– Конечно, были. Дорогих гостей надо проводить домой, чтобы их кто-нибудь не обидел, – Чиверадзе немного помолчал и, улыбаясь, многозначительно добавил: – мне Василий Николаевич с Бахметьевым голову оторвут, если я не буду внимателен к гостям.– Иван Александрович, – внезапно перебил Обловацкий. – Я хотел вам сказать… Тяжело ей. Мечется она. Помочь надо человеку.– Это ты о ком? – спросил Чиверадзе.– О Русановой, жене Дробышева, – пояснил Сергей Яковлевич.Чиверадзе внимательно взглянул на него, как-то весь собрался, лицо его стало строгим, на лбу легла глубокая дорожка. Потом усталые глаза его потеплели. «Знает, – подумал Обловацкий, – ей-богу, знает». – И продолжал вслух:– Помочь надо человеку! Ну, ошиблась, так что ж, добивать ее? Вот мы шли с нею, – заторопился он, – она мне все рассказала. Понимаете, все. И ведь чужому человеку! Думаете, легко ей было? Простить ее нужно, – волнуясь, говорил Обловацкий. – А если не простить, так сказать все прямо, не мучить неизвестностью и ожиданием. Неужели Федор не понимает этого? И вы тоже?Иван Александрович, став очень серьезным, встал, обошел стол и, подойдя к удивленному Обловацкому, наклонился и обнял его за плечи.– Ты прав, конечно, прав! Хорошо говорил, сердцем. Значит не зачерствел. Я рад, что не ошибся в тебе.Конечно, решать должен сам Федор. Но и мы не можем, не должны оставаться в стороне. Грош нам цена, если мы, как обыватели, отвернемся от них в такую минуту! Я поговорю с ним. Будь спокоен, думаю, все устроиться.Чиверадзе вернулся к своему креслу, сел, задумчиво побарабанил пальцами по столу, затем спохватился.– Крепкого чая с лимоном хочешь? – спросил он. – После пьянки, раз уж ты в Сухуме пьянствовать начинаешь, помогает!– С удовольствием! – повеселел Обловацкий.– Ну, раз с удовольствием, пойди и скажи, чтоб принесли. Да пусть захватят поесть мне чего-нибудь. А то ты ужинал, а я ничего не ел, ждал тебя.Когда Сергей Яковлевич возвращался из буфета, дежурный предупредил, что у Чиверадзе посетитель. Обловацкий постучал в дверь.– Заходи, Сергей Яковлевич, – сказал Чиверадзе. – Оказывается, чай с лимоном нужен на троих. Познакомься с товарищем Леоновым.Сидевший в кресле человек поднялся и протянул руку. Сергей Яковлевич шагнул к нему и увидел… четвертого из компании Жирухина.– Что ты на него так смотришь, знакомый, что ли? – спросил, улыбаясь, Чиверадзе.– Знакомый! – засмеялся Сергей Яковлевич.– Ну, раз знакомый, давай разговаривать, – ответил Иван Александрович. 22 На картах эта дорога называлась Военно-Сухумской. В далеком прошлом по ней шли римские легионы. При появлении врага горцы, поспешно собрав свой нехитрый скарб, уходили тайными тропами к горным перевалам. Смельчаки, засев за камнями и огромными деревьями, отбивали медленно и осторожно двигавшиеся колонны римлян и, истратив последние стрелы, отступали в глубь гор. В отместку за сопротивление враги сжигали хранившие человеческое тепло дома, в которых, казалось еще, звучали голоса ушедших в горы и смех их детей. Кто знает, сколько трагедий разыгралось в далекие времена на этой дороге? Это было очень давно, и о тех событиях забыли уже прадеды прадедов. О прошлом свидетельствовали только огромные каменные плиты, которыми была выложена уходящая вверх дорога, да развалины когда-то грозных крепостей на окрестных вершинах.Летом и осенью сотни туристов в широкополых соломенных шляпах, с рюкзаками за плечами, альпенштоками и просто с палками, вырезанными в пути, шли здесь к морю. Звенел смех, слышались громкие голоса. Сейчас на севере стояла зима, туристы готовились к сдаче экзаменов и зачетов, стояли у станков, трудились в лабораториях и лишь в свободные часы вспоминали о путешествиях, мечтали о новых походах.Прохладный ветер ущелья обошел Ольгинскую, расположенную у самого предгорья в долине. Казалось, солнце отдавало весь свой жар этому селению. Единственная улица была пуста, обыденная скука и тишина господствовали здесь. Даже разморенные полуденным зноем собаки забились в тень кустарника и лежали там с вываленными розовыми языками. Изредка проходивший путник мог вызвать у них лишь ленивое любопытство. Нехотя подняв головы, они молча провожали его взглядами.Усталый, потный и злой Сандро медленно шел по улице. Он неоднократно проезжал мимо Ольгинской, бывал здесь и знал местность.Тут он должен был встретиться с неизвестным ему Микава.За последними, кучно стоявшими строениями, дорога втягивалась в ущелье, резко вильнула вправо, и Сандро увидел в стороне одинокий дом. Видимо, здесь и было место встречи. Сандро оглянулся и убедился, что вокруг по-прежнему тихо и безлюдно. Узкой тропинкой он направился к дому, казавшемуся вымершим, обошел его кругом и постучал в одну из закрытых ставен. В окне показалась старуха в черном платке. Она вопросительно смотрела на Сандро.– Микава дома? – спросил он по-грузински. Она закивала головой и махнула рукой. Сандро повторил вопрос. Старуха исчезла, и вместо нее показалась мужская голова.– Микава дома? – снова спросил Сандро.– Что нужно? – спросил мужчина.– Я иду в Цебельду, – сказал условный пароль Сандро.– Зачем?– Купить лошадь.– У кого?– У Авидзба, – ответил Сандро. – Ты Микава?Мужчина заулыбался, посмотрел по сторонам и сказал:– Конечно, Микава! Заходи, заходи, пожалуйста, гостем будешь!Поднявшись по лестнице, Сандро вошел в открытую дверь. На пороге его ожидал Микава, человек невысокого роста, лет сорока, с нездоровым одутловатым желтым лицом. Редкие и длинные полуседые волосы венчиком обложили лысую верхушку головы. Лицо было приторно благодушно, но глаза настороженно осматривали гостя.– Входи, входи, пожалуйста, – сказал он, уступая дорогу и показывая на дверь в глубине комнаты. Сандро не торопясь прошел по узкой домотканной дорожке, слыша за собой шаги хозяина. У двери Микава обогнал Сандро и, распахнув ее, снова пропустил его вперед. Сандро вошел в полутемную комнату с закрытыми ставнями. Через неплотно пригнаные пазы просачивались длинные столбики света, падавшие на дорожку. Освоившись с полумраком, Сандро повернулся к Микаве.– Что хорошего скажешь? – и, не ожидая ответа, попросил рассказать обстановку.– Хозяин сказал, чтобы ты до темноты успел в Цебельду. Минасян сегодня ночью был здесь.– Я знаю! – кивнул Сандро.– У меня был! В этой комнате, – не обращая внимания на реплику Сандро, повторил Микава. Сандро вздрогнул.– О чем говорили? – спросил он.– Злой очень. Трудно говорить было. Я уговаривал его остаться отдохнуть. Не захотел он, торопился.– Куда пошел?– Сказал, что должен встретиться с одним человеком около Красного моста, получить письмо для Эмхи. Я уже сообщил об этом в Цебельду.– Не узнал. Кто этот человек?– Нет, Минасян сам его не знает. Сказал, что после встречи пойдет в Бешкардаш, где должен увидеть Хуту или его человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37