https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/s_gidromassazhem/
В автобиографии 1938 года Георгий Константинович отмечал:
«Участие в октябрьском перевороте выражал в том, что эскадрон под руководством комитета встал на платформу большевиков и отказался „украинизироваться“ (т. е. превращаться в украинскую национальную воинскую часть, подчиненную Центральной Раде в Киеве. – Б.С.)».
В мемуарах он написал немного подробнее:
«…В начале осени 1917 года некоторые подразделения перешли на сторону Петлюры (т. е – Центральной Рады. – Б.С.).
Наш эскадрон, в состав которого входили главным образом москвичи и калужане (естественно, не имевшие ни малейшего желания «украинизироваться». – Б. С.), был распущен по домам солдатским эскадронным комитетом. Мы выдали солдатам справки, удостоверявшие увольнение со службы, и порекомендовали им захватить с собой карабины и боевые патроны. Как потом выяснилось, заградительный отряд в районе Харькова изъял оружие у большинства солдат. Мне несколько недель пришлось укрываться в Балаклее и селе Лагери, так как меня разыскивали офицеры, перешедшие на службу к украинским националистам.
30 ноября 1917 года я вернулся в Москву, где власть в октябре перешла в надежные руки – в руки большевиков – рабочих, солдатских и крестьянских (? – не уверен, были ли в Москве крестьяне. – Б.С.) депутатов».
Ту же дату возвращения Жукова, 30 ноября, назвал и М.М. Пилихин. Возможно, Михаил Михайлович сам и подсказал ее двоюродному брату в период работы над «Воспоминаниями и размышлениями», потому что в более ранней автобиографии 1938 года Георгий Константинович утверждал, что «со старой армии вернулся в декабре 1917 года» (а может, дело в том, что Жуков всего лишь перевел старый стиль в новый).
О своем приходе в Красную Армию маршал вспоминал так:
«Декабрь 1917-го и январь 1918 года провел в деревне у отца и матери и после отдыха решил вступить в ряды Красной гвардии. Но в начале февраля тяжело заболел сыпным тифом, а в апреле – возвратным тифом. Свое желание сражаться в рядах Красной Армии я смог осуществить только через полгода, вступив в августе 1918 года добровольцем в 4-й кавалерийский полк 1-й Московской кавалерийской дивизии».
Можно было бы поверить, что Георгий Константинович пошел в Красную Армию добровольцем. Но в автобиографии 1938 года он черным по белому написал:
«В РККА – с конца сентября 1918 года по мобилизации. Службу начал в 4-м Московском полку (кавалерийском) с октября 1918 года».
В 38-м году Жуков наверняка точнее помнил события 18-года, чем в середине 60-х, когда писал мемуары. Впрочем, думаю, и на склоне лет маршал все прекрасно помнил. И неслучайно сдвинул дату своего поступления в армию с конца сентября на август, чтобы хоть немного уменьшить промежуток между болезнью и мобилизацией. Ведь пять месяцев – слишком большой срок, за который не один раз можно было осуществить «желание сражаться в рядах Красной Армии», если бы оно, действительно, существовало. Боюсь, однако, что в то время такого желания у Георгия Константиновича еще не было. От крестьянского труда он давно отвык, мечты же о собственной скорняжной мастерской при новой власти пришлось оставить. Зато Жуков неплохо знал военное дело. Можно было избрать карьеру профессионального военного. А поскольку и Калужская губерния, и Москва находились в зоне постоянного контроля красных, особого выбора, на чьей стороне сражаться, у бывшего драгунского унтер-офицера не было. Но в мае 1918 года вспыхнул мятеж чехословацкого корпуса. Народная армия эсеро-меньшевистско-го Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) заняла Поволжье. А все западные губернии оказались заняты австро-германскими войсками. Трудно было сказать, что будет с Советской властью. Вот Жуков и не торопился связывать свою судьбу с Красной Армией. Когда же его, как бывшего унтер-офицера царской армии, наконец мобилизовали, военное положение стало гораздо благоприятнее для Советов. Войска Комуча терпели поражение за поражением. Под Царицыным была разбита казачья армия поддерживаемого немцами донского атамана генерала П.Н. Краснова. Возможно, именно в этих боях погиб двоюродный брат Жукова Александр Пилихин. В отличие от Георгия, он поступил в Красную Армию добровольцем еще в феврале 1918 года, из патриотических чувств, чтобы бороться с германским нашествием. Жуков осенью 18-го, тоже сделал окончательный выбор в пользу большевиков. Придя в 1-ю Московскую кавдивизию, сразу же записался в сочувствующие Коммунистической партии (об этом он писал в автобиографии 1931 года). А уже 1 марта 1919 года был принят в полноправные члены партии ячейкой 4-го кавалерийского полка.
Этот полк формировался в Москве, в Октябрьских казармах на Ходынке. Сначала Жукову пришлось служить рядовым, но очень скоро его сделали командиром отделения – учли боевой опыт и прежнее унтер-офицерство. В марте 1919 года 4-й кавполк вместе с дивизией двинулся на восток против уральских казаков. Жукову запомнился первый бой в мае 19-го: отчаянная рубка с казаками на подступах к станции Шипово. В июне 1-я Московская кавдивизия и 25-я стрелковая дивизия под командованием В.И. Чапаева смогли соединиться с осажденным гарнизоном Уральска. Казаки вынуждены были отступить.
С Уральского фронта 1-ю кавдивизию перебросили под Царицын, на который наступала Кавказская армия генерала барона П.Н. Врангеля. В августе, когда дивизия Жукова прибыла на фронт, город уже пал. Село Заплавное на левом берегу Волги, недалеко от места дислокации дивизии, было захвачено белыми, переправившимися через Волгу между Черным Яром и Царицыным. Красные кавалеристы втянулись в бои, которые особого ожесточения достигли в первой половине сентября, В октябре, когда под Царицыным продолжались только столкновения местного значения, Жуков, уже будучи помощником командира взвода, был ранен осколками ручной гранаты в левую ногу и левый бок. С поля боя его вынес на бурке политрук эскадрона старый большевик Антон Митрофанович Янин, тоже раненый. Дружба с ним сыграла важную роль в устройстве личной жизни Георгия Константиновича.
Янин на телеге отвез Жукова в лазарет в Саратов. Там хорошая знакомая Актона Митрофановича Полина Николаевна Волохова из Полтавы стала заботиться о нем, а ее младшая сестра – юная гимназистка Мария – о Жукове. В госпитале Жукову не повезло: еще раз заболел тифом. Целый месяц выхаживала его Мария. Между ними возникла Любовь. Внук Марии Николаевны Георгий, названный в честь деда, сообщает: «Дедушка рассказывал мне, что он уже тогда полюбил бабушку. За ее милосердие и чудесные голубые глаза… Благодаря им… появилось ее ласковое прозвище – „Незабудка“. Так Жуков познакомился с одной из первых двух своих жен. Через некоторое время читатели поймут, почему я употребляю столь сложную словесную конструкцию.
После выздоровления – Жуков получил месячный отпуск и отправился в родную деревню. А сестры Волоховы вернулись в Полтаву, Роман Георгия и Марии возобновился лишь три года спустя, уже в Минске.
В Стрелковке Жуков убедился, что народ стал жить еще хуже, чем при царе, но это не поколебало его желания служить в Красной Армии. После отпуска Георгия Константиновича направили в запасной батальон с предписанием послать в последующем на курсы красных командиров. Тут сыграли свою роль партийность и пребывание в учебной команде.
С марта по сентябрь 1920 года Жуков учился на 1-х Рязанских кавалерийских курсах, располагавшихся на станции Старожилово в бывшем дворянском поместье. Там он сдал экстерном экзамены за 4-й класс городского училища. Требования к экзаменующимся были самые щадящие. Офицеры-военспецы, преподававшие на курсах, понимали, что четыре года войны никак не способствовали усвоению грамматических правил и десятичных дробей.
Жукова назначили Старшиной 1-го эскадрона. Пришлось заниматься хорошо знакомым делом: проводить с курсантами строевую и физическую подготовку, учить их штыковому бою, показывать, как правильно владеть пикой и шашкой. В июле слушателей Рязанских курсов перебросили в Москву и разместили в Лефортовских казармах. Жукова и его товарищей включили в состав сводной кавалерийского полка 2-й курсантской бригады, которую собирались направить для борьбы с Врангелем. Георгий Константинович вспоминал: «В Москве у меня было много родственников, друзей и знакомых. Хотелось перед отправкой на фронт повидать их, особенно ту, по которой страдало молодое сердце, но, к сожалению, я так и не смог никого навестить. Командиры эскадрона, часто отлучавшиеся по различным обстоятельствам, обычно оставляли меня, как старшину, за главного. Пришлось ограничиться письмам к знакомым. Не знаю, то ли из-за этого или по другой причине между мной и Марией произошла размолвка. Вскоре я узнал, что она вышла замуж, и с тех пор ее никогда больше не встречал».
Думаю, незанятость Георгия по службе стала истинной причиной размолвки. Сердце Георгия к тому времени было уже занято другой Марией – Волоховой.
В августе курсантов перебросили в Краснодар. Сводному курсантскому полку предстояло отражать высадившийся на Кубани десант генерала С.Г. Улагая, а также сражаться с партизанскими отрядами генералов Фостикова и Крыжановского. В бою под станцией Степной Жуков получил легкую контузию.
В сентябре, когда десант Улагая вынужден был эвакуироваться в Крым, в Армавире состоялся досрочный выпуск части курсантов. Жуков получил назначение в 14-ю отдельную кавалерийскую бригаду здесь же, на Кубани. Оставшиеся курсанты в составе сводного полка были брошены на преследование разрозненных белых отрядов, отошедших в Кавказские горы. В Дагестане полк попал в засаду и был почти полностью уничтожен. Можно сказать, что Жукову повезло. Останься он с полком, вряд ли бы избежал смерти.
В 14-й бригаде Жуков стал командиром взвода одного из эскадронов 1-го кавалерийского полка. Командир эскадрона Вишневский симпатий у него не вызывал. Георгию казалось, что тот мало интересуется эскадронными делами. Однако не слишком хорошие отношения с комэском не помешали продвижению по службе. Вскоре после одного из успешных боев против небольшого отряда белых Жукова назначили командиром 2-го эскадрона. Вероятно, сыграла роль рекомендация его старого друга Янина, который был в этом эскадроне политруком. В конце 1920 года бригаду перебросили в Воронежскую губернию для борьбы с крестьянским восстанием под руководством Колесникова. Потерпев ряд поражений в боях с регулярными войсками, колесниковцы вынуждены были отступить в Тамбовскую губернию на соединение с повстанческой армией А.С. Антонова. Туда же двинулась и 14-я кавбригада.
В Воронежской губернии в последние месяцы 1920 года Жуков познакомился с одной из двух своих первых жен – Александрой Диевной Зуйковой. Дочь Георгия Константиновича от Марии Волоховой Маргарита со слов матери рассказывала:
«В то время в Воронежской области Янин и Жуков служили в одном эскадроне. И однажды ночь застала их в доме священника. На печке отец заметил испуганную девушку и спросил ее:
– Ты кто?
– Я поповна, – ответила та. Янин и Жуков расхохотались, а Жуков спросил девушку:
– Грамотная ли ты?
– Да.
– Пойдешь писарем в, эскадрон?
– Пойду.
– Жалко девку, – сказал отец Янину. – Все равно убьют, война ведь. Пусть лучше будет у нас писарем в эскадроне. – И приказал Александру Диевну оформить. Так она оказалась в эскадроне, которым командовал Георгий Константинович. А он в молодости был лихой красавец кавалерист. И Александра Диевна, возможно, влюбилась в него, считая своим благодетелем и покровителем».
Ну, насчет поповны тут несомненная ошибка, вызванная тем, что первая встреча Александры и Георгия, действительно, произошла в доме священника, с которым Зуйкова на самом деле могла находиться в каком-то родстве. По воспоминаниям старшей дочери Жукова от брака с Зуйковой Эры, мать была учительницей. Отец Александры Диевны, Дий Алексеевич, служил агентом по продаже швейных машинок фирмы «Зингер», а ее мать, Анна Максимовна, родилась в городе Липецке Тамбовской губернии и происходила из обедневшей крестьянской семьи. В автобиографии 1938 года, дабы сделать происхождение тестя несколько более «пролетарским», Георгий Константинович написал, что отец жены «ремонтировал по деревням „зингеровские машины“. Кстати говоря, торговому агенту наверняка приходилось при случае самому ремонтировать продукцию фирмы.
А вот обстоятельства знакомства Жукова с Зуйковой, похоже действительно были весьма драматичны. Старшая дочь Александры Диевны Эра со слов матери рассказывала о них следующим образом: «Это случилось в 20-м году в Воронежской губернии, где мама родилась (здесь дочь, считавшая мать уроженкой станции Анна Воронежской губернии, скорее всего, ошиблась – в автобиографии 1938 года Жуков написал, что Александра Диевна была уроженкой села Елань-Козловка „бывшей Тамбовской губернии“; вероятно, в Анну Зуйковы переехали позднее. – Б.С.), а отец воевал с бандами Антонова (на самом деле – Колесникова. – Б.С.)… Однажды нашу маму стали преследовать несколько красноармейцев, и отец ее защитил. Понравились они друг другу с первого взгляда и больше уже не расставались». Насчет «не расставались» тут явное преувеличение. Как мы увидим дальше, Георгий Константинович не раз покидал Александру Диевну, затем возвращался и снова уходил, Георгий Константинович вспоминал, что в столкновениях с восставшими тамбовскими крестьянами не раз оказывался на волосок от смерти: «В боях антоновцы сражались довольно упорно, так как вначале на их стороне был количественный перевес (зато на стороне красноармейцев был подавляющий перевес в вооружении и особенно в количестве боеприпасов. – Б. С.). У нас с ними было немало трудных боев. Особенно запомнился мне бой весной 1921 года под селом Вязовая Почта, недалеко от станции Жердевка. Рано утром наш полк в составе бригады был поднят по боевой тревоге. По данным разведки, в 10-15 километрах от села было обнаружено сосредоточение до трех тысяч сабель антоновцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
«Участие в октябрьском перевороте выражал в том, что эскадрон под руководством комитета встал на платформу большевиков и отказался „украинизироваться“ (т. е. превращаться в украинскую национальную воинскую часть, подчиненную Центральной Раде в Киеве. – Б.С.)».
В мемуарах он написал немного подробнее:
«…В начале осени 1917 года некоторые подразделения перешли на сторону Петлюры (т. е – Центральной Рады. – Б.С.).
Наш эскадрон, в состав которого входили главным образом москвичи и калужане (естественно, не имевшие ни малейшего желания «украинизироваться». – Б. С.), был распущен по домам солдатским эскадронным комитетом. Мы выдали солдатам справки, удостоверявшие увольнение со службы, и порекомендовали им захватить с собой карабины и боевые патроны. Как потом выяснилось, заградительный отряд в районе Харькова изъял оружие у большинства солдат. Мне несколько недель пришлось укрываться в Балаклее и селе Лагери, так как меня разыскивали офицеры, перешедшие на службу к украинским националистам.
30 ноября 1917 года я вернулся в Москву, где власть в октябре перешла в надежные руки – в руки большевиков – рабочих, солдатских и крестьянских (? – не уверен, были ли в Москве крестьяне. – Б.С.) депутатов».
Ту же дату возвращения Жукова, 30 ноября, назвал и М.М. Пилихин. Возможно, Михаил Михайлович сам и подсказал ее двоюродному брату в период работы над «Воспоминаниями и размышлениями», потому что в более ранней автобиографии 1938 года Георгий Константинович утверждал, что «со старой армии вернулся в декабре 1917 года» (а может, дело в том, что Жуков всего лишь перевел старый стиль в новый).
О своем приходе в Красную Армию маршал вспоминал так:
«Декабрь 1917-го и январь 1918 года провел в деревне у отца и матери и после отдыха решил вступить в ряды Красной гвардии. Но в начале февраля тяжело заболел сыпным тифом, а в апреле – возвратным тифом. Свое желание сражаться в рядах Красной Армии я смог осуществить только через полгода, вступив в августе 1918 года добровольцем в 4-й кавалерийский полк 1-й Московской кавалерийской дивизии».
Можно было бы поверить, что Георгий Константинович пошел в Красную Армию добровольцем. Но в автобиографии 1938 года он черным по белому написал:
«В РККА – с конца сентября 1918 года по мобилизации. Службу начал в 4-м Московском полку (кавалерийском) с октября 1918 года».
В 38-м году Жуков наверняка точнее помнил события 18-года, чем в середине 60-х, когда писал мемуары. Впрочем, думаю, и на склоне лет маршал все прекрасно помнил. И неслучайно сдвинул дату своего поступления в армию с конца сентября на август, чтобы хоть немного уменьшить промежуток между болезнью и мобилизацией. Ведь пять месяцев – слишком большой срок, за который не один раз можно было осуществить «желание сражаться в рядах Красной Армии», если бы оно, действительно, существовало. Боюсь, однако, что в то время такого желания у Георгия Константиновича еще не было. От крестьянского труда он давно отвык, мечты же о собственной скорняжной мастерской при новой власти пришлось оставить. Зато Жуков неплохо знал военное дело. Можно было избрать карьеру профессионального военного. А поскольку и Калужская губерния, и Москва находились в зоне постоянного контроля красных, особого выбора, на чьей стороне сражаться, у бывшего драгунского унтер-офицера не было. Но в мае 1918 года вспыхнул мятеж чехословацкого корпуса. Народная армия эсеро-меньшевистско-го Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) заняла Поволжье. А все западные губернии оказались заняты австро-германскими войсками. Трудно было сказать, что будет с Советской властью. Вот Жуков и не торопился связывать свою судьбу с Красной Армией. Когда же его, как бывшего унтер-офицера царской армии, наконец мобилизовали, военное положение стало гораздо благоприятнее для Советов. Войска Комуча терпели поражение за поражением. Под Царицыным была разбита казачья армия поддерживаемого немцами донского атамана генерала П.Н. Краснова. Возможно, именно в этих боях погиб двоюродный брат Жукова Александр Пилихин. В отличие от Георгия, он поступил в Красную Армию добровольцем еще в феврале 1918 года, из патриотических чувств, чтобы бороться с германским нашествием. Жуков осенью 18-го, тоже сделал окончательный выбор в пользу большевиков. Придя в 1-ю Московскую кавдивизию, сразу же записался в сочувствующие Коммунистической партии (об этом он писал в автобиографии 1931 года). А уже 1 марта 1919 года был принят в полноправные члены партии ячейкой 4-го кавалерийского полка.
Этот полк формировался в Москве, в Октябрьских казармах на Ходынке. Сначала Жукову пришлось служить рядовым, но очень скоро его сделали командиром отделения – учли боевой опыт и прежнее унтер-офицерство. В марте 1919 года 4-й кавполк вместе с дивизией двинулся на восток против уральских казаков. Жукову запомнился первый бой в мае 19-го: отчаянная рубка с казаками на подступах к станции Шипово. В июне 1-я Московская кавдивизия и 25-я стрелковая дивизия под командованием В.И. Чапаева смогли соединиться с осажденным гарнизоном Уральска. Казаки вынуждены были отступить.
С Уральского фронта 1-ю кавдивизию перебросили под Царицын, на который наступала Кавказская армия генерала барона П.Н. Врангеля. В августе, когда дивизия Жукова прибыла на фронт, город уже пал. Село Заплавное на левом берегу Волги, недалеко от места дислокации дивизии, было захвачено белыми, переправившимися через Волгу между Черным Яром и Царицыным. Красные кавалеристы втянулись в бои, которые особого ожесточения достигли в первой половине сентября, В октябре, когда под Царицыным продолжались только столкновения местного значения, Жуков, уже будучи помощником командира взвода, был ранен осколками ручной гранаты в левую ногу и левый бок. С поля боя его вынес на бурке политрук эскадрона старый большевик Антон Митрофанович Янин, тоже раненый. Дружба с ним сыграла важную роль в устройстве личной жизни Георгия Константиновича.
Янин на телеге отвез Жукова в лазарет в Саратов. Там хорошая знакомая Актона Митрофановича Полина Николаевна Волохова из Полтавы стала заботиться о нем, а ее младшая сестра – юная гимназистка Мария – о Жукове. В госпитале Жукову не повезло: еще раз заболел тифом. Целый месяц выхаживала его Мария. Между ними возникла Любовь. Внук Марии Николаевны Георгий, названный в честь деда, сообщает: «Дедушка рассказывал мне, что он уже тогда полюбил бабушку. За ее милосердие и чудесные голубые глаза… Благодаря им… появилось ее ласковое прозвище – „Незабудка“. Так Жуков познакомился с одной из первых двух своих жен. Через некоторое время читатели поймут, почему я употребляю столь сложную словесную конструкцию.
После выздоровления – Жуков получил месячный отпуск и отправился в родную деревню. А сестры Волоховы вернулись в Полтаву, Роман Георгия и Марии возобновился лишь три года спустя, уже в Минске.
В Стрелковке Жуков убедился, что народ стал жить еще хуже, чем при царе, но это не поколебало его желания служить в Красной Армии. После отпуска Георгия Константиновича направили в запасной батальон с предписанием послать в последующем на курсы красных командиров. Тут сыграли свою роль партийность и пребывание в учебной команде.
С марта по сентябрь 1920 года Жуков учился на 1-х Рязанских кавалерийских курсах, располагавшихся на станции Старожилово в бывшем дворянском поместье. Там он сдал экстерном экзамены за 4-й класс городского училища. Требования к экзаменующимся были самые щадящие. Офицеры-военспецы, преподававшие на курсах, понимали, что четыре года войны никак не способствовали усвоению грамматических правил и десятичных дробей.
Жукова назначили Старшиной 1-го эскадрона. Пришлось заниматься хорошо знакомым делом: проводить с курсантами строевую и физическую подготовку, учить их штыковому бою, показывать, как правильно владеть пикой и шашкой. В июле слушателей Рязанских курсов перебросили в Москву и разместили в Лефортовских казармах. Жукова и его товарищей включили в состав сводной кавалерийского полка 2-й курсантской бригады, которую собирались направить для борьбы с Врангелем. Георгий Константинович вспоминал: «В Москве у меня было много родственников, друзей и знакомых. Хотелось перед отправкой на фронт повидать их, особенно ту, по которой страдало молодое сердце, но, к сожалению, я так и не смог никого навестить. Командиры эскадрона, часто отлучавшиеся по различным обстоятельствам, обычно оставляли меня, как старшину, за главного. Пришлось ограничиться письмам к знакомым. Не знаю, то ли из-за этого или по другой причине между мной и Марией произошла размолвка. Вскоре я узнал, что она вышла замуж, и с тех пор ее никогда больше не встречал».
Думаю, незанятость Георгия по службе стала истинной причиной размолвки. Сердце Георгия к тому времени было уже занято другой Марией – Волоховой.
В августе курсантов перебросили в Краснодар. Сводному курсантскому полку предстояло отражать высадившийся на Кубани десант генерала С.Г. Улагая, а также сражаться с партизанскими отрядами генералов Фостикова и Крыжановского. В бою под станцией Степной Жуков получил легкую контузию.
В сентябре, когда десант Улагая вынужден был эвакуироваться в Крым, в Армавире состоялся досрочный выпуск части курсантов. Жуков получил назначение в 14-ю отдельную кавалерийскую бригаду здесь же, на Кубани. Оставшиеся курсанты в составе сводного полка были брошены на преследование разрозненных белых отрядов, отошедших в Кавказские горы. В Дагестане полк попал в засаду и был почти полностью уничтожен. Можно сказать, что Жукову повезло. Останься он с полком, вряд ли бы избежал смерти.
В 14-й бригаде Жуков стал командиром взвода одного из эскадронов 1-го кавалерийского полка. Командир эскадрона Вишневский симпатий у него не вызывал. Георгию казалось, что тот мало интересуется эскадронными делами. Однако не слишком хорошие отношения с комэском не помешали продвижению по службе. Вскоре после одного из успешных боев против небольшого отряда белых Жукова назначили командиром 2-го эскадрона. Вероятно, сыграла роль рекомендация его старого друга Янина, который был в этом эскадроне политруком. В конце 1920 года бригаду перебросили в Воронежскую губернию для борьбы с крестьянским восстанием под руководством Колесникова. Потерпев ряд поражений в боях с регулярными войсками, колесниковцы вынуждены были отступить в Тамбовскую губернию на соединение с повстанческой армией А.С. Антонова. Туда же двинулась и 14-я кавбригада.
В Воронежской губернии в последние месяцы 1920 года Жуков познакомился с одной из двух своих первых жен – Александрой Диевной Зуйковой. Дочь Георгия Константиновича от Марии Волоховой Маргарита со слов матери рассказывала:
«В то время в Воронежской области Янин и Жуков служили в одном эскадроне. И однажды ночь застала их в доме священника. На печке отец заметил испуганную девушку и спросил ее:
– Ты кто?
– Я поповна, – ответила та. Янин и Жуков расхохотались, а Жуков спросил девушку:
– Грамотная ли ты?
– Да.
– Пойдешь писарем в, эскадрон?
– Пойду.
– Жалко девку, – сказал отец Янину. – Все равно убьют, война ведь. Пусть лучше будет у нас писарем в эскадроне. – И приказал Александру Диевну оформить. Так она оказалась в эскадроне, которым командовал Георгий Константинович. А он в молодости был лихой красавец кавалерист. И Александра Диевна, возможно, влюбилась в него, считая своим благодетелем и покровителем».
Ну, насчет поповны тут несомненная ошибка, вызванная тем, что первая встреча Александры и Георгия, действительно, произошла в доме священника, с которым Зуйкова на самом деле могла находиться в каком-то родстве. По воспоминаниям старшей дочери Жукова от брака с Зуйковой Эры, мать была учительницей. Отец Александры Диевны, Дий Алексеевич, служил агентом по продаже швейных машинок фирмы «Зингер», а ее мать, Анна Максимовна, родилась в городе Липецке Тамбовской губернии и происходила из обедневшей крестьянской семьи. В автобиографии 1938 года, дабы сделать происхождение тестя несколько более «пролетарским», Георгий Константинович написал, что отец жены «ремонтировал по деревням „зингеровские машины“. Кстати говоря, торговому агенту наверняка приходилось при случае самому ремонтировать продукцию фирмы.
А вот обстоятельства знакомства Жукова с Зуйковой, похоже действительно были весьма драматичны. Старшая дочь Александры Диевны Эра со слов матери рассказывала о них следующим образом: «Это случилось в 20-м году в Воронежской губернии, где мама родилась (здесь дочь, считавшая мать уроженкой станции Анна Воронежской губернии, скорее всего, ошиблась – в автобиографии 1938 года Жуков написал, что Александра Диевна была уроженкой села Елань-Козловка „бывшей Тамбовской губернии“; вероятно, в Анну Зуйковы переехали позднее. – Б.С.), а отец воевал с бандами Антонова (на самом деле – Колесникова. – Б.С.)… Однажды нашу маму стали преследовать несколько красноармейцев, и отец ее защитил. Понравились они друг другу с первого взгляда и больше уже не расставались». Насчет «не расставались» тут явное преувеличение. Как мы увидим дальше, Георгий Константинович не раз покидал Александру Диевну, затем возвращался и снова уходил, Георгий Константинович вспоминал, что в столкновениях с восставшими тамбовскими крестьянами не раз оказывался на волосок от смерти: «В боях антоновцы сражались довольно упорно, так как вначале на их стороне был количественный перевес (зато на стороне красноармейцев был подавляющий перевес в вооружении и особенно в количестве боеприпасов. – Б. С.). У нас с ними было немало трудных боев. Особенно запомнился мне бой весной 1921 года под селом Вязовая Почта, недалеко от станции Жердевка. Рано утром наш полк в составе бригады был поднят по боевой тревоге. По данным разведки, в 10-15 километрах от села было обнаружено сосредоточение до трех тысяч сабель антоновцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108