Да что солдат, командиры взводов и рот очень недолго оставались в строю до того, как быть убитыми или ранеными. Германские сухопутные силы за войну безвозвратно потеряло немногим более 100 тысяч офицеров – почти в 10 раз меньше, чем советские сухопутные войска. Пополнения бросались в бой необученными, а часто и невооруженными. На слишком большую массу призывников порой не хватало даже винтовок. Еременко как-то сказал о Жукове, что тот «не умеет воевать не количеством». Но «не количеством» не умел и не хотел воевать, прежде всего, сам Сталин и подавляющее большинство генералов и маршалов Красной Армии, Другие просто не могли сохраниться в условиях советской системы. Ведь для того чтобы воевать не числом, а умением, нужны были независимо мыслящие личности как среди солдат, так и среди генералов. А такие люди представляли потенциальную угрозу существованию советской тоталитарной системы. Они были обречены либо на гибель, либо на то, чтобы поглубже спрятать свое «я», подчиниться диктуемым сверху правилам игры. Жуков был, безусловно, человеком не робкого десятка, мыслящим самостоятельно (хотя и не критически), способным к нестандартным решениям (вспомним хотя бы атаку танков без поддержки пехоты у Баин-Цагана). Но менталитет у него все-таки был во многом советский. Георгий Константинович искренне верил, что можно сегодня не считаться с жертвами среди подчиненных, иначе завтра противник сумеет нанести еще большие потери, и верил, что вражеские потери, во всяком случае, не меньше, чем у Красной Армии.
Ельнинская операция, несмотря на то что не удалось окружить и уничтожить немецкие войска, стала первой успешной наступательной операцией Великой Отечественйой войны в масштабе фронта. Однако в оперативно-стратегическом отношении это наступление принесло не пользу, а вред. Пока Жуков штурмовал Ельню, танки Гудериана громили войска Центрального и Юго-Западного фронта. Вероятно, несколько дивизий Резервного фронта смогли бы, по крайней мере, замедлить продвижение 2-й танковой группы и дать больше шансов на спасение армиям Кирпоноса. Для немцев выступ у Ельни в тот момент был второстепенным направлением, и они не стали удерживать его любой ценой. Данное обстоятельство, безусловно, облегчило задачу Жукова, но также умалило значение его победы. Тем более что меньше чем через месяц, когда вермахт начал генеральное наступление на Москву, то спокойно обошелся без ельнинского плацдарма.
После Ельни Сталин стал рассматривать Жукова как пожарного, способного справиться с любым пожаром на фронте. Группа армий «Север» приблизилась к Ленинграду и, захватив станцию Мга, отрезала город от Москвы. Георгий Константинович вспоминал, что днем 9 сентября поступила телефонограмма от Шапошникова с вызовом в Ставку. В действительности, как доказывают документы, в том числе дневник пребывания маршала Жукова на фронтах Великой Отечественной войны, это произошло еще 8 сентября. В этот день немцы захватили Шлиссельбург и замкнули кольцо блокады. Жукова вызывали в Ставку к восьми вечера. Он опоздал на час. Встретились у Сталина на квартире. Сталин сказал: «Езжайте под Ленинград. Город почти в безнадежном состоянии. Немцы, взяв Ленинград и соединившись с финнами, могут ударить в обход с северо-востока на Москву, и тогда обстановка осложнится еще больше. – И добавил: – Вам придется лететь в Ленинград и принять от Ворошилова командование фронтом и Балтфлотом».
Жуков подобного назначения не ожидал, но заявил, что готов тотчас вылететь в Ленинград. Сталин вручил ему записку для Ворошилова со своей подписью: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву». По утверждению Георгия Константиновича, Сталин также сообщил, что собирается заменить главкома Юго-Западного направления Буденного, и спросил, кого бы Жуков порекомендовал на его место. Жуков будто бы назвал Тимошенко, так обосновав его кандидатуру: «Маршал Тимошенко за последнее время получил большую практику в организации боевых действий, да и Украину он знает хорошо». Сталин тут же согласился и спросил, кого Жуков рекомендует вместо Тимошенко поставить на Западный фронт. Георгий Константинович назвал командующего 19-й армией Конева. Иосиф Виссарионович безропотно согласился и с этим предложением.
К сожалению, нет подтверждения из независимых источников, что такой разговор между Сталиным и Жуковым действительно состоялся. Я склонен думать, что это все-таки в большой мере – плод жуковской фантазии. Невозможно себе представить, чтобы генерал армии в столь снисходительном тоне говорил Верховному Главнокомандующему о маршале, совсем недавно занимавшем пост наркома обороны. Сталин лучше, чем Жуков, знал Семена Константиновича и вполне мог самостоятельно принять решение о назначении его главнокомандующим Юго-Западным направлением. И совсем уж недостоверно выглядит утверждение Жукова, будто именно он предложил кандидатуру Конева. С Иваном Степановичем Георгий Константинович, прежде вместе, служил всего лишь один месяц в Минске. В июле 37-го Жуков стал командиром 3-го конного корпуса и начальником минского гарнизона, а Конев командовал в том гарнизоне 2-й стрелковой дивизией. Но в конце этого месяца Ивана Степановича отозвали в Монголию. И в войну Конев под началом Жукова не состоял. Между ними не то что дружеских отношений не было – знали-то друг друга едва ли не шапочно, хотя, по утверждению Конева, отношения между ними в Минске тогда сложились хорошие. Но вряд ли этого было достаточно, чтобы Жуков вдруг предложил Конева командующим Западным фронтом. Гораздо логичнее заключить, что Ивана Степановича в качестве своего преемника назвал сам Тимошенко. Ведь еще 17 августа он отметил в приказе успешные действия 19-й армии Конева и поставил ее в пример другим войскам фронта: «Товарищи, следуйте примеру 19-й армии. Смелее и решительнее развивайте наступление». Жуков же хотел показать, будто уже тогда был у Сталина первым советником. Да еще чтобы лишний раз уколоть Конева, с которым после 57-го года отношения были очень плохие. Ты меня, дескать, шельмовал на пленуме, а ведь это я в свое время способствовал твоей карьере, первым назвал тебя командующим фронтом.
Буденный был снят с Юго-Западного направления потому, что, видя угрозу окружения, вместе с Кирпоносом настаивал на немедленном отходе из Киева и днепровской дуги на рубеж реки Псёл. Сталин отход запретил. После того как Семен Константинович принял командование, он понял, что предшественник был прав. И принял соломоново решение: послал к Кирпоносу на самолете полковника Баграмяна с устным приказом начать отступление. Ивану Христофоровичу маршал объяснил, что не дает письменной директивы потому, что самолет могут сбить, и тогда секретный документ попадет в руки немцев. Правда, непонятно, какие действия они могли бы в этом случае предпринять. Направление возможного отхода Юго-Западного фронта и так было очевидно. Германские войска все равно делали все возможное, чтобы сконцентрировать на этом направлении максимум сил и средств. На самом деле расчет Тимошенко был точен. Если Кирпонос оставит Киев, а Сталин это не одобрит, то можно будет свалить на самоуправство командующего фронтом. Если же отход пройдет успешно и Верховный согласится с принятым решением, то часть лавров достанется Тимошенко, вовремя отдавшему приказ. К несчастью, Кирпонос, ранее получавший прямо противоположные команды, Баграмяну на слово не поверил, а запросил подтверждение из Ставки. На это ушли сутки. Промедление оказалось роковым. Кирпонос со штабом погиб при выходе из окружения. В плен попало более 660 тысяч красноармейцев и командиров.
Жуков вылетел в Ленинград 9 сентября (в мемуарах он ошибочно указал 10-е число). На следующий день он вступил в командование войсками Ленинградского фронта, а Ворошилов, оставшись главкомом Северо-Западного направления, 11 сентября отбыл в Москву. В этот день последовал формальный приказ о назначении Жукова. Никто не знал тогда: ни Ворошилов, ни Жуков, ни Сталин, что еще 6 сентября Гитлер отдал директиву № 35, объявляющую Ленинград «второстепенным театром военных действий». Командующий группой армий «Север» фельдмаршал риттер Вильгельм фон Лееб должен был ограничиться блокадой города и не позднее 15 сентября передать группе армий «Центр» обе танковые группы и значительную часть авиации для предстоящего генерального наступления на Москву. Штурм Ленинграда потребовал бы больших жертв и значительного времени, которого у Гитлера в преддверии зимы уже не было. Он решил постараться захватить главную стратегическую цель – Москву, рассчитывая овладеть Ленинградом позднее, когда его защитники будут истощены блокадой. Правда, 12 сентября фюрер издал новую директиву, в развитие предыдущей, где указывалось, что «авиационные и танковые силы не должны перебрасываться до установления полной блокады. Поэтому определенная директивой № 35 дата переброски может быть отложена на несколько дней». Фактически переброска была отодвинута лишь до 17 сентября. Ранее этого срока все равно не было возможности начать переброску на московское направление соединений группы «Центр», задействованных на Украине. Ленинградскому фронту оставалось продержаться всего несколько дней, после чего натиск неприятеля, захватившего пригороды северной столицы, неизбежно должен был ослабеть.
Жуков, повторяю, не мог знать об этих директивах Гитлера и полагал, что главной целью группы армий «Север» по-прежнему остается захват города. Он сосредоточил основные силы для отражения немецкого наступления в районе Пулковских высот. 17 сентября, в день, когда немцы вывели из сражения за Ленинград основные силы 3-й и 4-й танковых групп и 8-й авиационный корпус, появился грозный жуковский приказ: «Военный Совет Ленинградского фронта приказывает объявить всему командному, политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу». По свидетельству маршала А.Е. Голованова, Жуков сам проводил в жизнь этот приказ – заставлял пулеметчиков стрелять по отходящим батальонам.
Лееб продолжал наступление на ближних подступах к Ленинграду теперь уже только с целью отвлечь побольше сил Ленинградского фронта с любаньского направления, где им навстречу с целью прорыва блокады наступала 54-я армия маршала Кулика. Жуков же полагал, что враг все еще стремится овладеть городом, и концентрировал основные силы на обороне ближних подступов, а не на прорыве. Даже когда после 16 сентября под Ленинградом перестали действовать танковые соединения и резко упала активность люфтваффе, Георгий Константинович продолжал контратаковать в районе Пулково, а не у Невской Дубровки, навстречу 54-й армии.
С Куликом у Жукова 15 сентября состоялся разговор по «Бодо». Командующий Ленинградским фронтом советовал «не ожидать наступления противника, а немедленно организовать артподготовку и перейти в наступление в общем направлении на Мга».
– Понятно, – ответил Кулик. – Я думаю, 16-17-го.
– 16-17-го поздно! – настаивал Жуков. – Противник мобильный, надо его упредить. Я уверен, что, если развернешь наступление, будешь иметь большие трофеи. Если не сможешь все же завтра наступать, прошу всю твою авиацию бросить на разгром противника в районе Поддолово-Корделево-Черная Речка-Аннолово… Сюда необходимо направлять удары в течение всего дня, хотя бы малыми партиями, чтобы не дать противнику поднять головы. Но это как крайняя мера. Очень прошу атаковать противника и скорее двигать конницу в тыл противника (о том, какой был бы толк от конников в ленинградских болотах, Георгий Константинович не задумывался., – Б. С.).
Кулик возражал:
– Завтра перейти в наступление не могу, так как не подтянута артиллерия, не проработано на месте взаимодействие и не все части вышли на исходное положение… Если противник завтра не перейдет в общее наступление, то просьбу твою о действиях авиации по пунктам, указанным тобою, выполню…
Еще маршал сообщал, что у него идет пополнение частей, что войскам армии пришлось отражать наступление противника в районе Шлиссельбурга и Синявино.
Жуков был раздражен:
– Противник не в наступление переходил, а вел ночную силовую разведку! Каждую разведку или мелкие действия врага некоторые, к сожалению, принимают за наступление… Ясно, что вы прежде всего заботитесь о благополучии 54-й армии, и, видимо, вас недостаточно беспокоит создавшаяся обстановка под Ленинградом. Вы должны понять, что мне приходится прямо с заводов бросать людей навстречу атакующему противнику, не ожидая отработки взаимодействия на местности. Понял, что рассчитывать на активный маневр с вашей стороны не могу. Буду решать задачу сам. Должен заметить, что меня поражает отсутствие взаимодействия между вашей группировкой и фронтом. По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе. Извините за прямоту, но мне не до дипломатии. Желаю всего лучшего».
Строго говоря, в этом споре прав был Кулик, а не Жуков. Наступление 54-й армии, начатое без должной подготовки, все равно обрекалось на неудачу. Толку от того, что Жуков торопливо бросал в бой необученных и плохо вооруженных рабочих и моряков, не обеспечив на месте взаимодействия с артиллерией и авиацией, было мало. Полки и батальоны гибли целиком, нанося лишь незначительный урон врагу. Так, например, уже в начале октября полегли всё 498 бойцов отряда кронштадтских моряков во главе с полковником А.Т. Ворожиловым и комиссаром А. В. Петрухиным, высадившиеся в Новом Петергофе с одними только винтовками и гранатами. Кулик-то хотел организовать наступление по всем правилам военного искусства. Но Жуков торопил его, надеясь, что одна 54-я армия сможет прорвать блокаду. В действительности, правильным решением в сложившейся ситуации было бы бросить основные силы Ленинградского фронта навстречу Кулику, а не истощать их в мало результативных контрударах на подступах к городу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108