Наш 1-й кавполк следовал из Вязовой Почты в левой колонне; правее, в 4-5 километрах, двигался 2-й полк бригады. Мне с эскадроном при 4 станковых пулеметах и одном орудии было приказано двигаться по тракту в головном отряде.
Пройдя не более пяти километров, мы столкнулись с отрядом антоновцев примерно в 250 сабель. Несмотря на численное превосходство врага, развернув эскадрон, мы бросились в атаку. Антоновцы не выдержали стремительного удара и отступили, неся большие потери.
Во время рукопашной схватки один антоновец выстрелом из обреза убил подо мной коня. Падая, конь придавил меня, и я был бы немедленно зарублен, если бы не выручил подоспевший политрук Ночевка (значит, Янин к тому времени уже не служил в жуковском эскадроне. – Б.С.). Сильным ударом клинка он зарубил бандита и, схватив за поводья его коня, помог мне сесть в седло.
Вскоре мы заметили колонну противника, стремившуюся обойти фланг эскадрона. Немедленно развернули против нее огневые средства и послали доложить командиру полка сложившуюся обстановку. Вскоре наш полк двинулся вперед и завязал огневой бой.
2-й полк бригады, столкнувшись с численно превосходившим противником, вынужден был отойти назад. Пользуясь этим, отряд антоновцев ударил нам во фланг. Командир полка решил повернуть обратно в Вязовую Почту, чтобы заманить противника на невыгодную для него местность. Мне было приказано прикрывать выход полка из боя. Заметив наш маневр, антоновцы всеми силами навалились на мой эскадрон, который действовал уже как арьегард полка.
Бой был для нас крайне тяжелым. Враг видел, что мы в значительном меньшинстве, и был уверен, что сомнет нас. Спасло то, что при эскадроне было четыре пулемета с большим запасом патронов и 76-мм орудие.
Маневрируя пулеметами и орудием, эскадрон почти в упор расстреливал атакующие порядки противника и медленно, шаг за шагом, с боем отходил назад. Но и наши ряды редели…
Предполагавшаяся контратаки полка не состоялась: не выдержал весенний лед на реке, которую надо было форсировать, и нам пришлось отходить в тяжелой обстановке до Вязовой Почты.
Уже в самом селе, спасая пулемет, я бросился на группу бандитов. Выстрелом из винтовки подо мной вторично за этот день была убита лошадь. Я оказался в трудном положении. Выхватив револьвер, стал отбиваться от наседавших бандитов, пытавшихся взять меня живым. Опять спас политрук Ночевка, подскочивший с бойцами Брыксиным, Горшковым и Ковалевым.
В этом бою мой эскадрон потерял 10 человек убитыми и 15 ранеными. Трое из них на второй день умерли…». Надо полагать, что антоновцы, принимая во внимание неравенство в вооружении, понесли еще большие потери.
За этот бой большинство бойцов и командиров было отмечено наградами – от именных часов и кожаных тужурок до именного оружия и ордена Красного Знамени. Этот первый советский орден Жуков получил приказом Реввоенсовета от 31 августа 1922 года. Там говорилось: «Награжден орденом Красного Знамени командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады за то, что в бою под селом Вязовая Почта Тамбовской губернии 5 марта 1921 года, несмотря на атаки противника силой 1500-2000 сабель, он с эскадроном в течение 7 часов сдерживал натиск врага и, перейдя затем в контратаку, после 6 рукопашных схваток разбил банду».
«Разбил» – звучит не совсем верно. Сам ведь Жуков признает, что задуманная контратака полка не удалась из-за непрочности льда на реке, и, следовательно, основной массе антоновцев удалось благополучно уйти. Да и численность противника, как водится в победных реляциях, наверняка сильно преувеличена. Вряд ли на самом деле антоновцев было в 10 или 15 раз больше, чем жуковских конников. Однако не приходится сомневаться, что молодой комэск в бою под Вязовой Почтой умело руководил действиями подчиненных и с честью вывел эскадрон из сложной ситуации. Георгию Константиновичу было чем гордиться. Недаром в мемуарах он так подробно описал этот бой.
И писателю Константийу Симонову Жуков много рассказывал о том, как сражался с тамбовскими крестьянами: «Мы считаем, что уничтожили ту или иную бригаду или отряд антоновцев, а они просто рассыпались и тут же рядом снова появлялись. Серьезность борьбы объяснялась и тем, что среди антоновцев было очень много бывших фронтовиков, и в их числе унтер-офицеров (к последним Георгий Константинович питал явную слабость. – Б.С.). И один такой чуть не отправил меня на тот свет.
В одном из боев наша бригада была потрепана, антоновцы изрядно насыпали нам. Если бы у нас не было полусотни пулеметов, которыми мы прикрылись, нам бы вообще пришлось плохо. Но мы прикрылись ими, оправились и погнали антоновцев.
Незадолго до этого у меня появился исключительный конь. Я взял его в бою, застрелив хозяина. И вот, преследуя антоновцев со своим эскадроном, я увидел, что они повернули мне навстречу. Последовала соответствующая команда, мы рванулись вперед, в атаку. Я не удержал коня. Он вынес меня шагов на сто вперед всего эскадрона. Сначала все шло хорошо, антоновцы стали отступать. Во время преследования я заметил, как мне показалось, кто-то из их командиров по снежной тропке – был уже снег – уходил к опушке леса. Я за ним. Он от меня… Догоняю его, вижу, что правой рукой он нахлестывает лошадь плеткой, а шашка у него в ножнах. Догнал его и, вместо того чтобы стрелять, в горячке кинулся на него с шашкой. Он нахлестывал плеткой лошадь то по правому, то по левому боку, и в тот момент, когда я замахнулся шашкой, плетка оказалась у него слева. Хлестнув, он бросил ее и прямо с ходу, без размаха, вынеся шашку из ножен, рубанул меня. Я не успел даже закрыться: у меня шашка еще была занесена, а он уже рубанул, мгновенным, совершенно незаметным для меня движением вынес ее из ножен и на этом же развороте ударил меня поперек груди. На мне был крытый сукном полушубок, на груди ремень от шашки, ремень от пистолета, ремень от бинокля. Он пересек все эти ремни, рассек сукно на полушубке, полушубок и выбил меня этим ударом из седла. И не подоспей здесь мой политрук, который зарубил его шашкой, было бы мне плохо.
Потом, когда обыскивали мертвого, посмотрели его документы, письмо, которое он не дописал какой-то Галине, увидели, что это такой же кавалерийский унтер-офицер, как и я, и тоже драгун, только громаднейшего роста. У меня потом еще полмесяца болела грудь от его удара».
Что ж, достойному противнику Георгий Константинович готов был отдать должное. А когда вспоминал сабельные схватки времен своей молодости, чувствуется, воодушевлялся, молодел душой. Но не хотел маршал вспоминать о другом, позорном, в чем ему вместе с эскадроном наверняка приходилось участвовать. Вот приказ командующего войсками Тамбовской губернии M.H. Тухачевского № 130 от 12 мая 1921 года, дополненный «Правилами о взятии заложников». Он гласил: «…Семья уклонившегося от явки забирается как заложники, и на имущество накладывается арест. Если бандит явится в штаб Красной Армии и сдаст оружие, семья и имущество освобождаются от ареста. В случае же неявки бандита в течение двух недель семья высылается на Север на принудительные работы, а имущество раздается крестьянам, пострадавшим от бандитов. Все, кто оказывает то или иное содействие бандитам, подлежат суровой личной и имущественной ответственности перед судом реввоентрибунала как соучастники измены трудовому народу».
Командующий, также требовал от подчиненных: «Никогда не делать невыполнимых угроз. Раз сделанные угрозы неуклонно до жестокости проводить в жизнь до конца».
Тамбовские крестьяне старались не давать красным, никаких сведений о местонахождении повстанцев, их семей и имущества и даже отказывались называть свои фамилии, чтобы нельзя было по спискам жителей той или иной деревни вычислить скрывающихся антоновцев. Поэтому председатель Полномочной комиссии ВЦИК В.А. Антонов-Овсеенко и Тухачевский 11 июня издали еще более грозный приказ № 171, гласивший:

«Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда… В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье… Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитские и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда». Приказ требовалось осуществлять «сурово и беспощадно».

Никогда не поверю, что Жукову со своим эскадроном удалось увильнуть от исполнения этих драконовских приказов. Не такой был человек Тухачевский, чтобы позволять подчиненным ему командирам сачковать. И не видать бы Жукову ордена Красного Знамени как своих ушей, если бы проявил слабину и выполнял приказы о репрессиях без надлежащего энтузиазма. Наверняка действовал «сурово и беспощадно», «до жестокости», так же, как и на Халхин-Голе, и в Великую Отечественную войну. И заложников расстреливал, и старшего работника в семье к стенке ставил, и избы бежавших приказывал жечь. А об авторе преступных приказов Жуков в мемуарах отозвался очень тепло: «О Михаиле Николаевиче Тухачевском мы слышали много хорошего, и бойцы радовались, что ими будет руководить такой талантливый полководец.
После обсуждения предстоящих действий бригады Михаил Николаевич разговаривал с бойцами и командирами. Он интересовался, кто где воевал, каково настроение в частях. Перед отъездом он сказал:

«Владимир Ильич Ленин считает необходимым как можно быстрее ликвидировать кулацкие мятежи и их вооруженные банды. На вас возложена ответственная задача. Надо все сделать, чтобы выполнить ее как можно быстрее и лучше»…

С назначением М.Н. Тухачевского и В.А Антонова-Овсеенко борьба с бандами пошла по хорошо продуманному плану». В чем именно заключался этот план, наш герой благоразумно не уточняет – иначе пришлось бы рассказывать о расстрелах заложников, о депортации семей повстанцев, о сожженных деревнях. Зато в другом месте жуковских мемуаров мы находим настоящий панегирик тому, кто приказал травить ядовитыми газами беззащитное тамбовское население: «В М.Н. Тухачевском чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии». Видно, Жуков ощущал какое-то духовное родство с Тухачевским, родство не только в приверженности армейской дисциплине, но и в стремлении всегда добиваться выполнения поставленной задачи, не останавливаясь перед самыми жестокими мерами. Хотя, конечно, тогда на Тамбовщине Георгий Константинович не мог знать, что ему суждено будет сыграть во Второй мировой ту роль, для которой первоначально предназначался Тухачевский.
В «Воспоминаниях и размышлениях» о последних операциях по подавлению тамбовского восстания говорится буквально одним предложением. «В конце лета 1921 года проводилась окончательная ликвидация мелких банд, разбежавшихся по Тамбовщине». Далее Жуков рассказывает, как с эскадроном гонялся за «бандой» некоего Зверева численностью в 150 сабель, атаковал ее и разгромил, но атаману с несколькими соратниками все-таки удалось скрыться. Конечно, в подцензурной рукописи Жуков в любом случае не мог нарисовать правдивой картины, как именно ликвидировали «мелкие банды» и сколько при этом пострадало заложников из «бандитских» семей.
Но, может быть, в конце жизни познавший горечь опалы маршал раскаивался в том, что творил в 21-м году в нищей Тамбовской губернии, доведенной продразверсткой до последней крайности. К сожалению, следов подобного раскаянья нет ни в мемуарах, ни в письмах, ни в воспоминаниях тех, кто близко знал Жукова, даже если воспоминания появились на свет в те годы, когда антоновщина уже не рассматривалась как «эсеро-кулацкий мятеж». Скорее всего, Георгий Константинович и на смертном одре был убежден, что действовал правильно, уничтожая если не «бандитов», то их «пособников», и нисколько не задумывался над тем, что к «пособникам» можно было отнести едва ли не всех крестьян Тамбовской губернии.
Так или иначе, но получилось, что свой основной боевой опыт Жуков приобрел при подавлении крестьянских восстаний. В Первой мировой войне он пробыл на фронте чуть больше месяца. В гражданской войне против регулярных белых армий сражался не более трех месяцев. А против повстанцев Колесникова и Антонова воевал почти год, причем, уже занимая довольно значительную должность – командовал эскадроном. И своей первой советской награды был удостоен за войну против восставших крестьян, которая с большой войной будущего ничего общего не имела. Ведь сам Жуков признавал, что «у антоновцев не хватало ни средней, ни тем более тяжелой артиллерии, не хватало снарядов, бывали перебои с патронами, и они стремились не принимать больших боев». Было ясно, что воина с любой из европейских или азиатских держав будет совсем иной.

Мирные будни: От командира эскадрона до заместителя командующего округом

До декабря 1922 года на Западном фронте Жуков продолжал командовать эскадроном 1-го кавалерийского полка 14-й кавалерийской бригады, а затем перешел на ту же должность во 2-й эскадрон 38-го кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии, располагавшейся в районе Минска. В марте 1923 года его повысили до помощника командира 40-го кавполка той же дивизии. Это произошло после того, как эскадрон по боевой и строевой подготовке занял первое место. Командующий войсками Западного фронта Тухачевский издал приказ, где Жукову объявлялась благодарность. Старшина жуковского эскадрона Александр Кроник вспоминал: «Раз в неделю комэск проводил строевые занятия с младшими командирами. Расставлял на плацу семь-восемь станков с воткнутой лозой, на самом высоком станке – горку из мокрой глины. Выстраивал нас в одну шеренгу. На левом фланге пристраивал трубача, ковочного кузнеца, ветеринарного фельдшера и лекарского помощника – лекпома, которого бойцы звали „лепком“, и при этом приговаривал: „Раз шашку носишь – умей владеть ею!“ Быстро напоминал на словах, в чем суть упражнения, потом говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108