Я хорошо знаю Устав партии и нигде никогда не говорю за исключением того, что я лично до сих пор считаю, и это тяжелым камнем лежит у меня на сердце. Я не могу смириться с той формулировкой, что была в постановлении. Постановление было принято без меня, и я не имел возможности доказать обратное – это вопрос об авантюризме. Где же и когда был авантюристом? В каких делах я был авантюристом? Я, 43 года находясь в партии, отвоевав четыре войны, потерял все здоровье ради Родины, я где-нибудь позволял какие-нибудь авантюрные вещи? Где факты? Фактов таких нет. И откровенно говоря, эта неправдивая оценка до сих пор лежит тяжелым камнем у меня на сердце».
Свою нелюбовь к Малиновскому Жуков объяснил как некоторыми сомнительными фактами биографии Родиона Яковлевича, так и выступлением министра обороны на XXII съезде партий:

«…Я вам прямо скажу, я эту личность не уважаю. Как человека я его не уважаю. Это мое личное дело… В свое время, как известно, его старая жена написала весьма… тревожное письмо, и мне было поручено вести следствие, я его вызвал с Дальнего Востока и расследовал. Этот материал был передан министру обороны Булганину. Где эти материалы, не знаю. О чем там сообщалось? О том, что Малиновский вопреки тому, чтобы вернуться на Родину, задержался во Франции в марокканских частях, якобы поступил туда добровольно служить до 20-го года. И тогда, когда уже разгромили Колчака, он почему-то через Дальний Восток, через линию фронта Колчака поступил добровольцем в Красную Армию… Какой же это человек? Пользуясь присутствием Хрущева на Дальнем Востоке, он позволил в отношении меня провокационные вещи. Говорил: „Вы смотрите там за Жуковым. Он вас всех там за горло возьмет“. Разве я могу уважать этого человека?.. А потом выступает с трибуны съезда, и ему вторит Голиков, что это, мол, Бонапарт, это Наполеон, который стремился к захвату власти сначала в армии, потом в стране. Если я стремился, если у меня были какие-то акты в этом отношении, какие-то акции, тогда почему же меня не арестовали?»

Высказался Георгий Константинович и насчет истории Великой Отечественной войны. Здесь он отрицал самый опасный для себя пункт обвинений – будто возлагал на Хрущева главную вину за поражения 42-го года: «Это… разговор в пользу бедных, я по этому вопросу ни с кем не разговаривал. Может быть, в какой-то степени разговор был, но его переиначили… Относительно того, кто привел немцев на Волгу. Персонально никто не может привести, вы же сами понимаете». И генералов немецких не пожалел: «…Более неправдивой истории, чем написали немецкие генералы, я никогда… не читал». Отрицал и высказывания о решающей роли ленд-лиза, хотя, как мы помним, в беседе с Симоновым говорил об американской помощи почти теми же словами, что и в записи безвестного «стукача».
Жуков дал понять, что мог бы вернуться на службу в какой-нибудь скромной должности: «Вот я пять-шесть лет по существу ничего не делаю, но ведь я еще работоспособный человек. Я физически, слава Богу, чувствую себя хорошо и умственно до сих пор чувствую, что еще не рехнулся, и память у меня хорошая, навыки и знания хорошие, меня можно было бы использовать. Используйте. Я готов за Родину служить на любом посту».
Использовать Жукова не захотели. Только туманно намекнули: «Это будет зависеть от вашего дальнейшего поведения»; Жуков возразил: «поведение у меня всегда партийное… А почему меня, собственно, отбросили, я не понимаю. Я Родине отдал почти всю жизнь». И чтобы развеять все сомнения, подтвердил:

«Я читаю и пишу. Я могу показать то, что я пишу. Ничего плохого я не пишу. Передайте, говорю, привет Никите Сергеевичу, поблагодарите его за внимание».

Вероятно, Георгий Константинович догадывался, что стены его спальни имеют уши. Поэтому беседу с женой закончил, так сказать, на партийной ноте: «Я бы сказал, разговор велся правильно. К ним поступили материалы, они обязаны были разобраться в чем дело, почему вдруг такие разговоры с моей стороны. Им надо было выяснить лично у меня».
Больше до падения Хрущева Жукова не тревожили. С приходом к власти Брежнева опала с маршала постепенно была снята, хотя посвященное ему постановление октября 57-го так и не отменили. В 1965 году, в год 20-летия Победы, Георгия Константиновича начали приглашать на торжественные собрания. В 1966 году он выступил на научно-теоретической конференции, посвященной 25-летию Московской битвы. В эти же годы в «Военно-историческом журнале» появились статьи Жукова о Берлинской операции и контрнаступлении под Москвой. Георгия Константиновича перестали критиковать в мемуарах. В частности, антижуковские пассажи исчезли из второго издания книги П.И. Батова, вышедшего в 1966 году.
Главным для маршала стала работа над воспоминаниями, которые после смещения Хрущева имели шанс увидеть свет. Летом 65-го поступило предложение от издательства Агентства Печати «Новости» опубликовать книгу Жукова. Дело в том, что АПН получило заявку от парижского издательства «Опера-Муи-ди», желавшего выпустить мемуары маршала во Франции. Георгий Константинович согласился, но потребовал, чтобы сначала книга была издана в Советском Союзе. В марте 66-го он представил рукопись в издательство. Однако книга вышла только спустя три года, и феврале 69-го.
Вопрос о публикации жуковских мемуаров, озаглавленных «Воспоминания и размышления», решался на самом верху. Интерес, проявленный к будущей книге за границей, навел кого-то из высокопоставленных военных и партийных чинов на мысль: сделать своего рода популярную историю Великой Отечественной глазами Жукова, предназначенную для широкой, в первую очередь, зарубежной публики. Остающиеся до сих пор безвестными историки снабдили рукопись многочисленными вставками с данными о соотношении сил и средств сторон, о военно-экономическом потенциале СССР и Германии, о мероприятиях партии и правительства, о столь нелюбимой Жуковым партийно-политической работе и о многом другом. Так родилась, например, не принадлежащая перу Жукова глава о Ставке Верховного Главнокомандования. Редакторы из ГлавПУРа сделали сотни замечаний к тексту. Иногда эти замечания уточняли приводимые маршалом факты, но чаще всего требовали смягчить критические места, в том числе и в адрес Сталина. Верховный Главнокомандующий, по мысли Брежнева, в годы войны играл исключительно положительную роль. На заключительном этапе работы над книгой Георгию Константиновичу прозрачно намекнули, что Леонид Ильич очень хочет, чтобы маршал упомянул его в своих мемуарах. Но, как на беду, в войну пути Жукова и Брежнева ни разу не пересекались Правда, их первая встреча состоялась в не менее драматических обстоятельствах, когда вместе брали Лаврентия Павловича. Но имя Берии в 60-е годы было под запретом. Пришлось выдумывать историю, как прилетевший под Новороссийск Жуков хотел посоветоваться с полковником Брежневым, да тот как раз в это время был на Малой земле. Теперь выходу книги, наконец, был дан зеленый свет.
«Воспоминания и размышления» сразу же стали самой популярной советской книгой о Великой Отечественной войне. Она была издана в 30 странах, переведена на основные языки мира. Жуков успел подготовить новый, расширенный вариант книги, уже в двух томах, но издание вышло посмертно, в 1974 году (оно было подписано к печати 23 июля). В 1984 году, в 6-м издании, исчез эпизод с несостоявшимся совещанием с Брежневым, а в 1990 году вышло 10-е издание, дополненное материалами из Жуковского архива. Кроме того, здесь впервые были обозначены вставки в текст, написанные не Георгием Константиновичем. Этот текст был дважды переиздан в 90-е годы. Из первоначальной же рукописи мемуаров опубликована только одна глава – в 1994 году в сборнике документов «Г.К. Жуков в битве под Москвой».
«Воспоминания и размышления» – это был тот величественный памятник, что Жуков создал себе при жизни. Мы уже успели убедиться, что правды в мемуарах маршала довольно мало, и как исторический источник использовать эту книгу довольно трудно. Перед нами скорее своеобразный роман о войне, написанный одним из главных ее участников. Жуков стремился поставить себя в центр всех основных военных событий, в которых принимал то или иное участие. Официальная историография его умышленно забыла, и маршал, в противовес ей, творил собственный миф войны, где сделал себя главным героем. Жаль только, что до сих пор читатели вынуждены читать продукт коллективного творчества Георгия Константиновича, редакторов и привлеченных историков. Остается надеется, что будет, наконец, опубликован полный текст первоначальной рукописи, и мы сможем объективно оценить достоинства Жукова-писателя.
Когда вышла книга мемуаров, Георгий Константинович был уже тяжело болен. В свое время полководец стойко перенес две опалы. Свалило его известие о смертельной болезни любимого человека. В декабре 1967 года у Галины Александровны обнаружили рак молочной железы. Операция, которую ей тут же сделали, явно запоздала. В начале января 68-го в подмосковном санатории «Архангельское» Жуков перенес тяжелейший инсульт и оказался парализован. Дочь Мария вспоминает: «В те дни, когда жизнь папы буквально висела на волоске, мама решилась на отчаянный шаг… После тяжелейшей операции, оставившей ее, молодую, сорокалетнюю женщину, инвалидом, слабая, бледная, еле-еле держась на ногах, она приехала в больницу к отцу. Собрав последние силы, она хотела показать ему, что с ней уже все в порядке, что она уже почти здорова. Тем самым она страстно желала подбодрить его, вдохнуть в него угасавшую на глазах жизнь. После этого маминого подвига началось папино медленное выздоровление».
Галина Александровна, получив инвалидность, вышла на пенсию и стала ухаживать за больным мужем. Она добилась приглашения лучших нейрохирургов мира, которым, однако, так и не удалось избавить Жукова от периодически мучивших его головных болей. От этих последних лет жизни Георгия Константиновича и Галины Александровны сохранились трогательные письма.
19 сентября 1969 года Галина Александровна писала из Кисловодска: «Дорогой мой, любимый Георгий!.. Скоро мы оба будем здоровы, и, как раньше, будем все вместе отдыхать… Мне не хватает тебя…». А Жуков отвечал ей: «Дорогая моя голубка!.. Я надеюсь, что увижу тебя жизнерадостной и вполне здоровой. Стремлюсь к тому, чтобы и ты увидела меня таким же… Обнимаю тебя, дорогая, и крепко целую». И еще одно письмо, 13 декабря 70-го года, тоже из Кисловодска: «Мой любимый Георгий! Я не могу быть без тебя даже короткое время».
А вот что писала Галина Александровна из Риги в июле 1972 года, где отдыхала вместе с Машей: «Твоя трогательная забота о нас и нежность трогает меня до слез. А твое желание послать нам сюда розы!?… Как я понимаю, жизнь наша друг без друга немыслима…».
Тем временем были предприняты дальнейшие шаги по реабилитации Жукова, но непоследовательные, половинчатые. В марте 71-го Георгий Константинович был избран делегатом XXIV съезда КПСС от Московской областной парторганизации. Однако состояние здоровье маршала требовало, чтобы на съезде рядом с ним постоянно был кто-то из близких. Галине же Александровне гостевого билета на съезд не дали. Ей позвонил Брежнев и попросил уговорить Георгия Константиновича поберечь себя и не ходить на съезд. В декабре того же года маршала наградили орденом Ленина в ознаменование 75-летия со дня рождения, однако центральная пресса получила секретное указание не привлекать излишнего внимания к жуковскому юбилею.
Еще в 1965 году Георгий Константинович предложил поселиться на даче в Сосновке двоюродному брату Михаилу Михайловичу Пилихину вместе с женой Клавдией Ильиничной. Они охотно приняли предложение и оставались с Жуковым до самого конца. Жила семья Пилихина в домике из двух комнат рядом с дачей. Михаил Михайлович имел свой участок и получал на нем неплохие урожаи яблок, овощей и клубники. Вместе с Георгием Константиновичем они ходили по грибы, на рыбалку и на охоту. А когда маршала разбил паралич, двоюродный брат помогал ему заново учиться ходить. Вот что вспоминает об этом трудном времени Михаил Михайлович: «Ходить Георгий самостоятельно не мог, и мы с большим трудом выводили его на веранду. Потом с моей помощью он стал выходить в сад. Из госпиталя привезли коляску. Мы усаживали Георгия в коляску, а я возил его по саду, и он заметно стал поправляться. Через некоторое время Георгий решил не пользоваться коляской, а попросил с ним ходить. Он брался за мою руку своей левой рукой, а в правую брал палку, и так мы с ним стали ходить в саду по три-пять минут. С каждым днем мы прибавляли по одной-две минуты. Постепенно он начал ходить почти хорошо, но все же с моей помощью. Георгий радовался, что здоровье стало к нему возвращаться, и он сказал мне: „Вот теперь я скоро поправлюсь, и мы с тобой снова будем ездить на рыбалку“. Но этой мечте не суждено было сбыться. Новое несчастье подкосило Георгия Константиновича.
В ноябре 73-го Галина Александровна была госпитализирована в последний раз. Георгий Константинович писал ей в больницу: «Я живу одной надеждой на то, что у нас впереди будут светлые и счастливые дни…» И успел получить ответ: «Георгий, родной мой, любимый! Люблю тебя как прежде. Креплюсь, борюсь, надеюсь на лучшие дни и встречу с тобой дома». Этой встрече не суждено было состояться. 13 ноября 1973 года Галина Александровна скончалась.
Для Георгия Константиновича это был последний, страшный удар. Он повторял, что этого уже не переживет. После смерти жены маршал почти все время провел в больнице. Жукова настиг новый инфаркт. Последние двадцать дней жизни он находился в коматозном состоянии. Сердце еще работало, но дыхание поддерживалось искусственно. Георгий Константинович Жуков умер в больнице на улице Грановского 18 июня 1974 года, накануне 17-летия своей младшей дочери.
Урну с прахом маршала похоронили у Кремлевской стены. Дочь Маша безуспешно просила Брежнева, чтобы отца не сжигали, а похоронили в землю, как он того желал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108