Он был в сознании и шевельнулся, видимо, услышав шаги. Она присела рядом, и он тоже попытался сесть, но не смог. Парень мигал от дождя и, хотя губы его шевелились, не мог произнести ни слова. Она поняла, что он не сможет подняться сам, но с ее помощью дойдет до дома.
Лейла осмотрела его раны.
– Болит нога, – пробормотал он, когда заставил наконец работать голосовые связки.
Она кивнула в знак того, что поняла.
Он был выше и тяжелее ее, но женщине удалось, обхватив под мышками, поднять его, пока он не выпрямился и не обнял ее за плечи правой рукой. Он поднял свою палку, оперся на нее, и они пошли вверх по тропе среди скал к лесу. Лейла только раз остановилась, чтобы отдохнуть, но она всегда была сильной для женщины ее ранга, а парень был тонким и хрупким, без единого грамма лишнего веса. Она привела его в дом, усадила на кушетку и присела рядом, чтобы перевести дух.
– Спасибо, – сказал он низким голосом. – Извини, что был так тяжел и неуклюж.
Лейла отмахнулась, показав, что это неловкое извинение ни к чему.
Она подвинула кушетку к камину, где лежали неразожженные поленья, разожгла лучину и смотрела, как огонь побежал по поленьям. Затем закутала парня, мокрого до нитки, в одеяло.
Сейчас он сидел с закрытыми глазами, откинувшись назад. Она налила немного бренди и попыталась заставить его отхлебнуть. Он открыл глаза, глотнул и закашлялся, отказавшись от второго глотка. Она принесла кувшин горячей воды, полотенце, стала вытирать его лицо, руки, омывая порезы и стараясь восстановить кровообращение. Он смог открыть глаза и заговорить.
– Спасибо, – повторил он, на этот раз более решительно.
– Ты скинешь мокрую одежду? – спросила она.
Он покачал головой, пробормотав:
– Нога болит. Где моя палка?
Она оставила палку в прихожей.
– Палка теперь тебе не нужна, – заверила она. – Как тебя зовут?
– Майкл, – ответил он и добавил: – Майкл Саузерн.
– О да, – сказала она, заметив только теперь сходство. – Несколько лет назад я знала твоего отца.
Возможно, что-то было в самих словах или в том, как они были сказаны, но, несмотря на его слабость, реакция была мгновенной. Лейла посмотрела на выражение лица юноши и попыталась сдержать его, когда он было рванулся встать. Как много обычных людей слышали эти слова от вампирши – Я ЗНАЛА ТВОЕГО ОТЦА МОЛОДЫМ – и воспринимали их как измену своим слишком земным матерям? Но она имела в виду другое. Томас Саузерн был ее обычным знакомым.
– Я тебя не знаю, – сказал Майкл более уверенно и с ноткой враждебности.
– Нет, – подтвердила она. – Я не очень… общительна теперь. Меня зовут Лейла.
Майкл нахмурился. Имя явно ничего не говорило ему.
Его голубые глаза изучали ее лицо, и, когда она встала, продолжали следить на ней, как бы останавливая. Она задержалась, спокойно села и смотрела на него.
Она хорошо понимала причину замешательства в этом взгляде. Лейла была смуглой по сравнению с другими бессмертными в этой части света, бронзовой, а не гипсово-белой, но это было ему безразлично. Он мог думать только об одном: СКОЛЬКО ЕЙ ЛЕТ? ИЗ КАКИХ МРАЧНЫХ ВРЕМЕН ПРОШЛОГО ОНА ПРИШЛА? Когда обычный человек смотрел на вампиршу, он хотел знать, какой временной промежуток ему следует преодолеть прикосновением и воображением.
– Я позвоню твоему отцу, – сказала она.
– Не надо. Он уехал в Галифакс. Мать поехала с ним в магазины. Дома никого нет.
Она посмотрела на свои часы, думая, знает ли он, сколько времени пролежал на берегу. Еще не было пяти, и на ответ она не надеялась.
– Я все же попытаюсь.
Лейла подошла к телефону и взяла телефонную книгу. Она представила улыбку на его лице, когда он заметит, что она незнает номера телефона. В последний раз она видела Томаса Саузерна более двадцати лет назад и его номера никогда не знала. Она нашла его, набрала и услышала зуммер не отвечающего аппарата.
Положив трубку, Лейла увидела, что гость внимательно осматривает комнату – книги на полках в нише за камином, картину над каминной полкой, медный микроскоп, служащий украшением.
– Эта вещь выглядит очень старинной, – заметил Майкл Саузерн, неловко собирая информацию.
– Да, – сказала она. – И по-своему известной. Когда-то этот микроскоп принадлежал Ноэлу Кордери. Мне дал его папа – не Александр, конечно, но один из смертных Павлов, сменивших его в Ватикане.
Она смотрела на реакцию юноши.
Странно, что он невесело засмеялся. Это было неожиданно.
– Совпадение, – сказал он, объясняя свою невежливость. – У меня болезнь, названная именем Ноэла Кордери.
Она удивленно подняла брови:
– Ты очень молод, чтобы подвергнуться преобразованию.
– У меня болит нога, – напомнил он. – Очень болит. Я не могу ходить нормально, поэтому меня чуть не накрыл прилив. Еле добрался до скал.
Он нахмурился, вспоминая, с трудом сел. Она подошла, предчувствуя его боль. Лицо Майкла побледнело, не оставляя сомнений в том, что нога болит.
– Ты забрался далеко от дома. Пешком пришел?
– Дохромал, – ответил он и, сглаживая неловкость, спросил: – Почему папа, кто бы он ни был, дал тебе микроскоп Ноэла Кордери?
– Он знал, что я очень хотела его иметь, – спокойно сказала она. – Я нескромно попросила об этом, он был вежлив и не отказал.
Лейла ждала его реакции, зная, что ее слова многое выдают, если он следит за ходом беседы. Лейла провоцировала его на демонстрацию интереса.
Майкл опять посмотрел на нее, мягче и задумчивее:
– Ты знала Ноэла Кордери молодым?
Он уловил ее веселье, и это ее обязывало. Вопрос был серьезным, но кажущаяся легкость упрощала ответ.
– Да, – ответила она. – Я знала его ОЧЕНЬ молодым.
Он подождал мгновение и сказал:
– В таком случае я не встречался с человеком старше тебя. Ты должна помнить всю историю континента. И всю историю науки о бессмертии тоже – от Ноэла Кордери до Томаса Саузерна. Кровавый эликсир генетического кода… Ты упоминаешься в книгах по истории?
– О да, – сказала она. – В более подробных, во всяком случае. Я была с Ноэлом Кордери в Адамаваре и жила на Мальте до прихода армады. Я была даже в Кардигане до первого отъезда Ноэла из Британии. Но историки во мне не очень заинтересованы, кроме как в свидетеле, способном помочь связать события воедино. Я ничего не сделала, только присутствовала. Возможно, только поэтому еще жива, а другие давно убиты и замучены.
Майкл улыбался, но его внимание было рассеянным.
Он был полон интереса, но мокрая одежда мешала сосредоточиться.
– Можешь дать мне сухую одежду? – спросил он, осознавая неловкость своего положения.
– Да, – сказала она и добавила в ответ на искру его интереса: – Оставленную тем, о ком ты не мог даже слышать.
Лейла поднялась наверх и поискала в ящиках мужскую одежду. Парень был высоким, но довольно худым. Вампирша нашла сорочку, джинсы и толстый свитер. Майкл уже почти снял мокрое, и она подождала, пока он в смущении не накрылся одеялом. Женщина не предложила своей помощи, уверенная в отказе. Она принесла с кухни хлеб с маслом, холодное мясо и сыр. Юноша уже оделся и отложил одеяло в сторону. Он держал ладони над весело потрескивавшим огнем.
– Извини, все холодное, но я вскипячу воду. Чай или кофе?
– Кофе был бы хорош, – сказал он и, помолчав, как бы извиняясь, добавил: – Я не ранен, просто устал, перенапрягся, уходя от прилива.
– Знаю, – заметила она. – Кости целы, я проверила. Врач не нужен, но твоя нога, наверное, очень болит.
Он показал ей пластиковый флакон, который, видимо, лежал в кармане брюк.
– Таблетки, успокаивающие боль. Я принимаю их нечасто, но все время держу при себе.
Она кивнула и пошла за кофе. Принеся чашки, села на кушетку, отодвинув ненужное одеяло.
– Я позвоню тебе домой позже, если ты только не поедешь на такси, – сказала она. – У меня нет машины, но за тобой заедут.
– Хорошо, – согласился он. – Ты говоришь, что не очень общительна. Тебе доставляют припасы?
Лейла кивнула, минуту или больше они сидели, глядя на языки пламени, отпивая кофе. Потом Майкл опять посмотрел на нее тем же задумчивым взглядом, к которому примешивались любопытство, удивление и легкий страх. Это был страх не перед ней, а перед великой пустотой, разделявшей его и ее опыт. Он находился во временной точке, достигнутой историей, простой парень, продукт своей эпохи. Она, напротив, была частью нити этой истории, реликвией бессмертного прошлого. И он все больше понимал, что она ближе к средоточию пряжи, чем другие.
– Ты знала Ноэла Кордери, – перечислял он, обдумывая все это опять. – Ты была с ним в Адамаваре, за триста лет до рождения Дарвина и моего отца. Ты одна из первых пользовалась эликсиром…
– Нет, – перебила она, – Лангуасс и Квинтус были первыми. Я стала вампиром иначе. Мой тогдашний любовник Лангуасс использовал меня как шлюху ради блага всего человечества. Я принесла главный ингредиент и он отдал его Ноэлу, не объясняя, каким образом добыл.
– Ноэл, – повторил Майкл, будто удивляясь своему непосредственному общению с человеком, сыгравшим важную роль в современном мире, человеком, облегчившим достижение вечной жизни.
– Я не такая старая, – мягко произнесла она. – Я встречала мужчин и женщин на тысячу лет старше меня. Твой отец бывал в Адамаваре?
– Да. Он встречал там людей, утверждавших, что они знали Ноэла Кордери. Вождь Огбоне, называющий себя Нтикима Они-Шанго. Вождь по имени Нгадзе. Он говорил о женщине, слабоумной, возможно, одной из самых старых в мире, по имени…
– Береника, – подсказала Лейла, чувствуя жуткий озноб, обычно несвойственный вампирам. – Бедная Береника, потерявшая чувство времени и разум. Мы еще не готовы жить вечно, хотя можем научиться. Однажды Нтикима спас нам жизнь. Думаю, он многому научился от Квинтуса и Ноэла. Возможно, он единственный может возродить Огбоне в двадцатом веке и спасти Африку от нынешних мучений.
– Мой отец говорил то же самое, – заметил Майкл, удивляясь подтверждению его мысли. – Он рассказывал, что Нтикима защитил его, он единственный из так называемых старейшин понял открытое в раскопках чудо, принесшее на Землю дыхание жизни.
– О да, – сказала Лейла. – Нтикима всегда это понимал, и я ему иногда завидовала. Без особых знаний он замечательно чувствовал и новые знания встраивал в свое видение мира. Для него не составит трудности понять, что метеор принес вечную жизнь на Землю в виде чужеродной ДНК, это не противоречит его представлению о молнии, посланной божеством и содержащей частицу сердца другого божества. Может быть, то и другое произошло одновременно.
– Мой отец думает почти так же, – заметил Майкл Саузерн. – Он всегда говорил мне, что случайность может играть большую роль, чем мы думаем, и чужеродная ДНК совместилась с человеческими генами. Вероятно, он и молодой Дарвин хотят продвинуть теорию эволюции в более широком масштабе – распространяющемся за пределы Земли на всю Вселенную, с единой системой жизни, охватывающей ее бесконечные дали.
Лейла вспомнила, как смотрела с Ноэлом Кордери и Квинтусом в безграничное небо. Тогда она сказала Нтикиме, что звезды очень далеки; Квинтус пояснил, что это отдаленные солнца, и радовался созданному Богом человеку в мире каждой звезды. Созданному с тем, чтобы наполнить свое бесконечное Создание плотью и духом в системе, величие которой превосходило воображение даже воображение вампира, живущего тысячи лет.
Лейла подумала опять: «БЕДНАЯ БЕРЕНИКА! Обладать дыханием жизни и ничего не видеть». Она думала о Беренике, чтобы отвлечься.
Вслух она сказала:
– Рада слышать это. Мир звезд – жуткое и страшное место. Мне не нужен Бог, которому поклонялся Квинтус, но меня утешает мысль, что история, где я играю свою роль, не ограничивается частицей камня, затерянной в безбрежной пустыне полуночной тьмы. – И подумала: «Я помню его лучше, чем думала, и эти слова могли быть его, еще до того как я научилась так говорить».
– Ты говоришь, как мой отец, – сказал он резко. Вероятно, бессмертные всегда так рассуждают. Это так на самом деле или все просто удобная фантазия?
Лейла внимательно смотрела на юношу, сопоставляя хрупкость голубизны его глаз и откровенность слов о смерти.
– Не знаю, – сказала она. – И никто не знает. Скоро мы будем знать лучше, когда полетим к звездам и разведаем, есть ли жизнь на других планетах, на что она похожа, но уголки бесконечности будут всегда вне пределов нашего знания.
– Скоро, – повторил он, – когда мы полетим к звездам. Это будет скоро для тебя, несомненно, но не для меня. Этот мир – все, что у меня есть, вместе с его болью. Моя роль, к несчастью, ограничена, как и роль Ноэла Кордери. Он и я были помечены нашей предательской ДНК – ранней смертью.
Если он хотел взволновать ее, то это удалось. Она с трудом допускала мысль о жестокой проделке судьбы с Ноэлом. Он был обречен умереть, и в таких мучениях, какие этот мальчик с морфием в кармане, в мире, облегчающем боль, не мог понять, даже представить. Но чувство горечи, вызванное тем, что Кордери остался смертным, было неоднозначным. Ведь стань он вампиром, он не был бы ее любовником.
– Его убила не собственная ДНК, – сказала Лейла жестко. – Его замучили, отомстив за распространение открытия.
– Знаю. Но он не пытался избежать плена, суда и казни? Он покинул бы Мальту, если бы не был обречен на верную смерть? Какой смысл был для него в жизни вообще, если существовала уверенность в собственной бренности?
Лейла подошла к окну и посмотрела в ночь. Опять застучали частые капли дождя, она поняла: дождь будет сильным.
– Какой смысл? – повторила негромко. Она всегда говорила себе, что его смысл заключался в ней. Но, конечно, не могла представить, чего он стоил по сравнению со смертью и болью. Майклу Саузерну она сказала совсем другое:
– Думаю, никакого покоя для него не было никогда. Он не был спокойным и быстрым на решения. Он мог быть грустным и печальным, но я не могу сказать, что он смирился со своей судьбой или спасся от дурного настроения, обретя веру. Он не раскрыл для себя Бог, в которого верил Квинтус, и никогда не был уверен в том, что оставил след в истории. Добывая яд против вампиров, не знал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57