Может быть мне удастся убедить его, чтобы она разрешил нам записать весь разговор на магнитофон. Как ты думаешь, он на это согласится?
– А почему бы тебе его самого об этом не спросить?
– Еще успею. У меня на этот случай заготовлен беспроигрышный прием, называется «Если-вам-все-равно-нечего-скрывать». Где ты будешь примерно часов в одиннадцать – в половине двенадцатого?
– У себя в конторе. По крайней мере, надеюсь на это.
– Я позвоню тебе туда. Ты ведь не идешь на похороны, да?
– Нет, я не могу.
– Ну и ладно. Мы с тобой еще потом успеем поговорить.
– А я вчера случайно встретил Джимми Шермана, – сказал я.
– Вот как? И где же?
– На родео. В Энанбурге. И знаешь, он был очень недоволен, что я поставил в известность полицию.
– Можешь ему передать, чтобы он может расслабиться. Мы сейчас щупаем более крупную рыбку.
– Я ему то же самое сказал. А рыбка-то кто?
– Тот, кто убил Викки и ее малышку. Во всяком случае, я уверен, что он тут не при чем. Но мы с тобой после еще поговорим.
– Ладно, – согласился я, и положив трубку на аппарат, вновь вернулся в ванну, собираясь побриться. Все мое лицо было в пене для бритья, когда снова раздался телефонный звонок. Это был Артур Кинкейд, который звонил мне еще вчера в мое отсутствие, и желающий узнать, как можно защитить угольную шахту от налога.
– Ты что, никогда не отвечаешь на звонки? – спросил он у меня.
– Арти, я вчера очень поздно вернулся домой. Извини.
– Я только что звонил тебе в офис, – продолжал он, – ты знаешь, сколько сейчас времени?
– Девять часов двадцать минут, – ответил я, взглянув на часы у кровати.
– Правильно. А работать ты во сколько начинаешь?
– Арти, – снова заговорил я, – сегодня утром я опаздываю. Пришли мне брошюру, я просмотрю ее и верну тебе.
– Когда?
– Когда сделаю для себя необходимые выводы?
– И когда же это случится?
– Я позвоню тебе в конце недели, – пообещал я.
– Я пошлю к тебе рассыльного.
– Отлично.
– Ты сможешь заняться моим вопросом сегодня же?
– Вряд ли.
– И когда же в таком случае?
– Арти…
– Ну ладно, ладно, – сказал он. – Как только появится возможность тогда, ладно?
– Да, – уверил я его.
– Спасибо, Мэттью, – поблагодарил он и повесил трубку.
Я быстро закончил с бритьем, ополоснул после него лицо холодной водой, почистил зубы, а также уже успел причесаться, когда телефон снова зазвонил. Я выскочил голый из ванной комнаты и сорвал трубку с рычага:
– Алло!
– Вот это дал, – сказала Дейл.
– Ой, привет, – ответил я. – Извини, но этот телефон просто не замолкает.
– Я знаю. Вот уже минут десять прошло, как я пытаюсь дозвониться до тебя.
– Ты где?
– Дома, – ответила она. – Еще в постели.
– Я и сам не так давно проснулся.
– А я не выспалась, – пожаловалась Дейл.
– И я тоже.
– А у меня в офисе в половине одиннадцатого назначена встреча с клиентом, а который час?
– Половина десятого.
– Наверное, мне и впрямь уже пора вставать, да?
– Я тоже так думаю.
– Жаль, что тебя сейчас нет со мной, – прошептала она.
– М-м, мне тоже.
– Когда мы снова увидимся?
– Как насчет сегодняшнего вечера?
– Тогда во сколько?
– Я еще не знаю, что меня ожидает сегодня в конторе. Знаешь, давай я тогда тебе попозже перезвоню.
– О'кей, в таком случае я не стану планировать на сегодняшний вечер ничего другого, – Дейл немного поколебалась. – Мэттью… – начала было она.
– Да?
– Нет, ничего. Мы с тобой потом поговорим.
– И все же, ты что-то хотела мне сказать?
– Нет, ничего.
– Ну тогда ладно.
Мы распрощались, и я начал одеваться. Но едва я только успел надеть трусы, как вновь раздался телефонный звонок. Я скептически уставился на телефон. Пусть себе звонит. Я продолжал глядеть на него. Наконец я первым сдался и снял трубку.
– Алло? – устало сказал я.
– Мэттью, это опять я, – заговорил Блум. – Мы нашли Маршалла, по крайней мере, нам теперь известна радиостанция, где он работает. Это маленькая станция в Валдосте, транслирует в основном рок-музыку. Я разговаривал с тамошним менеджером, его зовут Ральф Слейтер, так вот, он рассказал мне, что Маршалл в прошлую пятницу взял себе недельный отпуск, и сразу же после своей передачи – он у них там ведет утреннюю программу с 9 до 12 часов – так вот, сразу же, лишь только окончив работу в эфире, он уехал. Сказал, правда, что отправляется на рыбалку, на Рифы. И он все еще не вернулся.
– Но возможно…
– Но ведь уж утром-то сегодня он должен был уже возвратиться, – перебил меня Блум. – И отсюда вытекает вопрос: где же, черт возьми, он до сих пор шляется?
Я не смог вырваться к Блуму раньше, чем в два часа дня, потому что к тому времени, как я появился у себя в офисе, там для меня набралось уже около трех дюжин звонков, и кроме того, двое клиентов ждали меня в приемной. Потом еще позвонил Эйб Поллок и пригласил отобедать с ним в виде компенсации за то, что он до сих пор еще не представил мне тех винных цифр, а также пообещал, что самое позднее завтра они у меня будут, и он приложит все усилия к тому, чтобы вытрясти их наконец из своего клиента. После обеда мне позвонила Джоанна, которая сообщила, что сегодня утром она случайно ушла в школу без денег, и что именно сегодня ей нужно заплатить за ежегодник, так как сегодня уже крайний срок, в связи с чем не мог ли я передать ей с кем-нибудь чек на двенадцать долларов пятьдесят центов. Я выписал чек и попросил Синтию отвезти его; после чего я связался с Фрэнком по селектору и сказал ему, что сегодня во второй половине дня я никак не смогу встретиться с ним и с Карлом, потому что мне позвонил Блум и он хочет, чтобы я прослушал магнитофонную запись допроса Двейна Миллера. Фрэнк же в свою очередь поинтересовался у меня, с каких это пор я начал работать на полицейский департамент Калусы.
Мы слушали кассету с записью, сидя у Блума в кабинете.
Блум рассказал мне, что Миллер явился к ним добровольно, после того, как им наконец удалось дозвониться к нему домой в Манакаву. Миллер заявил, что он вместе с друзьями был на рыбалке, уехав туда на рассвете в субботу, и приехал домой только вчера поздно-поздно вечером. Он ничего не знал о смерти внучки, до тех пор, пока детектив Кенион не сказал ему об этом во время телефонного разговора. Казалось, что он был раздражен, что Кениг – а не он – занимался всей организацией похорон. Но к моему удивлению, не смотря на свой обычно достаточно сварливый характер и на то, что он был чрезмерно недоволен тем, что Кениг сосредоточил все в своих руках, в то время как сам Миллео считал, что все это было его дедовским долгом, он все же сказал Блуму, что не станет возражать против того, чтобы весь разговор с ним был бы записан на магнитофон; на данном этапе его заботило только одно – чтобы поскорее нашли того негодяя, виновного в смерти Викки и Элисон. Запись начиналась с того, что кто-то, предположительно Блум, подув в микрофон монотонно произнес: «Проба раз, два, три, четыре», после чего раздался щелчок, наступила пауза, затем снова послышался щелчок и голос Блума сказал: «Производится запись вопросов, задаваемых мистеру Двейну Миллеру и его ответов на вышеуказанные вопросы, запись сделана двадцать первого января, в десять часов пятнадцать минут утра в Отделе общественной безопасности Департамента полиции города Калуса штат Флорида. Вопросы мистеру Миллеру задает детектив Моррис Блум в присутствии детектива Питера Кениона». Наступила вторая пауза, после которой Блум вновь по полной программе завел свое извечное «Миранда-Эскобедо» и вытянул из Миллера подтверждение тому, что, да, она желает отвечать на задаваемые полицией вопросы в отсутствие своего адвоката. Начался сам допрос:
– Мистер Миллер, до того как я включил магнитофон вы сказали мне о том, что вы с раннего утра в субботу до позднего вечера вчера, то есть до ночи с воскресенья на понедельник, находились на рыбалке. Вы можете сказать мне, во сколько вы ушли из дома в субботу?
– За мной заехали без четверти пять утра.
– Значит, в четыре часа сорок пять минут утра в субботу, девятнадцатого января, правильно?
– Да.
– И когда вы возвратились домой?
– Примерно в два часа ночи.
– В два часа утра сегодня? В понедельник двадцать первого числа?
– Да.
– Было ли вам известно во время вашей поездки, что ваша внучка Элисон Кениг…
– Нет, я не знал об этом.
– Что она была найдена мертвой вечером в пятницу?
– Нет, я об этом ничего не знал. Если бы я об этом знал, то никуда бы тогда не поехал. Я лишь просто поехал немного развеяться после смерти Викки.
– Вы были в лодке все это время?
– Да.
– А радио у вас в лодке было?
– Да, радио у нас было, но мы его не включали за ненадобностью. Погода и так была замечательной, и нам не было нужды слушать прогноз погоды или еще что-нибудь.
– А кто еще был там вместе с вами?
– Стен Хоппер, хозяин лодки, и еще Дик Олдхэм.
– Значит, вас было только трое.
– Да, это так.
– А кому-нибудь из ваших знакомых было известно о смерти вашей внучки?
– Нет, сэр, они ничего не знали.
– Мне бы хотелось связаться с ними позднее, если вы не возражаете…
– Совсем не возражаю.
– С тем, чтобы удостовериться в том, что указанное вами время соответствует действительности.
– Да, хорошо.
– Мистер Миллер, мне бы хотелось услышать от вас о трасте, который вы учредили для своей дочери в 1965 году.
– Что именно?
– Я уверен, что вам известны условия трастового соглашения.
– Я сам учреждал тот траст, и естественно я знаю его условия.
– Как например, вам известно и то, что ваша дочь Викки была основным бенефициаром…
– Да, мне это было известно.
– А ваша внучка была альтернативным бенефициаром.
– Тогда еще нет.
– Что вы имеете в виду?
– Когда я учреждал тот траст, у меня еще не было внучки. Викки тогда еще даже замуж не вышла. Это был 1965 год, ей было только двадцать лет.
– Но из того, что я понял…
– Да, там есть условие, касающееся детей, чтобы в случае рождение у нее детей, они стали бы альтернативными бенефициарами, да. И так получилось, что у нее была только одна Элисон. Викки не смогла доносить первого ребенка.
– Мистер Миллер, а вам было известно о том, что в случае смерти вашей дочери и внучки до того, как истечет срок трастового соглашения, весь аккумулированный доход и основной капитал должен быть возвращен вам как учредителю траста?
– Да, мне было об этом известно.
– Вы знали, когда должен был истечь срок по этому соглашению?
– Да. Он истекал в день рождения моей дочери, когда ей должно было исполниться тридцать пять лет.
– Вам известна точная дата?
– Двадцать второго января.
– Значит, завтра вашей дочери должно было бы исполниться тридцать пять лет.
– Да.
– И вы знали обо всем этом.
– Я знал об этом, да.
– Мистер Миллер, вы виделись с дочерью накануне ее первого концерта в ресторане «Зимний сад»? Вечером в четверг, десятого января?
– Да, я навещал ее.
– И где происходила эта встреча?
– У нее дома. На Цитрус-Лейн, недалеко от парка.
– Зачем вы приходили к ней?
– Чтобы попытаться убедить ее воздержаться от того, что она собиралась сделать.
– Что вы имеете в виду? Поясните.
– Ту работу в «Зимнем саду». Я говорил ей, что ей все это боком выйдет. Я говорил, что еще совсем не поздно все отменить, наладить связь с Эдди Маршаллом – о том, как ей следовало прежде всего поступить, если ей уж на самом деле вздумалось снова приняться за свою карьеру.
– Вы считали, что мистер Маршалл смог бы помочь ей в этом, не так ли?
– А как же! Наверняка. Ведь это Эдди устроил так, что она стала звездой. И если вас все же интересует и мое мнение, то и замуж ей тоже следовало бы выходить за него, а не за безмозглого выжигу Тони.
– Вот как? А что, разве отношения между вашей дочерью и мистером Маршаллом в какой-то мере выходили за рамки чисто профессиональных?
– Вы что тут, сговорились поиздеваться надо мной?
– Нет, я…
– Но где же вы тогда были, когда все это вершилось? Вы что, с луны свалились? Ведь тогда, в шестидесятых невозможно было даже найти такого журнала, где не писали бы чего-нибудь о моей Викки. И об Эдди тоже.
– Вы имеете в виду их личные взаимоотношения?
– Да, об том романе, что был тогда между ними, в том числе, если вам уж так больше нравится это название. И вот что я вам скажу: я был твердо уверен, что когда-нибудь они с Эдди поженятся, и ведь все к тому и шло. Но это все Тонни, это он ей голову вскружил, а вернее все эти его крутые друзья. Моя дочь была всего-навсего обыкновенной девушкой, можно даже сказать, простушкой – конечно, для всех она была великой рок-певицей, звездой, да, это так, но в душе она все же так и осталась босоногой девчонкой из Арканзаса. Может быть, то была моя вина, не знаю. Знаете, я все вложил в тот траст, и весь доход по нему возвращался в него же, а Викки я сам выдавал лишь более чем скромное содержание. Все и ничего сверх этого. И вот, значит, Викки зачастила к этому Тони в его огромный особняк, а там постоянно собирался высший свет Нового Орлеана, политики из Вашингтона, разные там знаменитости, певцы и певицы со всей страны, а также владельцы радиостанций и студий звукозаписи, и не успел я оглянуться, как она стала уже от Эдди нос воротить, не нужен он ей стал. Да и кем он был в ее глазах? Всего-то лишь какой-то там паренек-итальянец из Калифорнии. И всего-то. И не имеет значения, что это его усилиями она стала звездой. Но с тех пор, как Тони Кениг вцепился в нее, моей дочерью такие мелочи в расчет уже не принимались.
– Итальянец? Надо же, а зовут-то его…
– Так ведь он поменял себе имя. Давно уже.
– А вы случайно не знаете его девичье имя?
– Что?
– Ну, то его имя, с которым он был рожден.
– Нет, не знаю. И не думаю, что мне вообще хоть когда-нибудь доводилось его слышать. Он изменил имя еще до своего отъезда из Калифорнии. А когда мы с ним познакомились, он был уже Эдди Маршаллом. – И как он отреагировал на то, что ваша дочь решила выйти замуж за Кенига?
– А я-то откуда знаю? Он об этом никогда и ничего не говорил. Но мне, лично, кажется, что это его должно было бы очень сильно задеть. А вы так не думаете? Ведь это только благодаря ему моей дочери удалось выпустить целых три «золотых» диска, разве нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39