Ну, что скажете? Хотите получить пятьсот долларов?
– Я хочу получить свою долю с миллиона!
– Ваша доля с миллиона равняется пятистам долларам. Так что, как хотите, либо да, либо нет.
– Да.
– Вот и замечательно.
– Я возьму деньги, ты, чертов ублюдок.
– Тогда подождите за дверью, пока я оформлю тут кое-какие бумаги и выпишу чек.
– Мне нужны наличные, – попытался возразить Дюмон.
– Нет, вам придется взять чек. Я хочу, чтобы запись, подтверждающая выплату…
– Опять запись! – воскликнул он.
– Идите и подождите меня в приемной, – предложил я ему. – И выбирайте выражения в присутствии той юной дамы.
– Ублюдок, – огрызнулся он и вышел из моего кабинета.
Так начинался мой очередной рабочий понедельник. Минут десять спустя мне позвонил один из должников моего другого клиента, хирурга, сделавшего операцию на желчном пузыре. Звали того должника Джеральд Банистер, и долг, числившийся за ним, составлял девятьсот долларов. Наш с ним диалог он начал со слов:
– Ну, и о чем там речь?
– А речь там о девятистах долларах, мистер Банистер.
– Ну а в чем дело-то? Что, Ральф думает, что я ему не заплачу?
– Если под Ральфом вы подразумеваете доктора Унгермана, то, да, он опасается, что кроме удаленного у вас желчного пузыря, ему с вас так ничего и не удастся получить.
– Ха-ха, очень смешно, – ответил Банистре, – ну конечно, я собираюсь заплатить. Передайте ему, чтобы он прекратил тянуть из меня жилы, о'кей? Мой желчный пузырь… очень смешно. Он что, оставил его себе на память и хранит это сокровище в каком-нибудь кувшине или еще где-нибудь?
– Мистер Банистер, когда же вы все же собираетесь заплатить господину Кигерману?
– Я ему обязательно заплчасу, не беспокойтесь.
– Но меня все-таки это очень уж, понимаете ли, беспокоит. Когда вы ему заплатите?
– Сейчас я не смогу.
– А когда вы сможете?
– Я имею в виду, что я не могу сейчас полностью выплатить ему всю сумму.
– В таком случае, какую сумму вы сможете заплатить прямо сейчас?
– Сто.
– А оставшиеся восемьсот?
– Я смогу выплачивать ему по сотне каждый месяц.
– Это не слишком уж хорошо.
– Во всяком случае, это лучшее из того, что я могу сделать.
– Вам придется еще побольше постараться.
– Я не смогу настараться больше, чем на две сотни в месяц.
– Но вы же не сказали двести, вы сказали сто.
– Я имел в виду две сотни.
– Сто сейчас и потом по две сотни ежемесячно в течение четырех месяцев, так, надо полагать, следует понимать вас?
– Именно так.
– Хорошо, теперь мне необходимо встретиться с вами здесь, у меня в офисе, чтобы выправить кое-какие бумаги. И запомните, мистер Банистер, вы сами устанавливаете данные сроки…
– Да, это мне известно. – И хочу предупредить вас о том, что я не допущу дальнейших нарушений вами оговоренных условий.
– Благодарю за предупреждение.
– Я подготовлю бумаги. Когда вы можете зайти сюда, чтобы их подписать?
– Как-нибудь на следующей неделе.
– Давайте условимся, что вы зайдете ко мне завтра.
– Завтра я не могу.
– А когда вы можете?
– В четверг.
– Ладно, пусть это будет в четверг в девять часов утра.
– В час дня в четверг.
– Согласен, в час дня.
– Никогда еще меня так не одолевали, – сказал Банистре и повесил трубку.
Было уже почти десять, когда Синтия вновь позвонила мне, чтобы сообщить, что Фрэнк ожидает меня в своем кабинете. Некоторые говорят, что мы с Фрэнком похожи друг на друга. Но лично я никакой схожести между нами не вижу. У меня рост шесть футов и два дюйма, а вешу я сто девяносто фунтов. Фрэнку же не хватает до шести футов целых полдюйма, а весит он сто шестьдесят фунтов, да еще к тому же он очень тщательно следит за своим весом. Правда, у нас у обоих темные волосы и карие глаза, но вот овал лица у Фрэнка более круглый, чем у меня. Фрэнк утверждает, что во всем мире существует только два типа лиц: первый тип – поросенок и второй – лиса. Себя он классифицирует как относящегося к первому типу, а меня – ко второму. В этих определениях нет ничего, что могло бы задеть чье-либо самолюбие: данная классификация является сугубо описательной. Впервые Фрэнк рассказал мне об этой своей системе примерно год назад. И вот с тех пор я уже не могу взглянуть в чью-либо сторону без того, чтобы автоматически не причислить его либо к поросятам, либо к лисам.
Фрэнк лишь мельком взглянул в мою сторону и сказал:
– Ну что, блудливый котяра, все-таки приплелся?
Мне не верилось, что я выгляжу до такой степени ужасно. Конечно, правда то, что минувшей ночью спать мне практически не пришлось, но все же мне показалось, что после утреннего душа и бритья, я стал чувствовать себя несколько бодрее, и еще к тому же в то утро на мне был один из моих самых лучших костюмов, классический английский костюм, что был сшит специально на заказ в самом Нью-Йорке. Это было еще до развода. После него, я уже не мог позволить себе заказывать костюмы в салоне.
– Скоро здесь появятся Даунинги. И снова речь идет про эти их завещания, – заговорил Фрэнк. – Я даже не знаю, что еще им можно посоветовать. И вообще, мне бы очень не хотелось влезать в это дело.
– А в чем так сложность-то?
– Видишь ли, они собираются на целых полгода в кругосветное путешествие, в круиз, значит, и теперь перед отъездом им захотелось оформить завещания. Но вот только Салли не желает сделать деверя, брата мужа, значит, своим душеприказчиком…
– Имеешь в виду, если ее Говард умрет раньше, чем она?
– Вот именно. Она, скажем так, недолюбливает брата своего мужа. Только и всего. Ей кажется, что если сначала умрет Говард, а затем она, то ее беспутный деверь разбазарит все, что только можно.
– А у нее что, есть основания для подобной уверенности?
– Конечно, ведь он уже промотал свою часть того наследства, что досталось братьям Говардам после смерти их отца. Вот Салли и боится, что после того, как их с мужем не станет, их имущество удостоится той же участи.
– Ну и что из этого? А она кому хочет доверить все это?
– Своему брату.
– И в чем здесь загвоздка?
– А в том, что он ни чуть не лучше брата Говарда. Как мне удалось выяснить, он просто мелкий картежник из тех, что отправляются каждый уикэнд в Майами. Он может поставить на кон что угодно: хоть собаку, хоть целый дом.
– Да-а… сюда бы сейчас Царя Соломона, – заметил я.
– Через двадцать минут они будут здесь. И что я им скажу?
– А может она согласится с тем, чтобы в случае чего, кто-нибудь из нас стал бы исполнителем ее последней воли?
– Может быть.
– Или банк? Какой у них там банк?
– «Ферст-Юнион».
– Ведь там есть хороший попечительский совет, почему бы тебе не предложить им и этот вариант?
– Она зациклилась на своем брате.
– А Говард что думает по этому поводу?
– Он настаивает на кандидатуре своего брата.
– Ну раз так, то посоветуй им отменит к чертовой матери этот дурацкий вояж, – сказал я.
– Уж лучше я порекомендую им банк.
На столе затрещал селектор. Фрэнк нажал на кнопку:
– Слушаю.
– Здесь к мистеру Хоупу пришли из полиции, – доложила Синтия.
– У тебя что, встреча с полицейским? – поинтересовался Фрэнк.
– Нет, – ответил я.
Он дожидался меня в приемной, этот мускулистый молодой человек с волосами, цветом напоминающими песок. Он представился мне как сержант Халловей и очень вежливо спросил меня, не смогу ли я оказать ему любезность, последовав за ним.
– А зачем это? – поинтересовался в свою очередь я.
– Вы Мэттью Хоуп, не так ли? – переспросил он.
– Да, я Мэттью Хоуп, – подтвердил я.
– Мистер Хоуп, – снова обратился ко мне он, – сегодня утром женщина по имени Виктория Миллер была найдена мертвой в собственном доме. Первой ее обнаружила пришедшая для уборки домработница. Соседи, живущие через дорогу от дома убитой, рассказали нам, что в три часа ночи у дома покойной был припаркован автомобиль «Карманн-Гиа» коричневатого цвета с номерным знаком «Хоуп-1», зарегистрированным во Флориде. Дорожная инспекия утверждает, что эта машина принадлежит вам, мистер Хоуп. В то же время, кажется присматривавшая за ребенком, девушка по имени Шарлен Витлоу находилась вчера около полуночи в доме покойной и подтвердила, что там она была представлена мужчине, назвавшегося мистером Хоупом, что подтверждает ваше присутствие на месте преступления по крайней мере в течение трех часов. И теперь вам просто хотят задать несколько вопросов. Так как, вы идете?
В Калусе полицейский участок официально назывался не иначе как «Здание общественной безопасности», и соответствующая надпись была выведена белыми буквами на его низкой наружной стене. Справа от коричневой металлической двери располагалась другая, менее заметная и частично скрытая за кустами табличка: «Департамент Полиции». Само здание департамента было выстроено из кирпича и по его суровому по своей архитектуре фасаду располагались лишь узкие окна, очень походившие на бойницы в крепостной стене. Подобный архитектурный прием был довольно распространенным в Калусе, где лето было довольно знойным, и огромные окна напускали бы в помещение еще больше раскаленного зноем воздуха. В марте прошлого года я провел в этом здании довольного много времени, занимаясь делом своего клиента по имени Джеймс Печиз, жена и сын которого были жестоко убиты в его же собственном доме на Джакаранда Драйв. Тогда мне пришлось работать со следователем, которого звали Джордж Эренберг. Когда по пути в участок я спросил у сержанта Халловея, работает ли сегодня Эренберг, он лишь кратко ответил мне, что детектив Эренберг больше не работает в Калусе, и что теперь он несет службу в полиции Лаудерейла. Тогда я снова поинтересовался у Халловея, где же теперь в таком случае находится напарник Эренберга – детектив Ди Лука.
– У Винни сейчас отпуск, – был ответ. – И до двадцать первого он не вернется.
– Вот оно что, – сказал я. До двадцать первого оставалась еще целая неделя.
Ярко-оранжевый лифт поднялся, словно огромный перископ прямо напротив входа в приемную на третьем этаже. Там у стены стоял стол, а за ним сидела молодая женщина. Она что-то быстро печатала на машинке. На стене у нее над головой висели часы, показывавшие без десяти минут одиннадцать. И все это было мне до боли знакомо и привычно (за исключением того, что Винсент Ди Лука тогда был в отпуске, а Джордж Эренберг был переведен в Департамент полиции Форта Лаудердейл). Тот человек, что ждал меня для беседы, представился как детектив Моррис Блум. Это бол большой мужчина, лет ему было уже за сорок, и он был выше меня по крайней мере на целый дюйм. Одет он был в несколько помятый синий костюм и неглаженную белую рубашку, верхняя пуговица ворота которой была расстегнута, а узел галстука соответственно несколько ослаблен. У него были руки уличного драчуна, лицо лисы, нос на котором, видимо, был ломан уже не один раз, косматые черные брови и темно-карие глаза, которые и придавали всему его лицу такое выражение, что его кто-то сильно обидел, и он вот-вот расплачется. Глядя на него, я припомнил, что Джордж Эренберг тоже почему-то был преисполнен какой-то непередаваемой словами грусти, и мне было уже просто интересно узнать, действительно ли всем, состоявшим на службе в полиции Калусы, работа доставляла такую боль. Блум тут же поставил меня в известность, что он занимается расследованием по делу об убийстве и что перед тем, как он начнет задавать мне вопросы, ему бы хотелось проинформировать меня о моих правах. Это было первое упоминание о случившемся как об «убийстве». Сержант Халловей сказал мне только о том, что Викки была найдена мертвой. В этом штате случаи как самоубийств, так и убийств расследовались в точности по одной и той же схеме, и прежде у меня были все основания полагать, что если я был последним, кто застал Викки в живых, то визит полиции ко мне в офис можно было считать в порядке вещей. Но теперь об убийстве было заявлено официально. Убийство. И уже в этом случае положение мое было далеко незавидным. Если бы я остался с ней прошлой ночью…
– Я адвокат, – сказал я ему. – Мне известны мои права.
– Знаете, мистер Хоуп, я считаю, что если подходить к делу с сугубо технической стороны, то вы находитесь здесь под стражей, и я обязан ознакомить вас с вашими правами. Я служу в полиции уже почти двадцать пять лет, и ничто не раздражает меня больше, чем то, что приходится постоянно пересказывать одно и то же. Но я уже на собственной шкуре убедился, что на допросах лучше сразу сделать все так, как это положено, чтобы в дальнейшем не сожалеть, что не сделал этого, и если вы не возражаете, я быстренько зачитаю вам все, что касается ваших прав, и больше мы к этому уже не будем возвращаться.
– Если вам от этого станет легче, – отозвался я.
– От того, что людей убивают, мне легче никак стать не может, мистер Хоуп, – сказал он мне в ответ, – но давайте все же хотя бы начнем так, как того требует Верховный Суд, ладно?
– Хорошо, – согласился я.
– О'кей, – начал он, – в соответствии с постановлением Верховного Суда 1966 года по делу Миранда против Аризона, мы не имеем права начинать допрос до тех пор, пока вы не будете предупреждены о вашем праве на защиту, и с тем, чтобы избежать впоследствии самооговора. Во-первых, вы имеете право хранить молчание. Вам это понятно? – Да.
– Вы имеете право не отвечать на вопросы. Это вам понятно?
– Если же вы все-таки станете отвечать, то любое ваше слово может быть использовано против вас.
– Мне это известно.
– Далее, вы имеете право прибегнуть к услугам адвоката, как перед, так и во время допроса.
– Я сам адвокат. Дальше, я думаю, можно не продолжать, не так ли?
– Может быть и так, – подозрительно проговорил Блум. – Вам полностью ясны ваши права?
– Да.
– О'кей. Тогда я начну с того, что имеет принципиальное значение: вы были вчера с Викторией Миллер в промежутке от полуночи и часов до трех ночи?
– Если вы имеет в виду ее дом, то мы были там уже около половины двенадцатого. Мистер Блум, вы можете сказать мне, что же все-таки произошло?
– Знаете ли, мистер Хоуп, да не в обиду вам это будет сказано, но я пригласил вас сюда, потому что мне хотелось бы услышать то же самое от вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39