Кажется, это обстоятельство не осталось незамеченным, во всяком случае, на поклон мне ответили.
– Где хозяин, – сразу же спросил командир, резонно полагая, что барин не станет ходить в пашнях.
– Нет ни хозяина, ни хозяйки, есть только их старшая дочь и малолетние дети. Они к гостям не выходят, – вполне вразумительно, объяснил я.
– А ты кем будешь? – спросил он.
На это вопрос мне ответить было непросто, но я использовал заготовку, придуманную заранее и потому, сказал быстро и без запинки:
– Родственник, приехал в гости.
– Что-то я тебя раньше здесь не видел, – сказал пижон, соскакивая с коня. – Звать тебя как?
Вопрос был задан не слишком любезным тоном. Так себе позволяют разговаривать только старшие с младшими. В таких случаях только от тебя зависит, как себя поставишь при дальнейшем общении.
– Московский думный дворянин Алексей Юрьев, – делая вид, что не замечаю высокомерного тона, ответил я. Юрьевым же назвался, памятуя тройную фамилию рода: Захарьевы-Юрьевы-Кошкины.
Гость хмыкнул и кивнул головой. Понятно, что в той одежде, что была на мне, да еще и крестьянской обуви, рассчитывать на почтительность было сложно, потому пришлось немного задрать пижона:
– А ты кто такой? – спросил я, безо всякого раболепия в голосе.
Он удивленно на меня посмотрел, словно не понимая, как ему могли задать такой странный вопрос. Подумав, решил, что раз я не местный, то могу себе позволить его не знать.
– Сотник Петр Дикий, – со значением представился он, потом совсем наивно спросил, – обо мне слышал, небось?
– Нет, не слышал, – сухо ответил я. – Вы сюда, по какому делу?
Отчасти я нарывался, с такими людьми нужно говорить с повышенным почтением, иначе неминуемо наживешь неприятности, Однако оставлять здесь эту компанию было слишком опасно. Справиться с такой командой мы со Степаном не сможем, а если им станут известны здешние обстоятельства, то мало никому не покажется. Крестьян перебьют, сирот обворуют. Нас со Степаном задержат как бродяг. Так что, и так плохо и сяк не хорошо. Принесла же их нелегкая в самый неподходящий момент!
На мой вопрос Дикий сразу не ответил, видимо, обдумал, сколь он правомочен, только после этого сказал:
– Хотим на ночь остаться. Мы здесь по лесам беглых ловим.
Он оглянулся на ворота усадьбы, в которые в это момент под конвоем двух конных входили какие-то люди. С первого взгляда стало понятно кто они. Понурые пленники медленно брели и как только вошли во двор, остановились и сбились в кучу.
– Я не знаю, можно ли вам тут быть, – сказал я, – хозяев нет, пойду, спрошу у боярышни, как она решит.
– Скажи ей, что сам Петр Дикий приехал! Мне Дарья Афанасьевна не откажет! Она меня особливо привечает!
Честно скажу, иногда мне бывает стыдно за нашу тупую мужскую самоуверенность, Когда встречаешь такого гордеца, невольно примеряешь, его поведение на себя и начинаешь сомневаться, не выглядишь ли сам таким же самодовольным болваном.
Я уже собрался пойти к Дарье советоваться, что делать дальше, как в воротах показалась еще несколько человек. Я оглядел новоприбывших и остался стоять на месте. Два оборванные крестьянина под конвоем стрельца, на длинном шесте несли волка. Лапы у него были связаны, а между ними просунут шест.
– Это еще что такое? – спросил я Дикого.
– Тоже в лесу поймали, в волчьей яме нашли. Отправлю воеводе, он любит волчьи и медвежьи бои. Матерый волчище, еле совладали. Вон как мужиков порвал!
– Какой же это волк! Это моя собака!
Разом, забыв о красавце командире, я торопливо зашагал к воротам, вытаскивая из ножен кинжал, чтобы освободить «четвероногого друга».
– Эй, Юрьев, это ты чего такое придумал! – закричал мне вслед Дикий.
– Положите его на землю, – велел я крестьянам. – Осторожнее, это вам не дрова!
Мужики, по привычке всем подчиняться, осторожно сняли жердь с плеч и опустили пса на землю. Полкан посмотрел на меня виноватыми глазами и слабо вильнул хвостом. Морду бедолаги накрепко связали веревкой, так что по-другому поздороваться он не мог. Я уже перерезал путы на его передних лапах, как на плечо опустилась тяжелая рука.
– Ты это чего самоуправничаешь? – не столько возмущенно, сколько удивленно, спросил Дикий. – Собака, волк, какая разница, мы поймали, значит, наша добыча!
Не знаю как с точки зрения юридических тонкостей, но мне кажется, собака в любом случае принадлежит своему владельцу, а нашедший, может требовать только вознаграждения. Эту мысль я и довел до сознания стрельца.
– А откуда я знаю, что это собака, а не волк? – возразил он. – Так ты про каждого волка или медведя скажешь, что он твой брат. Мне что всему верить!
– А ты у него спроси, – указал я на Полкана, – или у дворовых, – кивнул я в сторону, где толпились холопы. – Или ты, думаешь, все волки во мне родню признают?
Кажется, наши отношения портились все больше. Дикий перестал видеть во мне только нищего родственника помещика, теперь у его поступков была другая чем прежде мотивация.
– Ну, даже если это и твоя собака, нашли-то ее мы, да еще в лесу. Вон как она мужиков подрала, кто за это заплатит?
Судьба крестьян и их платья стрельца вряд ли интересовала, а вот мое финансовое благополучие наверняка.
– С ними я сам договорюсь, мужики, хватит вам по московке? – спросил я крестьян.
Медная московская монета стоила немного, потому они замялись. Сразу предложить им нормальную цену я не хотел, дабы не разжигать аппетит у стрельца.
Маловато будет, – покачал головой мужик, бывший явно бойчее товарища. Для иллюстрации понесенных потерь, он принялся прилаживать к армяку оторванные лоскуты.
– Ладно, бы, твой пес меня просто покусал, дело житейское. Шкура сама заживет. Он мне армяк вон как разорвал, а армяк-то новешенький, я его и пяти лет не ношу. Вот, сам посмотри, можно его теперь наладить?!
– И сколько ты хочешь? – спросил я, торопясь окончить торговлю и освободить собаку.
– Не знаю, если, конечно, в разумении, что армяк новый, – завел обычную в таких случая нуду мужик, стараясь разжалобить и больше получить, – тогда одно дело, а как ежели что, то, очень может быть! Мы за все премного благодарны.
Меня такие народные феньки давно уже не умиляли. Говорил он так мутно и непонятно, не из-за косноязычия или скудоумия, просто сам не знал, сколько попросить, чтобы не остаться в накладе, но и не переборщить с требованием компенсации, рискуя вместо денег получить по шее.
– По три московки за армяки хватит? – спросил я, назначая почти реальную цену новой одежда.
– По четыре хоть дай, – сердито сказал второй мужик, – твой пес мне руку прокусил! На, сам посмотри!
Он сунул мне под нос руку, кое-как замотанную окровавленной тряпкой.
– Ладно, дам по четыре, – согласился я, опять наклоняясь к Полкану, – надеюсь теперь все?
– А мне? – удивленно сказал Дикий. Кажется, мы с ним только тем и занимались, что удивляли друг друга.
Я не стал ломать дурака, прикидываться непонимающим, спросил прямо:
– Сколько?
– Не знаю, если конечно, по бедности, я ведь тоже понимаю, – начал он почти слово в слово цитировать крестьянина и замолчал. – Ты чего смеешься?
– Говори сколько, что ты тут бодягу разводишь.
У стрельца с аппетитом оказалось все в порядке, он мелочиться не привык:
– Дай червонец и ладно.
Трофейных червонцев у меня было в достатке, отдать один было не жалко, тем более что я их не в шахте кайлом заработал, но пойти на такое требование было просто немыслимо. Таких денег у бедного родственника помещика не могло оказаться по определению. Да и показывать слабину я не собирался.
– Хочешь, я и тебе дам целых четыре московки? – спросил я, ставя пижона на одну доску с крестьянами.
– Да я такую собаку и за четыре ефимки не отдам! Ты посмотри, какой пес?! Ему цены нет! – горячо воскликнул он, вступая в торг. Обертонов и намеков, когда дело касалось денег, Дикий не понимал.
– Дяденька Лексей, барин! – послышался со стороны пленных крестьян женский голосок.
Я посмотрел на крестьян, которых недавно пригнали двое конных. Группа была из десяти-двенадцати человек. Мужчины, женщины, дети стояли кучкой и наблюдали за нами. Никого знакомого у меня там быть не могло, не так долго я прожил в этом времени, что бы меня женщины узнавали на улице.
– Хорошо, дам тебе пол-ефимки и по рукам! – предложил я, переводя взгляд на Полкана. Он лежал на боку, с закрытыми глазами, вытянув связанные задние лапы и повернув настороженное ухо в нашу сторону, слушал разговор.
– Барин, это я Ульянка! – опять закричала та же женщина.
Я опять посмотрел на пленных крестьян. Оттуда махала рукой какая-то женщина. Причем, подавала знаки именно мне.
– Не может этого быть! – воскликнул я и, оставив удивленного Дикого, быстро направился к пленным. – Ульянка, неужели ты!
Встреча действительно была для меня неожиданной. Знакомы мы с Ульяной были так давно, что страшно подумать! Первый раз я встретил ее старухой в 1799 году. Он жила в деревне принадлежащей моему предку и слыла знахаркой и колдуньей. Вторая встреча произошла значительно позже, в двадцатом веке, говоря точнее в 1919 году. За сто двадцать лет она постарела, но была еще вполне бодрой старушкой. Тогда я ее сразу не узнал, но она напомнила о себе. Она же мне и рассказала, что встреча наша не последняя, и я узнаю ее не только старухой.
Ульяна помнила свое прошлое, в котором мы с ней когда-то встречались. Я не знал своего будущего, так что получалось какое-то замкнутое кольцо. Она в старости предупредил меня, что я встречусь с ней в юности. Если учитывать мои прыжки из эпохи в эпоху, то ничего парадоксального в этом не было.
Разговор со старухой я запомнил, поэтому, когда мне встретилась девочка, с необыкновенными способностями, по имени Ульяна, понял что это та самая будущая знакомая старуха. На Ульяну, кстати, племянницу Григорию Гривову, были в деревне гонения, крестьяне подозревали ее в колдовстве. Я взял девочку под свое покровительство. Впрочем, ее необыкновенных способностей вполне хватало, чтобы постоять за себя самой. Глаза она умела отводить не хуже фокусника Дэвида Копперфильда, причем безо всяких технических средств.
Какое-то время мы вместе с ней скитались по здешним лесам, потом я пристроил девочку на станцию службы времени у тамошнего оператора, тоже давнишнего приятеля. Как она умудрилась попасть в руки стрельцов, оставалось только догадываться. Я даже думать не хотел, что эти охотники за людьми смогли пробраться в заповедный лес и разгромили станцию.
– Здравствуй, барин! – радостно закричала Ульяна, когда я подбежал к ним. – Никак узнал?
За то время, что мы не виделись, она повзрослела, подросла, стала почти девушкой.
Сказать, что она похорошела, я не могу: один глаз у нее был подбит, нос распух, непокрытые волосы всклочены. Так же, впрочем, выглядели и остальные пленники.
– Это что же такое делается! – закричал я, режа веревку, которой были связаны руки Ульяны. – Кто разрешил моих дворовых и крестьян в плен брать!
– Барин они меня вон как избили, снасильничать хотели! – включилась в спектакль девочка. – Они хуже татар!
Стрельцы, охранявшие крестьян, смутились, не зная чем противостоять такому уверенному в себе самовольству незнакомого оборванца.
Остапа понесло!
– Да вы знаете что наделали? !– возмущался я, кромсая веревки, которыми были связаны беглые. – Хотите, что бы я всю родню против вас поднял, всех Юрьевых, Захарьиных и Кошкиных! Я до самого государя дойду! Без ушей и языков хотите остаться?!
Иногда нахальство бывает вторым счастьем, но в этот раз, я кажется немного переборщил. Если простые стрельцы сразу же отступились, то Дикий, похоже, не очень испугался.
– Ты, Юрьев, чего это так разоряешься! – сказал он, не торопясь, подходя к нашей группе. – Мы что, мужиков себе ловим? Для Афанасия Ивановича стараемся. Велико дело, парни девку немного помяли. Может она тебе после этого работника родит!
Моя праведное негодование оказалась против его цинизма, и увяло. Действительно, если рассматривать людей как рабочий скот, то он был вполне прав.
– Вот веревки нам все попортил, – сетовал Дикий, – а они, поди, просто так на деревьях не растут, а денег стоят!
– Разберемся с деньгами, – остывая, сказал я. – Больно, я смотрю, ты жаден. Как бы не подавился!
– Это не твоя забота, – усмехнулся он. – Хочешь беглых забрать, выкупай. Мы их не по деревням, а по лесам ловили. Кошкин не возьмет, другие найдутся. А кричать нечего, все равно цену не сбавлю. Что договаривались, то и получу.
«Вот сволочи, – подумал я, – они торговлю людьми поставили на поток, прямо как в наше время!»
Я мельком оглядел диспозицию. Стрельцы, или кто там они на самом деле были, вели своих лошадей к конюшням. На нас с Диким внимание никто не обращал. Видно сцена для них была обычная.
– Вы идите в людскую, – сказал я беглым крестьянам, удивленным всем здесь происходящим, – пусть вас накормят. Ты Ульяна останься. А ты, – обратился я к Дикому, – говори, что за них хочешь получить. Только не ври. Афанасий Иванович, если что, тебя под землей достанет, ты его знаешь!
– Его то я знаю, а вот тебя нет, – осклабился сотник.
– Тогда считай, что тебе повезло. Знаешь, с кого я этот камзол снял?
– С нищего! – подсказал он.
– Да не очень-то он нищим был, если такой кинжал имел, – сказал я, показывая оружие, – ты о Селимке-крымчаке слышал? Так вот это его камзол!
Кажется, покойный Селим и правда, был легендарной личностью. Лицо у Дикого сразу стало серьезным.
– Ты с Селимкой совладал? – недоверчиво спросил он, – Быть того не может!
– Кинжала мало, могу его саадак показать. Ты не смотри, что я так одет, меня спящего обокрали. Пришлось селимкины тряпки надеть. Это его кровь, – указал я на бурые пятна на груди.
– Да! – только и смог сказать стрелец и почесал затылок. – Сколько воинов за ним гонялось, а он, значит, тебе, Юрьев, достался. Повезло!
– Лучше бы я не его, а тебя в лесу встретил, – подмигнул я, – теперь бы в красном бархатном кафтане щеголял!
Дикий сначала не понял юмора, потом шутка до него дошла, и он рассмеялся. Напряжение прошло, и мы теперь улыбались друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39