– Доброго здоровьишка, боярин, – вежливо поздоровался он, низко кланяясь.
Я ответил, ожидая, что тот будет говорить дальше. Лицо у него было заинтересованное и лукавое. Постояв на месте, он спросил:
– Никак в Москве, слышно, новый царь?
– Говорят, – ответил я, – только я сам там не был.
– Понятно, – сказал мужик, разом теряя ко мне интерес. – Думал, у тебя узнать, правду люди говорят, что нашелся младший сынок царя Ивана Васильевича.
Какая нужда была крепостному крестьянину в Московском царе, я не знал, думаю, как и он сам.
– А что за нечистые в вашем лесу обитают? – задал я интересующий уже меня вопрос.
– Какие еще нечистые? – удивился крестьянин.
– Ну, те, что вчера на стрельцов напали.
– Это, которые, у отца Николая на постое? – уточнил он.
– Да.
– То, поди, наши местные парни балуют.
– Какие еще парни! Хорошее баловство, за раз четверых стрельцов убили!
– Про то нам ничего не известно, а вот на черта зря напраслину возводят. Нет там нечистого, лес как лес.
– Может быть, ты меня туда вечером отведешь? – неожиданно для самого себя предложил я.
– Нет, на баловство у меня времени нет.
– Я заплачу.
– Сколько?
– Да хоть пару московок.
– Три, – вышел он со встречным предложением. – За три отведу, да по такой тропе, о которой никто, кроме меня, не знает.
– Ладно. Тогда приходи сюда, как стемнеет.
– А ты не обманешь?
– Не обману.
На том и порешили, крестьянин ушел по своим делам, а я продолжил ожидание.
Наконец отец Петр вышел из храма. Я подошел под благословение.
– Дождей нынче мало, – сказал после окончания ритуала священник, – как бы засухи не было. – Гости-то как, не балуют?
– Нет, лежат в избе. У меня, батюшка, к тебе вопрос. Мальчик, что при мне, круглый сирота, как бы выучить его на священника?
Старик удивленно посмотрел на меня.
– Мне сначала с отроком поговорить надо. Священство – оно не просто так, к нему нужно призвание иметь. Отрок-то из каких будет?
– Из благородных, – соврал я, – дед, слышно, у него священником был. Вот и он хочет по стопам...
– Дед, это похвально. А то много самозваных Господу служить хотят, думают, что у попа жизнь сладкая!
– Ваня так не думает, он совсем наоборот. Да и вам в семье мужчина не помешает. Парень он хороший, скромный, богобоязненный, к тому же оружием владеет, сможет, если что, защитить. Поговорите с ним, батюшка, может, он вам понравится. А я ему на обучение пару ефимок оставлю...
Последнее предложение было явно от дьявола, и отец Петр зорко посмотрел на меня, борясь с искушением. Однако достойно вышел из испытания:
– Если подаришь что на украшение храма, то, пожалуй, возьму к себе твоего парнишку. Тем более, если у него дед был попом... Молитвы-то он знает?
– Думаю не очень, но паренек он толковый и быстро схватывает.
– Хорошо, поговорю с ним, и если подойдет, возьму, почему и не взять.
На том мы и расстались, после чего я спешно отправился инструктировать новоявленного поповича.
Ване наша с Катериной идея пойти ему по жениховско-священной стезе так понравилась, что у него даже заблестели глаза. Правда, не столько в части служения Всевышнему, сколько в перспективе обладания белокурым сокровищем. Он тут же забросал меня вопросами о том, как теперь сложится его жизнь, причем такими разнообразными, на которые у меня ответов, увы, не было. Мне, конечно, было приятно чувствовать себя многоопытным патриархом, но стало и немного обидно, что для юной поповны я уже не предмет сексуального интереса, а скорее добрый дядюшка. Однако обида была не очень большая, скорее умозрительная, потому, не вдаваясь в психологию, я подвел итог разговору:
– Ваня, пока еще рано делить шкуру неубитого медведя, ты сначала сумей понравиться батюшке, а уж потом будешь мечтать о дочери.
Решив таким образом возникшие проблемы, я отправился навестить раненых. Не то, что меня очень волновало их здоровье, просто не хотел оставлять воинов без контроля. Оказалось, что у них все в порядке. Николай был на ногах, а десятник вполне способен поддержать его в какой-нибудь пакости.
Мой приход у стрельцов радости не вызвал. Васильич пробурчал себе под нос что-то невразумительно недовольное и спросил, послал ли я мужиков за телами их убитых товарищей.
– Туда местные ездить боятся, так что забирать тела придется вам самим, – ответил я.
Десятник выругался и нравоучительно объяснил, как нужно обращаться с крестьянами, чтобы у них не возникало желание перечить.
– Бей сначала в морду, а потом похлещи кнутом, сразу все страхи забудут!
– На меня сегодня тоже напали, – прервал я его воспитательный монолог. – На том самом месте. Стреляли из пищали, а что бы не ушел, повалили через дорогу дерево.
– А ты что? – спросил Николай.
– Ускакал, – не вдаваясь в подробности, ответил я.
– Эх ты, неумеха! – с досадой воскликнул он. – Нужно было брать их тепленькими!
– Ну, это можно поправить, я пойду туда сегодня ночью, могу и тебя взять с собой.
– Пойди, пойди, Никола! – обрадовался десятник. – Отомстишь за наших!
Стрелец сначала вроде даже встрепенулся, но потом потрогал шишку на голове и с горечью в голосе отказался:
– Как же я пойду с такой шишкой?
– Чего тебе та шишка! Подумаешь, рана! Пойди, человеку поможешь, да за и наших отомстишь! Я бы и сам, да куда мне теперь, отлежаться надо.
– Сказал не пойду, значит, не пойду! – упрямо сказал стрелец. – Тебе надо, ты и иди!
Мне показалось, что я присутствую при разговоре, в котором обсуждаются совсем иные, чем говорятся вслух, мотивы. Слишком упорно отказывался от похода Николай, и излишне горячо уговаривал его десятник.
– Ты подумай, что о тебе люди станут говорить, – кивнул в мою сторону Васильич.
– По мне пусть что хотят, говорят, а я тебя одного на ночь с девкой не оставлю!
– Это с какой еще девкой? – невольно вмешался в разговор и я.
– С такой, – сердито сказал стрелец, – хочет, чтобы мы отсюда на ночь убрались, а он один остался. Поповна ему приглянулась! Вот тебе будет поповна, – он показал командиру кукиш. – Или оба, или никто!
Теперь пришла моя очередь заговорить на повышенных тонах:
– Это что вы, козлы, такое удумали? Я вам что, утром плохо объяснил?
– Да пошел ты, куда подальше! – переключил Васильич свое недовольство с подчиненного на меня.
– Нам велели предоставить тебя в Разбойный приказ, мы и предоставим! А будешь мне перечить, то я тебя сам на дыбу повешу! Ты знаешь, против кого слово говоришь? Да я таких, как ты, на одну руку клал, другой прихлопывал, мокрое место оставалось!
Про мокрое место, которое от меня останется, я уже слышал неоднократно, но то, что стрельцы меня опознали и, похоже, не испытывают за спасение никакой благодарности, узнал только сейчас. Это меняло все дело. Теперь у меня не было никакой нужды заниматься их проблемами.
– Понятно, – сказал я, вставая, – девка вам приглянулась! Только она не про вас.
– Сам хочешь? – насмешливо спросил десятник. Я не стал вступать в бессмысленную дискуссию.
Положил руку на эфес сабли и объявил:
– Значит так, оба встали и тихонько пошли к дверям. Если кому нужно объяснить особо, я объясню.
– Что! – в один голос воскликнули стрельцы, разом объединяясь против общего врага. – Ты знаешь, такой-растакой, на кого голос поднял!
Голос я как раз и не поднимал, говорил, пожалуй, даже излишне тихо, но сути это не меняло.
Оба стрельца, стараясь помешать вытащить саблю, забыв о своих недавних увечьях, бросились на меня, так что тотчас завязалась небольшая драчка. На их беду, я этой зимой прошел кое-какую боевую подготовку, потому и не стал подставлять свои многострадальные бока под их крутые кулаки, а обошелся несколькими точечными ударами, которые сразу изменили расстановку сил. Теперь я один стоял посередине горницы, а стрельцы лежали по ее углам.
– Вам встать помочь или еще полежите? – вежливо спросил я.
Удивительно, как насильники понимают силу. С пола встали совершенно другие люди, чем были несколько минут назад, когда на него упали. Поднялись со слегка смущенными улыбками хорошие, в общем-то, ребята, способные понимать хорошую шутку.
– Как ты нас! – едва ли не восхищенно сказал десятник. – Где так драться научился?
– Есть такие места на земле. Вы сейчас в Москву пойдете или еще куда? – отвечая на вопрос, в свою очередь поинтересовался я.
– Нам бы здесь еще денек отлежаться, – просительно сказал Николай. – Ты ничего такого не думай. Сразу бы сказал, что поповна тебе глянулась; мы что, мы тоже понятие имеем.
– Здесь вам оставаться никак нельзя, хозяин этого не хочет. Поищите, может быть, вас еще кто-нибудь приютит. А то сходите в лес, похороните товарищей, а я батюшке панихиду закажу.
– Как туда пойдешь без оружия, – уныло проговорил Васильич, – сам же сказывал, что там разбойники...
– А как же ваши товарищи?
– Им теперь все равно. Господь дал, Господь взял. Чего уж теперь, пускай, может кто-нибудь и приберет.
Я подумал, что такое отношение к своим боевым соратникам оказалось столь живуче, что до сих пор остаются без погребения жертвы Великой отечественной войны. Говорят, что пока последний погибший солдат не будет похоронен, война так и не кончится, а последние оставшиеся в живых ветераны будут получать почетную пенсию, которая много ниже пособия по безработице в стране, проигравшей войну.
Почему-то никогда у нас не хватает ни совести, ни денег на уважение к самим себе.
– Ладно, Бог с вами, прощайте, – сказал я стрельцам, прекращая бесполезный разговор. – Может быть, когда-нибудь и свидимся.
В свете их недавнего обещания доставить меня в Разбойный приказ надежда на возможное свидание прозвучала двусмысленно, однако стрельцы никак на намек не отреагировали, вежливо простились и безропотно вышли из избы.
Тотчас на их место явились хозяева. Отец Петр многозначительно поглядывал, будто подтверждая, что помнит наш недавний разговор. Ваня держался скромно и всеми силами старался услужить будущим возможным родственникам. Один я оставался в жизненной прозе, ждал, когда наконец нас позовут обедать.
Теперь, когда хозяева избавились от опасных гостей, чувствовалось, что семья у священника дружная, и странности попадьи не так бросались в глаза. Я подумал, что, если мне после ночного похода не удастся вернуться под их кров, то нужно утрясти все наши дела до наступления вечера. Однако оказалось, что и так все решено, уже священник называл Ваню сынком и по простоте душевной завел прямой разговор об обещанном взносе на украшение церкви.
Я удвоил сумму и выложил на стол четыре серебряные цехина. После такого широкого жеста мать и дочь начали смотреть на нас умильно, быстро накрыли на стол, а попадья расщедрилась даже на склянку сладкой наливки. Так что обед прошел в сердечной атмосфере, и мне пришлось выслушать несколько трогательных семейных историй, как обычно, интересных только рассказчикам. После обеда был объявлен тихий час, в котором принял участие и я, рассчитывая отдохнуть перед ночным походом.

Глава 4

Богородский крестьянин с ветхозаветным именем Илья, решивший рискнуть жизнью за три медные московские копейки, ждал меня возле церкви в условленное время.
– А я думаю, придешь ты или оробеешь, – сказал он, когда я подошел к нему. – Ночью все кажется страшным.
– А самому-то не боязно? – в свою очередь поинтересовался я.
– Нет, чего мне бояться. Я вдовец, детей у меня нет, мне умирать не страшно.
– Неужели жить не хочется?
– Кому же не хочется, всякая тварь жизни радуется, только у всех конец один.
На встречи с доморощенными философами мне давно не везло, однако пока было не до поисков смысла жизни, сначала предстояло решить конкретные вопросы.
– Так ты считаешь, что в лесу балуют ваши местные? – спросил я.
– Кто его знает, кто там сейчас обретает, раньше наши проезжих пугали, теперь, может, и чужие забрели. Одно точно знаю, никакой нечисти в этом лесу отродясь не было.
– Ладно, скоро сами узнаем. У тебя оружие с собой есть?
– А как же, вот чем тебе не оружие, – показал он тяжелую суковатую дубину, – не хуже палицы будет.
Я в этом уверен, не был, но спорить не стал. Всяк вооружается, как ему удобно.
– Ладно, пошли. Только войти в лес нужно так, чтобы нас не заметили, – сказал я, зная нашу национальную слабость надеяться на «авось».
– Так может, там никого и нет.
– Днем были. В меня из пищали стреляли, потом дерево на дорогу свалили.
– Тогда, может быть, и есть, – задумчиво сказал он. – Однако если Бог не выдаст, свинья не съест.
С этим трудно было спорить, я и не стал, просто пошел рядом по дороге в направлении леса.
– Сам-то кто будешь? – после десятиминутного молчания поинтересовался Илья. – Смотрю я на тебя и никак не могу понять, из каких ты будешь.
Слышать такой вопрос от крестьянина было странно. Для них все люди в чистом платье, да еще с оружием были чужаки и начальники.
– На боярина не похож, на приказного тоже, гости, те совсем другие, – не дождавшись от меня скорого ответа, продолжил он определять социальный статус. – Может, разбойник?
– Нет, я так, сам по себе. Раньше жил на украйне, потом подался в Москву. Теперь уже сам не знаю, к кому относиться.
– А что тебе за дело до нашего леса? Пусть наши бояре ловят разбойников, а тебе какая в том корысть?
Вопрос был, что называется, на засыпку. Как на него не ответь, все равно слукавишь. Сознаться, что я, по большому счету, авантюрист, искатель приключений, было обидно мне самому. Это как бы снижало собственную самооценку. Одно дело – обычный «адреналинщик», рискующий своей единственной, неповторимой жизнью ради прихоти, пижонства или острых ощущений, совсем другое – народный спаситель. Однако и последнее прозвучало бы слишком претенциозно, хвастливо и нелепо. Такие заявления можно делать с трибуны, перед выборами, а не в частном разговоре, да еще с крестьянином, для которого высший пафос – обмануть сборщика податей. Потому я попытался объяснить свои мотивы хоть сколько-нибудь логично:
– Кобылу мою разбойники забрали, да самого едва не убили. Это кому понравится?
– Тогда понятно, а то я подумал, что ты сам какой-то мутный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37