Я отнес в кусты кошму и холст и соорудил невидимое со стороны дороги гнездышко. Княгиня безучастно сидела в коляске, жалобно поглядывая на меня.
– Может быть, не нужно? – спросила она с дрожью в голосе. – Может быть, в другой раз…
«Ага, – подумал я, – только мне и радости выяснять с Алей из-за тебя отношения…» Но вслух сказал:
– Вы пока идите, раздевайтесь, а там как получится…
Анна Сергеевна с подчеркнутой неохотой подчинилась моему «жестокому» распоряжению и принялась снимать свободную, лишенную излишне сложных деталей национальную одежду. Если бы не бурная предыдущая ночь, я с удовольствием полюбовался бы этим нежданным стриптизом, но в этот момент княгиня со своими прелестями меня ничуть не волновала.
Герасим, на чьих глазах происходило все это действо, оторопело смотрел на голую красавицу. Его тонкие штаны начали красноречиво вздуваться. Он попытался отвернуться, но не смог и, прикрыв руками срам, хотел убежать, но я его не отпустил.
Показав на него и на княгиню, я сделал понятный всем и каждому интернациональный жест. Немой с ужасом смотрел на меня и не шевелился. Тогда я велел ему раздеться. Привыкнув повиноваться господам, он послушно скинул с себя платье. На это стоило посмотреть. Я, как и вчера, когда первый раз увидал его голым, испугался за княгинино здоровье.
– Может, действительно не стоит? – крикнул я Анне Сергеевне. – Велеть ему одеться?
– Нет, что ж… ладно, пусть идет, – с отчаяньем крикнула бедная, изголодавшаяся по любви женщина. – Только чтобы он не так сразу.
Как мне было это объяснить немому, я не знал. Он между тем весь трясся от возбуждения, не понимая, что здесь происходит. Пришлось импровизировать. Я велел ему сесть на траву и изобразил пантомиму с элементами техники секса.
Герасим оказался смышленым парнем и науку схватывал на лету.
Он уже немного успокоился, и рабский страх оставил его. Он начинал понимать, что все это всерьез и, по-моему, не очень вдумывался в резоны наших поступков. Впрочем, будь я на его месте, мне тоже было бы не до философии с психологией.
В самом конце моего театрализованного урока я показал ему на солнце и объяснил, какое расстояние светило должно пройти по небу, прежде чем ему можно будет делать с хозяйкой все, чего ему захочется. Окончив спектакль, я обнаружил, что у меня не один, а сразу два ученика. Княгиня, не вынеся неизвестности, явилась узнать причину нашей задержки. Анну Сергеевну, как она потом созналась, весьма тронуло мое мимическое описание ее тайных прелестей и предупреждение бережно и нежно с ней обращаться.
Амореты были теперь рядышком и с таким вожделением друг на друга смотрели, что я почувствовал себя лишним и оставил их на волю судьбы и природы.
– Ну, с Богом, – напутствовал я любовников и с чувством выполненного долга отправился в тень, досыпать.
Проспав часа два, я проснулся от припекавшего солнца. Из кустов слышалось мычание и женские стоны. Я выкупался и пробежался по окрестностям, чтобы согреться. Когда бегать надоело, я вернулся к коляске. Из кустов доносилось мычание и женские стоны. Я влез в экипаж и, устроившись на подушках, опять задремал. Проснулся я оттого, что у меня затекла нога. Из кустов раздавалось мычание и женские стоны. Мне стало интересно, что этот паршивец Герасим делает с бедной генеральшей. Однако я так удачно выбрал им место для уединения, что ничего не смог разглядеть.
Я опять разделся и полез в реку. Когда я выкупался, замерз и вновь согрелся на солнышке, из кустов по-прежнему доносились все те же звуки.
– Анна Сергеевна, – не выдержав, позвал я, – нам пора возвращаться.
Мне долго не отвечали, потом стоны на время прекратились, и раздался голос княгини полный неги и сладострастия:
– Ах, оставьте меня…
– Анна Сергеевна, – опять позвал я, – нам нужно ехать. Или вы хотите, чтобы муж вас больше не отпустил одну?
– Ну, какой вы, право… Хорошо, сейчас иду… Вылезли из кустов они минут через десять и пришли ко мне голые, взявшись за руки, как Адам и Ева до грехопадения, ничуть не стесняясь. Застеснялся я сам, и ушел на берег, чтобы они могли одеться.
– Доктор, мы готовы, – вскоре позвала меня княгиня.
Я подошел к коляске. Анна Сергеевна взъерошенная, с красным потным лицом, с растрепанными кудрями и остатками косметики, превратившейся в темные подтеки, мило улыбалась, строя мне невинные глазки.
– Господи, да вы представляете, как сейчас выглядите?! – сказал я, вытаращившись на нее.
Возвращать ее мужу в таком виде было нельзя.
– А что? – удивилась дама. – Кажется, я не сделала ничего, что могло бы…..
– У вас есть с собой зеркальце? – прервав ее защитительную речь, спросил я.
– Нету.
– Есть у вас хотя бы гребень и белила?
Естественно, что у этой дуры ничего с собой не оказалось. Хорошо, хоть какое-то подобие гребенки нашлось у Герасима. Я заставил ее смыть остатки грима и кое-как восстановил прическу. Осталось только уповать на невнимательность супруга.
Наконец мы тронулись в обратный путь. Анна Сергеевна была счастлива и щебетала, как птичка. Она восхищалась видами Среднерусской возвышенности, безбрежными полями и всякими бабочками и цветочками. О том, что произошло, мы не обмолвились ни словом. Только когда коляска подкатила к городу, княгиня смущенно сказала:
– Доктор, вы такой милый и умный… Я хочу посоветоваться: а что нам делать, когда станет холодно?
– Попробуйте найти место в доме.
– Господь с вами, у нас же полно слуг.
– Тогда ездите в карете или кибитке
– Но в ней же очень тесно.
– Что ж, пользуйтесь позой «наездницы».
– А что это значит?
Я объяснил. Идея Анне Сергеевне так понравилась, что глаза ее заволокла мечтательная дымка. Мне показалось, что она не прочь испытать сей метод, не откладывая дело до осени.
Однако сперва княгиня, как дама набожная, поинтересовалась, не грешно ли делать такие вещи. Мне пришлось дать ей двусмысленный ответ: мол, не грешнее, чем все остальные.
– Доктор, – переменила тему княгиня, – а правду болтают, что с вами приехала крестьянская девушка?
– Кто обо мне может говорить? У меня здесь и знакомых-то нет…
– Троицк очень маленький город, и тут все на виду. Про вас много говорит доктор Винер: дескать, вы якобинец и Der Abenteurer, а купец Липкин рассказывает, что вы соглядатай из Петербурга. И все уже знают, что вы спасли меня от смерти.
– Интересно… – только и сумел выдавить я.
Становиться мифологической или политической фигурой мне отнюдь не хотелось.
– Так я о вашей девушке… Прислать ей несколько платьев, которые мне малы?
В этом маленьком городе знали всё, даже размер платья, который носит любовница проезжего доктора. Я посмотрел на Анну Сергеевну. Было похоже, что ей искренне хотелось сделать мне приятное.
– Извольте, буду благодарен.
На главной улице Троицка, возле дома Котомкина царило оживление. Улицу загораживали два экипажа. В одном из них княгиня узнала дрожки уездного начальника. Второй была обывательская бричка.
«Точно, весь город знает», – раздраженно подумал я. После всей этой порнографии, вынужденным свидетелем которой я только что стал, мне очень хотелось пробыть часок-другой наедине с Алей. Все-таки у меня медовый месяц…
Наш экипаж остановился, и я соскочил с генеральской коляски. Навстречу мне двинулся старик-солдат с седыми прокуренными усами.
– Ваше благородие, их высокоблагородие просят пожаловать, – сказал он сиплым, пропитым голосом.
– Погоди, голубчик, скоро поедем, – ответил я. Я знаками велел Герасиму вернуть моим хозяевам «ложе любви» и пошел проведать Алю. К моему удовольствию, она не страдала от ревности в одиночестве, а плодотворно проводила время с хозяйской Дуней, стоя у стола, заваленного все теми же пресловутыми подарками. Я передал предложение княгини и, по-моему, впервые Аля испытала к ней симпатию. Я наскоро приласкал ее и, сообщив, куда еду, вернулся к ожидавшему меня ветерану.
Через пять минут мы подъехали к обиталищу уездного начальника. Дом оказался попроще генеральского но более монументален. Стены его были толщиной в три кирпича и так прочно слеплены, что, думаю, он без проблем достоял бы и до нашего времени.
Солдат проводил меня внутрь. Судя по запахам и порядку, здесь жил холостяк.
Мы прошли несколько полупустых комнат и оказались в спальне начальника. На здоровенном разлапистом диване лежал худой старик в ночной рубашке и колпаке.
Лицо его, заросшее пегой щетиной, кривилось от боли. Увидев меня, он заговорил сиплым, страдальческим голосом:
– Позвольте отрекомендоваться, надворный советник Киселев. Осмелился побеспокоить вас по случаю немощи и болезни.
– Что вас беспокоит? – спросил я, присаживаясь на край дивана. Другой мебели в спальне не было.
– В боку болит, как кол вбили. И чем больше лечусь, тем хуже становится.
Я попросил его снять рубашку. Он разделся. Беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы определить причину хвори надворного советника. Крылась она в неумеренном систематическом потреблении напитков крепостью выше сорока градусов. Печень была сильно расширена, и я заподозрил цирроз. Что у него было на самом деле, я не знал. Помочь я ему мог только психотерапией и рекомендацией изменить диету. Я посоветовал воздерживаться от крепкого, жирного, острого и вместо водки пить клюквенный морс. Еще раз перед отходом ощупав ого печень, я повторил рекомендации и этом откланялся.
– Чувствительно благодарен, – ответствовал мне Киселев, как и все чиновники на Руси, предпочитая подарить словом, а не деньгами, – очень признателен за ваше ученое внимание. Уже ощущаю большое облегчение.
Я еще раз пожелал ему выздоровления и вышел из ароматных пенат. На крыльце меня догнал командный рык больного:
– Ванька, водки!
У ворот меня ждал посыльный от следующего страдальца. Обывательская бричка следовала за нами от дома портного до особняка начальника, соблюдая вежливую иерархическую дистанцию. Корявый мелкий мужичонка с глуповатым лицом, одетый в длинную желтую рубаху, подпоясанную сыромятным ремешком, ожидал меня, переминаясь с ноги на ногу. В его примитивную безрессорную бричку были впряжены две низкорослые мохнатые крестьянские лошадки. При моем приближении мужичок снял шапку и поклонился.
– Барин, хозяин просит пожаловать, – сказал он, глупо улыбаясь.
– Что с ним случилось? – спросил я, не скрывая недовольства.
В конце концов, я, из-за происков военной кафедры мединститута, клятвы Гиппократа не давал и не собирался открывать частную практику, да еще и бесплатную. К тому же я зверски хотел есть, и меня грызли сомнения по поводу этичности моего метода «лечения» генеральши.
Мужичок, не отвечая, таращил глаза.
– Так что с твоим хозяином случилось? – повторил я вопрос.
– Недужат они, – неопределенно ответил он.
– Скажи ему, пусть позовет доктора Винера, – посоветовал я.
– Барин помирает, просили помочь.
– Я никак не могу, – решительно отказался я и хотел пройти мимо.
Однако мужичок внезапно повалился на колени и обнял меня за ноги.
– Барин, не погуби!…
Такого оборота дела я никак не ожидал и не был к нему готов. Я попытался освободить ноги, но мелкий стервец, как пиявка, вцепился в меня. Не лупить же было его, в самом деле…
– Ладно, поехали, – вынужденно согласился я.
Только тогда он перестал хвататься за меня и подвывать. Я сел в бричку на солому, застеленную рогожей, и мы затряслись по разбитой дорожной колее. Ехать оказалось довольно далеко, через весь городишко, а потом по узеньким кривым улочкам, мимо бедных полукрестьянских изб.
– Далеко еще? – поинтересовался я у возницы.
Вместо ответа он промычал что-то нечленораздельное и показал кнутом куда-то в сторону. Кривая улочка выгибалась дугой, и понять, куда мы едем, было невозможно. Вскоре мы миновали последние городские строения, и впереди, у леса, я увидел странное сооружение, вроде старинной крепости. Когда мы подъехали ближе, я рассмотрел его как следует. Это был деревянный замок, окруженный частоколом из врытых в землю заостренных бревен.
Представьте себе стоящие вплотную телеграфные столбы, и получите представление об этом «заборчике». Скорее всего, это был старинный острог для защиты от соседей и кочевников. Мне стало интересно. Из-за высоченного частокола виднелось мощное бревенчатое строение теремного типа, увенчанное четырехскатной островерхой крышей. К центральному корпусу примыкали два крыла с двухскатными крышами. Все это сооружение возвышалось над шестиметровым забором.
– Это чей замок? – спросил я.
– Чево? – не понял вопроса возница.
– Терем, спрашиваю чей? – повторил я, показывая пальцем на дом.
– Энта терем, – придурковато открыв рот, повторил провожатый.
Я так и не понял, прикидывается он дураком, или такой от природы, что тоже частенько встречается.
– Терем, оно конечно… А как же, почто ж не терем, – недовольно бормотал мужик себе под нос, пока мы подъезжали к крепости.

Глава девятнадцатая

Ворота крепости соответствовали ее облику и назначению. Доски были вытесаны из целиковых дубовых бревен. Такие затворы вряд ли смогли бы расшибить даже московские омоновцы со своими кувалдами. Нас уже ждали. Как только мы подъехали, створки начали расходиться. Пока их открывали, я успел рассмотреть стены: заостренные бревна частокола сверху были утыканы острыми железными шипами. Все это в комплексе напоминало крепость времен Ивана Калиты.
Наконец мы оказались в мощеном тесаным песчаником дворе и, громыхая, подкатили к терему. Вблизи здание выглядело еще внушительнее, чем издали. Стояло оно на мощном цокольном этаже «подклети», срубленном без окон из бревен полуметровой, если не больше, толщины.
Красное обширное крыльцо с двусторонней лестницей подпирали совершенно невероятной толщины резные столбы. У самого терема были узкие стрельчатые окна-бойницы, отблескивающие то ли цветной слюдой, то ли витражным стеклом низкого качества. Причем большинство было закрыто окованными железом ставнями.
Мне делалось все любопытнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37