За последние дни к содержимому сейфа прибавились огромные поступления от неких операций, молниеносно произведенных банкиром; причина столь внезапного накопления наличных денег для господина Шампиона пока оставалась тайной.
Коридор, где двигались наши три молчаливых спутника, упирался в тщательно запертую двойную дверь, о которой не было упомянуто достославным Шампионом в его блистательной поэме, прочитанной в омнибусе, только потому, что этой дверью пользовался исключительно господин Шварц. У Андре Мэйнотта были ключи от обоих замков, и он последовательно отпер их. Вокруг по-прежнему царила тишина.
Все трое осторожно вошли; дверь за ними захлопнулась, и они оказались в кромешной тьме.
Я подчеркиваю, что именно в кромешной, ибо еще господин Шампион говорил, что окна антресольного этажа закрывались сплошными железными ставнями. Однако здесь темнота явно была не вечной: в воздухе пахло свечным воском, что означало, что в помещении кто-то побывал.
Андре Мэйнотт по крайней мере был в этом уверен. Найдя руки своих компаньонов, он выразительно пожал их, давая понять, что они у цели. Затем он один двинулся вперед. Следующая дверь вела в комнату, описанную господином Шампионом: там, охраняемый бдительным оком главного бухгалтера, стоял знаменитый сейф, сыгравший столь важную роль в начале нашего рассказа. Однако нам до сих пор так и не удавалось его увидеть. Раньше сюда вела всего одна дверь, теперь же путь к сейфу преграждала еще и стальная решетка, установленная во время достославных событий, стремительное развитие которых потребовало сего дополнительного фортификационного сооружения.
Комната была просторна, но с низким потолком. Она одновременно служила спальней юному рассыльному, тому самому, кто соблазнился несравненными прелестями Мазагран; каждый вечер молодой человек со вздохом водружал свою постель на железный сундук с деньгами. Направо и налево были расположены комнаты господина и госпожи Шампион.
Андре нащупал проход между решетчатыми створками, проскользнул в него, и оттолкнув от себя обе створки, захлопнул стальную дверь. В тишине раздался звонкий лязг железа.
– Отлично! – шепнул Андре. – Ловушка захлопнулась.
– Темно словно в печной трубе.
Последние слова были сказаны голосом Трехлапого, словно тот разговаривал с самим собой.
Бывший комиссар полиции и советник остались стоять возле железной решетки. Они больше не узнавали голоса человека, приведшего их сюда.
Трехлапый закашлялся, задвигался и внезапно произнес:
– Да откликнитесь же вы, если вы уже здесь, не изображайте покойника. Я не собираюсь играть с вами в прятки, патрон!
– Я здесь, – глухо донеслось из глубины комнаты, – но черт нас всех побери! Я попался в капкан, словно волк!
– Какой капкан? – спросил Трехлапый. – Разве у вас нет железной боевой рукавицы?
Разумеется, обоим свидетелям не нужно было напоминать о внимательности и осторожности. Однако при слове «рукавица» они невольно подались вперед.
– Мне что-то послышалось, – мгновенно забеспокоился голос в глубине комнаты.
Но в темноте уже отчетливо слышалось шуршание, производимое ползущем по паркету человеком. Трехлапый двигался на голос, тот же продолжал:
Рукавица на мне, но она-то меня и держит… этот мерзавец Брюно подложил мне свинью. Конечно, это он поставил у меня на дороге эту девицу. Негодяй отличный кузнец; он упрятал в боевую рукавицу ловушку для дураков… каждый раз, когда я хочу вытащить руку, в нее впиваются сотни иголок и ранят меня до костей!
– Ну и ну! – ухмыльнулся Трехлапый, продолжая шумно двигаться, – так, значит, это вы оказались дураком!
Вместо ответа прозвучало замысловатое ругательство, ясно выражавшее весь гнев и всю боль говорившего.
– Зато остальное идет как по маслу, – продолжал калека. – Там, наверху, танцуют, нужные нам сплетни уже у всех на устах… Ну, как там ваши иголки?
– Если бы я мог, я бы отрезал себе руку, – заскрежетал зубами Лекок.
Для этого нужен настоящий мастер, – холодно заметил Трехлапый, – и хороший инструмент… Наша механика крутится как изнутри, так и снаружи: юная Эдме Лебер, трое наших молодых людей… собственно, вот и все!
– А что слышно о Брюно? – спросил Лекок.
– Ничего. Что до него, то вам следовало бы купить его, сколько бы он ни запросил.
– Да ведь это тебе было поручено следить за ним… ты виноват…
– Милейший господин Лекок, – оборвал его Трехлапый, – я – что ж, я-то на вашей стороне; но когда сюда придут товарищи, то если они застанут вас в таком положении, берегитесь кинжалов! Они сразу догадаются, что вы тут вовсе не для того, чтобы озолотить ассоциацию.
– Я Хозяин, – ответил Лекок. – Можешь ли ты дотащиться до меня, чтобы разобрать латную рукавицу?
– Ну нет, куда вам до Хозяина! – бросил калека. – Но все-таки я постараюсь вытащить вас из передряги. Эх, будьте уверены, здорово вы влипли!
Лекок, щупавший в темноте ногой вокруг себя, наткнулся в этот момент на бок Трехлапого. Обычно спустя некоторое время глаза привыкают к темноте, однако здесь ночь поистине была непроглядной. Господин Лекок сменил раздраженный тон на добродушный и ласковый:
– Ты мой друг и прекрасно знаешь, что я всегда хотел помочь тебе сделать состояние… Поднимайся!
– Мое состояние! – повторил Матье. – Гм! Гм! Патрон, с вами лучше синица в руках, чем журавль в облаках… Так говорят.
Глухой стон свидетельствовал о том, что Трехлапый изо всех сил пытался выпрямиться.
– Зайди с другой стороны, – приказал Лекок. – У меня одна рука свободна, и я могу помочь тебе.
Трехлапый, торопливо вцепившийся в его одежду, напоминал пловца, который, вылезая из воды, пытается преодолеть крутой склон. Похоже, он делал все, что было в его силах.
Лекок, едва лишь ему удалось схватить Трехлапого за сукно редингота, тотчас же мощным рывком оторвал его от земли.
– Вы чертовски сильны, патрон! – восхитился калека.
– Ты сменил свою бархатную куртку… – подозрительно проворчал Лекок.
– Я же вышел в свет… – добродушно ответил Трехлапый.
– Ты смог свободно войти в особняк?
– Ну, знаете, пройти можно всюду, если очень захотеть.
Он шумно вздохнул и сладострастно завершил:
– О! О!.. Ах, черт возьми!.. Ведь сердце мое не парализовано, патрон. А эти ваши порядочные дамочки куда как лихо раздеваются. Те, кого не считают порядочными, никогда не выставляют напоказ столько своих нежно-розовых прелестей!
– Шутник! – усмехнулся Лекок. – Ну и развернешься ты, когда разбогатеешь! Не дави мне правую руку, злодей!.. Но почему ты сказал мне: «Ну нет, куда вам до Хозяина!»
– Потому что Хозяин, – ответил Трехлапый, – это тот, кто держит в руках удавку и тайну.
– У меня есть и то, и другое.
– У вас нет ни того, ни другого, патрон… Графиня была красивой женщиной.
– Ты не можешь простить мне это убийство? Трехлапый уклонился от ответа:
– Чего уж говорить, когда красивая женщина мертва!
И он закашлялся, словно желая привлечь к этому первому признанию внимание свои невидимых спутников.
– Но только, – продолжал он, – напрасно вы убили ее. И удавка, и тайна оказались в руках другого.
И кто же он, этот другой?
– Смотрите-ка, патрон, – внезапно воскликнул калека, – сейф открыт! Я протянул руку и нащупал толстые пачки банковских билетов. Ах, какие они гладенькие. Будь на моем месте кто другой, он бы бросил вас здесь, а сам ушел бы отсюда разбогатевшим!
Лекок издал хриплый смешок.
– Ты что же, считаешь, что свободен? – прошипел он.
Трехлапый почувствовал, как сильная рука сдавила его поясницу.
– Патрон, не жмите так сильно! – взмолился калека. – Я всего лишь несчастный инвалид.
И тут же странным голосом прибавил:
– Хоть вы и не из слабеньких, в вашем положении вы беспомощны даже перед таким колченогим уродом, как я. Посудите сами: у вас свободна всего лишь одна рука, если вы меня не отпустите, я все равно смогу ударить вас кинжалом, а если отпустите, то уж тем более прости-прощай!
Из груди Лекока вырвалось сдавленное, хриплое дыхание.
– Ах, вот мы какие, приятель! – свистящим голосом произнес он. – Ты, кажется, забыл о третьей возможности: при первом же твоем движении я приподниму тебя и разобью твою голову об этот железный ящик.
И будете дожидаться, так сказать, с поличным, – усмехаясь, ответил Трехлапый, – своих товарищей, а то и полиции… Ибо этот дьявол Брюно, словно крот, всюду прорыл свои ходы. На вас с интересом посмотрят там, наверху: гостям на балу, а особенно дивизионному комиссару Шварцу и советнику Ролану, будет весьма интересно узнать, какую участь вы готовили их сыновьям, Этьену Ролану и Морису Шварцу, равно как и господину Мишелю и юной Эдме Лебер.
Ты все еще желаешь эту девушку! – яростно воскликнул Лекок.
Трехлапый ответил:
– Я люблю женщин!
XII
БОЕВАЯ РУКАВИЦА
На несколько секунд голова Лекока безжизненно поникла. Сознание своего бессилия сдерживало его, словно боевая рукавица, которая, казалось, сдавила ему не только руку, но и горло. При желании он мог бы убить Трехлапого, но это бы его не спасло. А судя по речам калеки, у того были свои, далеко идущие замыслы.
– Ты сильнее, – сказал он, – давай поговорим. Чего ты хочешь?
– О! – ответил Трехлапый. – Мы всегда сможем договориться.
– Я предлагаю тебе двести тысяч франков сразу… Но я хочу знать…
– Двести тысяч франков! Никогда не видел столько денег! Знать… что?
– Как ты здесь очутился?
– Ну, я еще на кое-что способен. Я взял ключи в комнате барона Шварца.
– А зачем ты пришел?
– Мне показалось, что ваше отсутствие затянулось.
– Ты один?
– Вы прекрасно знаете, что я никогда не работаю вместе с кем-то.
– Хочешь меня освободить?
– Это мой долг, к тому же это в моих же интересах.
– Тебе придется проявить некоторую смекалку…
– Как у обезьяны, черт побери!
– Ты сможешь дотянуться до рукавицы?
– Меня высоко подняли.
– Ощупай мой карман.
– Вот он! – произнес Трехлапый, шаря рукой по одежде Лекока.
– Не этот! – быстро воскликнул Лекок.
– А-а! – протянул Трехлапый. – Значит, в этом кармане лежит какая-нибудь интересная штучка?
– Моя отвертка в другом кармане.
– Значит, мы по-прежнему отправляемся надело с полной выкладкой? Одобряю!
– Ты нашел отвертку?
– Нашел, не дергайтесь. Однако странная история приключилась с этой рукавицей! Вот уж бы посмеялся Андре Мэйнотт, если бы оказался на моем месте.
Трехлапый умолк, и после паузы спросил:
– А помните, патрон, как однажды вы мне сказали: «Не будь этого Брюно, я бы задушил тебя». Ведь вы чуть было не решили, что я – это Андре Мэйнотт, разве нет? Ах, если бы вы не погасили ваш фонарь, мы бы сейчас такое увидели!
– Вы делаете мне больно! – тревожно простонал Лекок.
– Терпение! Не шевелитесь. Я уже принялся за работу!
Заскрежетала сталь, и воцарилась тишина. Трехлапый трудился, поддерживаемый Лекоком; однако рука последнего уже начинала уставать. Два свидетеля этой невидимой сцены замерли за стальной решетчатой дверью; разговор Лекока и Трехлапого позволял им догадываться почти обо всем, что происходило возле сейфа.
– Наверху все еще танцуют, – продолжал калека, – а вот и винт, который надо выкрутить. Сколько же здесь всего таких? Одиннадцать! Для этого понадобится время!
– Так поторопитесь же, – воскликнул Лекок, не в силах скрывать боль, – поспешите, черт побери!
– Я и так спешу, патрон. Вы успели обменять фальшивые банкноты на подлинные?
– Нет, фальшивые лежат у моих ног.
– Хотите, я подменю их?
– Нет… продолжайте вашу работу!
Голос Лекока, отрывистый и жесткий, выдавал его страшное нетерпение. Страдалец чувствовал потребность говорить, чтобы заглушить боль, и продолжал:
– Когда я услышал, как вы вошли, я как раз собирался делать то, что делаете сейчас вы. Эй, вы что, уснули там, что ли? Дайте сюда отвертку!
– Второй винт вывернут! – заявил Трехлапый.
Лекок тяжело задышал.
– Не зная, кто это может быть, – продолжал он, – я погасил фонарь.
– Вы человек осторожный, патрон, предусмотрительный. А вот и третий винт. Можно подумать, что я всю жизнь только и выкручивал винты!.. А все-таки признайтесь, что этот Андре Мэйнотт ловко придумал: начинить рукавицу загнутыми внутрь шипами! Тогда, в Кане, дельце у вас выгорело… Так, значит, он знал, что барон Шварц купил сейф Банселля?
– Вот уже семнадцать лет, как он выслеживает меня, словно краснокожий дикарь, идущий по следу своего врага! – выругался Лекок. – Что там, четвертый винт держится прочнее, приятель?
Трехлапый закашлялся во второй раз. Было сделано второе признание, и сделано весьма недвусмысленно. Лекок не стал возражать против слов: «Тогда, в Кане, дельце у вас выгорело»!
– Кое-где они заржавели, – сказал Трехлапый, – и ржавчина не пускает… Мне кажется, что этот мошенник проник в Сообщество не для того, чтобы красть, но чтобы быть поближе к вам!
Без Фаншетты… – начал Лекок, скрежеща зубами от боли. – Поторопись, приятель! Полковник был Хозяином, но полковник глядел на все глазами графини Корона.
– Да, да. Бедняга, его песенка спета. Его изворотливости можно было только позавидовать, уж он бы не дал схватить себя за лапу! То, что удалось один раз… Вы отпустили руку, патрон?
– Никогда не думал, что ты такой тяжелый! – проворчал Лекок.
– Крепитесь! Вот пятый винт… надо же до такого додуматься – выставить боевую рукавицу у матери юной Эдме, словно какую-нибудь реликвию!
– Ты просто весь трясешься, когда произносишь имя этой девицы!
– Да еще прямо напротив вашего окна! – завершил калека. – Ясное дело, что нарочно, чтобы вас искушать! Вы опять дергаетесь, ваш пот капает мне на лоб… Хотите немного отдохнуть?
В ночи раздался серебряный звон. Невидимые часы пробили полчаса.
– Нет! – ответил Лекок; в его голосе затаилась ярость. – Продолжай!
– Тогда держитесь! Надеюсь, вы понимаете, что я тут разболтался только потому, что хочу вас немного развлечь? Так поступают зубодеры… Я прекрасно понял, почему там, в «Срезанном колосе», вы приказали мне обделать это дельце так, чтобы полиция пустилась по следам Брюно! Ах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82