Может быть, – ответил Мишель, – свои счеты с этим типом мне еще предстоит свести. Повторяю: профессия господина Лекока сперва отталкивала меня точно так же, как и тебя. Ты, моя маленькая Эдме, не очень часто ходишь в театры и почти не читаешь романов, но все равно ты наверняка слыхала о людях, которые вынуждены принимать на себя, следуя долгу или страсти, роли неприглядные ради благородной, а то и героической цели. Цель оправдывает средства. Господин Лекок идет по следу, очень запутанному – ему пришлось принять на себя роль ищейки. Не вижу тут ничего нечестного, для этого требуется много мужества и ума. Ты согласна?
Он остановился, ожидая одобрения или протеста, но Эдме молчала. Мишель заговорил снова:
– Господин Лекок с самого начала проявлял ко мне исключительный интерес, и если бы я послушался его советов, мы бы уже давно были счастливы. Но из-за своего предубеждения, усиленного полунамеками графини Корона и клеветами нашего драгоценного Брюно, я от него совершенно удалился. Я тогда как раз искал места, но мой уход от Шварцев закрыл передо мной все двери в сфере финансов и предпринимательства: слух о моей черной неблагодарности по отношению к горячо любившему меня шефу распространялся с небывалой быстротой. Во всем Париже для меня так и не сыскалось местечка!.. Вы тогда стали моим прибежищем, ты и твоя добрая матушка. Я хватался за любую оказию, чем только не пытался заниматься – сочинением пьес, изобретательством и всякими прочими глупостями… Но кое-какие средства у меня все же имелись: чья-то таинственная рука, надо полагать, баронесса Шварц, поддерживала меня… В довершение всех безумств я обратился к игре…
– Это худшее из твоих безумств!
– Как сказать! Удачникам и ловкачам везет, но для тех, кто испытывает судьбу, безразлично, любят их или нет… Я проигрывал и подписывал векселя, не один, как мои дружки-драматурги, а в большом количестве. И представь себе, Эдме, дорогая, все это делалось для тебя. Не веришь? Напрасно! Не будь тебя, я спокойненько получат бы свои сто восемьдесят франков в какой-нибудь заплесневелой конторе. Ты – мой добрый ангел!
Эдме, не ожидавшая подобного умозаключения, возразила:
– Зато это надежно. Ты мог бы продвигаться по службе.
Невозможно! В доме Шварцев меня набаловали роскошью, свалившейся на меня как раз в то время, когда формируется характер. Если я все-таки остался неплохим малым, то лишь благодаря нашей любви. А потом знаешь, Эдме, моя мать как-то со слезами на глазах призналась: «Юность моя была блистательной». А я, как ни верти, сын своей матери.
Девушка опустила глаза.
Друзья у меня имеются, – продолжал говорить Мишель, – кроме Мориса с Этьеном, преданных мне по-братски, есть еще этот славный Домерг, который, впрочем, сильно усугубил мое тщеславие, всяческими намеками давая понять, что я сын господина барона. Вбил себе в голову эту идею и до сих пор верит в нее неколебимо. Графиня Корона тоже со мной говорила загадками, разумеется, не столь наивными – зазывала в сады Армиды. Знаешь, кто приносил мне записки от этой женщины? Трехлапый! Калека из почтовой конторы. Вот настоящий ребус – пара вполне фантастическая: графиня Корона и Трехлапый! Она его навещает, это известно всем. Пожалуй, только Лекок мог бы разрешить эту шараду… Ну и, конечно, наш уважаемый торгаш господин Брюно тоже побывал у меня в приятелях: усердно скупал мой гардероб и одалживал деньги… Моя мать ничего про это не знает. Да и давно ли я называю ее матерью!.. Потерпи, Эдме, не закрывай глаз, я подхожу к концу.
– Я закрываю глаза, чтобы вспомнить, как она прекрасна. Я так рада, что снова могу восхищаться ею без слез, с прежней искренностью.
– Она полюбит тебя, вот увидишь! Знала бы ты, как она умеет любить!.. Да, кстати, пока не забыл, я тоже хочу выведать у тебя один секрет. Скажи мне, с какой стати стал наведываться в ваш дом господин Брюно?
– Появился он месяца три назад, я тогда болела после встречи с баронессой Шварц у твоего порога, а мама отослала деньги в Кан, и нам не на что было жить. Однажды утром, мы как раз проветривали комнаты и все распахнули настежь, я заметила в одном из противоположных окон лицо этого самого Трехлапого, полускрытое занавеской. Он меня не видел, и вообще не подозревал, что за ним наблюдают. Как ни странно, калека рассматривал нашу квартиру с каким-то особым вниманием; словно не доверяя своим глазам, он через несколько секунд достал большой бинокль и направил его в комнату мамы.
– А на что он смотрел?
– Сперва я не поняла. Он исчез, а немного спустя, когда мама ушла в магазин, господин Брюно постучал в нашу дверь, спрашивая, нет ли у нас чего для продажи. Я его впустила, в нашем районе он считается человеком справедливым, и он действительно дал очень хорошую цену за те мелочи, что мы собрались продать, но он хотел приобрести вовсе не их.
– А что?
– Он хотел купить латную рукавицу… И я часто думала потом, что Трехлапый тоже рассматривал в бинокль эту вещь.
– Вот и доказательство, что эти жулики орудуют сообща, – заметил Мишель.
– Я их никогда не видела вместе, – возразила Эдме. – Господин Брюно заходил к нам еще несколько раз, всегда в отсутствие матери, и если говорить честно, оказал нам немало услуг, за которые мы ему благодарны.
– Всегда в отсутствие матери! – задумчиво повторил Мишель.
– Это, может быть, и случайностью… Но он несколько раз предлагал за боевую рукавицу большие суммы.
– Да, вещица, должно быть, ценная!
– Надо думать, потому что ее хотел купить не только господин Брюно.
– Трехлапый?
– Нет. Господин Лекок. Впервые он переступил наш порог из-за боевой рукавицы. У него якобы есть один знакомый любитель, который готов дать за нее десять тысяч франков.
– Десять тысяч франков! Вот это да! – изумился Мишель и тут же добавил: – Люди ищут иногда окольных путей, чтобы сделать добро.
Эдме замолчала, ее нахмуренные брови свидетельствовали о прежнем неверии в добродетели господина Лекока.
– Если бы не Лекок, – нарушил молчание Мишель, – мне бы от тюрьмы не спастись. Вот уже три дня, как я играю в прятки с господином Брюно, у него есть право на мое задержание. Мне пришлось нелегко, против меня орудовала целая троица: нормандец, Трехлапый и его графиня. Она-то с какой стати затесалась в эту компанию? Вот чего я не могу разгадать. Но что она их сообщница, это уж точно, именно из-за нее я чуть не угодил в ловушку. Правду сказать, в этой прелестнице есть что-то от жены Потифара: она знает, что я тебя люблю, и, наверное, вредит мне из мести… Я ей проговорился, где я скрываюсь от; восхода солнца до позднего вечера, а нынче ночью получил записку от господина Лекока, предупреждавшую, что на мой след напали и вот-вот арестуют. И действительно, едва я спустился с лестницы, как понял, что дом окружен. Там почему-то оказался и Трехлапый в своей дурацкой плетенке, я видел, как он говорил с жандармами. Господин Лекок назначил мне в записке свидание, я убежал к нему. Как жаль, что моя мать тоже настроена против этого человека!
– Вот видишь! – воскликнула Эдме. – Два любящих тебя сердца чувствуют одинаково!
Но факты говорят обратное, а я верю фактам. К тому же господин Лекок отсчитал мне по моему векселю денежки…
– За что? – встревоженно спросила девушка.
За мое большое спасибо, вот за что! Он понял, на что я способен, и верит в мое будущее. И правильно делает: первая же глупость, которую я сотворил, уйдя от него, увенчалась успехом. Заполучив деньги, я сразу же побежал играть и выиграл триста луидоров. Сейчас я вам отсыплю монет на погашение долга.
С этими словами Мишель погрузил обе руки в карманы, забренчавшие золотым звоном, но тут же остановился, заметив странное выражение на лице Эдме. Девушка, прослушавшая заключительную часть его авантюры с грустным видом, вдруг заволновалась, на лице ее появилось беспокойное выражение, не имевшее отношения к его рассказу: округлившиеся глаза Эдме были устремлены в окно. Мишель тоже повернулся к окну, и оба одновременно вскочили на ноги.
С другой стороны двора комната Мишеля, погруженная в темноту, осветилась внезапно, раздвинутые шторы позволяли отчетливо видеть происходящее. Этьен и Морис, все еще пребывавшие в своем живописном неглиже, встречали гостью: Морис держал лампу, а Этьен, согнувшись вдвое, отвешивал глубокий поклон даме, одетой в черное. Лицо ее было скрыто двойной вуалью из кружев.
– Моя мать! – встревоженно воскликнул Мишель.
– Да, это она, я ее узнала! – промолвила Эдме, и сердце ее дрогнуло при воспоминании об ушедшей муке.
Мишель одним прыжком оказался у двери. Эдме погасила лампу и припала к окну. Баронесса Шварц, ибо это была она, уже исчезла, а молодые авторы поспешили в свое святилище, чтобы подыскать в своей драме подходящее местечко для этого неожиданного визита. Укрытая темнотой Эдме перегнулась через подоконник и увидела следующее.
На двор выходили три двери, одна из которых вела на черную лестницу – она освещалась фонарем, прикрепленным над самым входом. Мишель, вихрем слетевший сверху, оказался во дворе первым; почти одновременно с ним появилась женщина под вуалью – она выбежала из-под арки, словно от кого-то спасаясь и сжимая в руках какой-то предмет, спрятанный цод шалью. Мишель кинулся ей навстречу, она слегка отступила, приложила палец к губам и лихорадочным жестом распахнула шаль, укрывавшую шкатулку редкой работы. Без колебаний и не промолвив ни слова, она сунула шкатулку в руки Мишеля и кинулась к черной лестнице. В ту же минуту из-под арки выскочил мужчина и тоже молча кинулся на ошеломленного юношу, пытаясь вырвать из его рук шкатулку. Мишель яростно сопротивлялся. Во время борьбы с незнакомца слетела шляпа, открыв лысый лоб господина Шварца.
– Шкатулка моя! – задыхающимся голосом произнес он. – Эта женщина меня обокрала!
Но внезапно узнав Мишеля, он вцепился ему в горло обеими руками и прорычал вне себя от злости:
– Так я и знал, что в дело замешан ты, негодяй! Я тебя убью!
– Вы сошли с ума! – раздался позади них нежный спокойный голос. – Господин Мишель, держите покрепче шкатулку, которую я вам отдала на хранение!
Оба вздрогнули и одновременно повернулись к даме – она была одета в черное, лицо ее скрывала точно такая же вуаль, как у баронессы Шварц. Мишель испугался и вытянул руку, чтобы преградить дорогу банкиру.
– Берегитесь! – пригрозил он. – А то как бы мне не пришлось убить вас!
Женщина откинула вуаль, открыв бледное, редкой красоты лицо.
– Графиня Корона! – изумленно пролепетал господин Шварц. – Я думал…
Он не докончил и провел рукой по лбу. Ошарашенный Мишель не мог вымолвить ни слова, но про себя подумал: «Она выскочила точно из-под земли». Банкир подобрал шляпу, поклонился графине, что-то пробурчал в извинение, и направился прямо к черному входу, ведущему в апартаменты Лекока.
Графиня, проследив за ним взглядом, задумчиво изрекла:
– Пойдут разговоры. Что ж, одной клеветой больше, не так уж важно.
– Сударыня, – учтиво произнес Мишель, – я надеюсь, мне представится случай отблагодарить вас.
И тоже повернул к черному входу. Графиня жестом остановила его.
– Вы можете не волноваться, – холодным тоном вымолвила она, – там, куда оба они пошли, им не позволят встретиться.
И, опуская вуаль, добавила чуть потише:
– Господин Мишель, вы любите ваших врагов и ненавидите, ваших друзей!
С этими словами она отошла и словно растворилась во тьме. Мишель остался один посреди двора. Окошко Эдме с шумом захлопнулось, юноша вздрогнул и вновь устремил взор на черный вход, явно искушаемый желанием проникнуть внутрь.
Поначалу его сбило с толку внезапное вмешательство графини, но последние ее слова доказывали со всей очевидностью, что она выступила в роли спасительницы баронессы Шварц. Шкатулка, конечно же, принадлежала его матери – она передала ему на хранение свою тайну.
Мишель догадался, что произошло в доме Шварцев: он знал, что барон следит за женой с обывательским ражем. Почувствовав, что тайна ее находится под угрозой, Джованна вынесла шкатулку из дома, муж следовал за ней по улицам ночного Парижа, а встреча их сделалась неизбежной именно потому, что его, Мишеля, не оказалось дома. Он догадался и еще кое о чем: Джованна вручила шкатулку своему сыну, потому что в ней крылась тайна и его жизни. Но сколько еще оставалось неясного! Во-первых, спасительное вмешательство графини! Корона, твердо зачисленной им в стан врагов, во-вторых, неожиданный исход приключения: его мать направилась к черной лестнице твердым шагом, ясно, что дорога эта ей была хорошо знакома, точно так же поступил и барон. В ушах юноши снова зазвучал холодный голос графини, насмешливо выделивший последнюю фразу:
– Там, куда оба они пошли, им не позволят встретиться!
Куда оба они пошли? К Лекоку? Мишель впервые в своей жизни решил вести себя осторожно.
– Сначала надо устроить шкатулку в надежное место, – вслух размышлял он, – а дальше видно будет.
Мишель медленно поднялся по лестнице в свою квартиру и уселся рядом с друзьями, все еще оживленно обсуждавшими визит таинственной дамы. Он жестом призвал их к молчанию и объявил Морису:
– Есть один человек, который может помирить тебя с бароном Шварцем. Бланш станет твоей женой, если ты захочешь.
– Если я захочу! – воскликнул Морис, не скрывая радости: он знал, что в подобных вещах Мишель не позволит ни обмана, ни шутки.
– Это целая история! – промолвил Мишель. – Вернее, настоящая сказка! Добрые волшебники еще не перевелись в нашем мире.
Мишель обхватил голову обеими руками, эта задумчиво-печальная поза явно противоречила только что произнесенным веселым словам.
– Ты такой бледный! – приглядевшись к нему, удивились друзья в один голос.
– Пустяки, – ответил Мишель и добавил, ставя шкатулку на стол перед Этьеном. – Я думаю, тут прячется драма, да еще какая!
Сразу возгоревшийся Этьен устремил было к сокровищу руку, но Мишель его удержал.
– Со мной творится что-то неладное, – признался он не своим голосом. – Такая тоска меня разбирает, хотя дела наши пошли на поправку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82