Обе стороны сражались, выложив на стол все свои карты; прятали они их только от чужаков: банда Кадэ опасалась закона и полиции, а соратники доктора Ленуара вовсе не желали вмешательства в свои дела людей с Иерусалимской улицы.
Мы лишь рассказчики, мы не судьи.
Если кто-то сочтет, что вокруг двух молодых людей слишком уж сгустился туман, то мы будем только довольны: значит, нам удалось верно передать сложившееся положение.
Итак, ни один человек в мире, не исключая Тарденуа, Ларсоннера и даже доктора Абеля, чей отцовский инстинкт указывал ему то на Жоржа, то на Альберта, не знал правды. Не знали ее и Жорж и Альберт. Герцогиня Анжела никому не открывала этой тайны.

XXI
ЖОРЖ

Мы бы не хотели, чтобы наши многоуважаемые читатели посчитали доктора Абеля Ленуара, избегавшего обращаться за помощью в полицию, сумасшедшим. Уверяем вас, что его поведение нам кажется совершенно естественным.
Хотя мы согласны, что избранный им способ действий был и впрямь весьма сложен, дорогостоящ и опасен.
Говоря откровенно, любой полицейский сделал бы эту работу куда профессиональнее и быстрее.
Настало время воздать должное французской полиции, ибо она заслужила свою славу. Вся Европа завидует нашему сыску, но большинство обывателей дрожит от одной только мысли, что им могут предложить стать сыщиками.
Однако доктор добровольно занялся этой работой, значит, он был безоглядно отважен.
Но вернемся к нашему рассказу.
Последние слова герцогини, обращенные к Жоржу, сидевшему напротив нее в спальне Альберта, звучали так:
– Ты прав, сын мой, я очень боялась за тебя.
Она говорила о первом исчезновении Жоржа, когда она сама спрятала его у камнереза на кладбище Монмартр, откуда и выкрал его Кадэ-Любимчик в ту самую ночь, когда в своем особняке на улице Культюр скончался герцог де Клар.
– Ты прав, – повторила она, – в твоих интересах я отдаляла тебя от себя. Но какие же вы разные! Альберт постоянно был со мной, и пока ты страдал вдали от матери, он купался в лучах любви и нежности. Но даже мальчиком он был послушен лишь тирании собственных прихотей. И вот теперь ты полон юных сил, сын мой! А он умирает… Это ли не Божья кара?
– Кара за что? – спросил Жорж.
Анжела хотела было ответить, но промолчала.
– Открой окно, – попросила она через некоторое время, – мне душно.
Отворенные ставни позволили увидеть сад со старыми тенистыми деревьями, а за деревьями – задворки улицы Ларошфуко: высокие стены домов, по большей части глухие, без окон.
Трудно было найти в Париже более уединенное место.
В спальню ворвался живительный утренний воздух.
– Расскажи мне, что было вчера вечером, – попросила герцогиня. – Все обошлось благополучно?
– Брачный контракт подписали с оговоркой об отсутствующих документах, – ответил Жорж.
– Я не об этом. Тебя узнали? – спросила герцогиня, и в ее голосе послышались тревожные нотки.
– Раз я узнал Тюпинье, то и он должен был узнать меня, матушка… Скажите же, что именно вас интересует? – обратился к матери Жорж, готовый изложить все подробности вечера в особняке Фиц-Роев.
– Если он узнал тебя, я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, – сурово проговорила герцогиня. – Все кончено, и кончено бесповоротно. Я уже говорила тебе о настоящей цели этой комедии… Ах, если бы доктор поверил мне! Тогда он обязательно постарался бы оградить тебя. Да еще эта странная история с молитвой, которая должна была помочь отыскать бумаги старого Морана. Ведь у него были свидетельство о моем браке и твое свидетельство о рождении.
– Мое? – добродушно переспросил Жорж. – Мое свидетельство о рождении? А вы не ошибаетесь, матушка?
Госпожа де Клар не ответила.
Она вновь побледнела и казалась еще более взволнованной, чем вначале разговора.
Жорж заметил ее бледность и не стал настаивать.
– Матушка, – переменил он тему разговора. – Наша прелестная милая Клотильда не знает ни слова из этой молитвы… Но как вы ее полюбите, когда она будет жить с нами.
– Конечно, – согласилась госпожа де Клар, стиснув зубы, – нужно, чтобы я полюбила ее… если она будет жить с нами!
– Что вы имеете в виду, матушка? – удивился молодой человек.
– Ничего! – ответила Анжела с внезапным гневом. – Продолжай; значит, она отказалась прочитать тебе свою молитву?
– Нет, дело тут в другом. Она готова исполнить любое мое желание, но молитва эта ей неизвестна. Нас обманули. Семейство Жафрэ предложило мне в жены вовсе не дочь Морана Стюарта… Впрочем, еще неизвестно, кто кого обманывает, – я ведь тоже не сын принца де Сузея, герцога де Клара.
Госпожа де Клар прошептала побелевшими губами:
– Что ты знаешь об этом?
– Клянусь честью, ничего! – воскликнул Жорж, рассмеявшись. – Во всяком случае, относительно себя. Однако я надеюсь, что вы мне в конце концов все объясните… может быть, даже сегодня! Скажите же, матушка, кто я на самом деле?
Госпожа герцогиня не была готова к такому вопросу. Ей казалось, что Жорж никогда и ни в чем не должен спрашивать у нее отчета.
Она отвела глаза и пробормотала с видимым смущением:
– Но я говорила совсем о другом, мой милый. Ты тут совершенно, ни при чем. Я всего лишь хотела спросить, откуда ты знаешь, что юная Клотильда не дочь Морана Стюарта?
– Ах, вот вы о чем, – отвечал Жорж, покраснев в свою очередь. – Видите ли, мне кажется, что…
Он замолчал, а потом нехотя продолжал:
– Я не слишком-то люблю рассказывать вам, матушка, о временах, когда я был в Бретани. История эта длинная и невеселая…
Госпожа де Клар опять прервала его.
Похоже, ее давно уже занимала некая мысль. Мысль, которая не давала бедной женщине покоя, но которую она почему-то боялась высказать.
– Господи, вдобавок еще и девушка не та! Да когда же кончится эта комедия?! Дело зашло уже слишком далеко, тебе грозит опасность!
– Прежде вы не называли все это комедией, матушка, а ведь прошло уже целых три месяца. Мы с Клотильдой любим друг друга, – серьезно проговорил молодой человек.
Похоже, госпожа де Клар не слышала его слов. Во всяком случае, она сказала ровным тоном, как если бы Жорж вообще ничего ей не говорил:
– Дитя мое, больше вы не пойдете в особняк Фиц-Роев.
Жорж удивленно посмотрел на нее и спросил:
– Хорошо ли вы подумали, матушка, прежде чем предложить мне это? Да разве могу я теперь отступиться? Ведь подобное поведение бесчестно. Я многим обязан Клотильде. Без нее я спал бы сейчас вечным сном на маленьком кладбище в Бретани. Она любит меня…
– А ты? – очень тихо спросила Анжела, гневно нахмурив брови. – Ты любишь ее?
– Я только что сказал вам о своей любви, матушка, но вы не пожелали услышать меня, – напомнил Жорж матери свои слова.
Анжела поднялась с кресла.
На лице ее читалось безнадежное отчаяние.
– Ах, – сказала она. – Ты любишь ее. Значит, мы обречены!
И вдруг из груди ее вырвался душераздирающий крик:
– Значит, ты убьешь его! Ты! Ты! Ты отнимешь у него его скудное счастье! Все для тебя! Ничего для него! Что он сделал Господу, чтобы быть настолько несчастным?! У него не осталось ничего, кроме жалкой капельки крови в жилах. И вот ты вернулся и лишаешь его даже этой последней капли! Она нужна тебе! Не лги мне, не лги! Ты отлично знаешь, что он умирает от любви к ней!
Жорж не успел подхватить герцогиню, и она упала в кресло. Молодому человеку показалось, что его мать лишилась чувств.
Напуганный, он уже собирался позвать на помощь, но бледная как мел Анжела остановила его.
– Нет-нет, – прошептала она, – побудь со мной. Мне никто не нужен, кроме тебя. Ты же видишь, я говорила, как безумная. Но я так несчастна! Послушай меня! Ты ведь не сомневаешься, что сердце мое отдано тебе… и ты этого заслуживаешь… Жорж! Милый Жорж! Ты так добр, и ты так любишь нас! Ты нас пожалеешь!
Ледяными губами она прикоснулась ко лбу Жоржа, который стоял подле нее на коленях, и дрожащим от слез голосом проговорила:
– Ты здесь хозяин. Не знаю, простит ли меня господь, но ты – мой сын, и ты не должен отвергать меня. У нас с Альбертом нет ничего. Все принадлежит тебе, одному только тебе! Ведь ты – настоящий герцог де Клар.
– Матушка! Во имя неба! – молил Жорж, нежно обнимая ее. – Зачем вы так со мной говорите? Я не верю вам! Не надо меня убеждать в невозможном!
– Ты сомневаешься в моих словах, Жорж? Спасибо тебе за это! Но я говорю правду, клянусь тебе! Альберт ни в чем не виноват. Господи, Господи, если уж нужно кого-то карать, то карай меня! Я живу им, он – моя душа… Выслушайте меня, господин де Клар! Выслушайте меня, мое дитя, дорогое мое дитя! Знаешь ли ты, сколько слез я пролила возле ваших двух колыбелей? Но я не хотела, поверьте, совсем не хотела красть ваше имя, ваши титулы, ваше состояние! Но чего же я добивалась? И чего добиваюсь сейчас?
Она резко откинула голову назад, вырвавшись из объятий Жоржа, и вскричала с тоской:
– Не знаю! Я не знаю! Я погибшее создание! Альберт умрет – вот все, что я знаю. И я не могу его спасти даже ценой моего бедного разума!
Она замолкла. Молчал и Жорж.
Когда она вновь заговорила, голос ее был едва слышен:
– Жорж, – сказала она, – сын мой, могу ли я надеяться на вас? Я люблю вас. Горе, которое я вам. причинила, едва не стоило мне жизни. Но то, как я обожаю Альберта, невозможно выразить словами. Альберт! Он гордость моя, он мой господин! Презирай меня, Жорж, презирай, ибо я это заслужила, но только спаси его! Молю тебя, верни мне моего сына, верни мне мое сердце!
И она упала на колени перед Жоржем, который тоже стоял на коленях и не успел ей помешать. Поистине, сцена была душераздирающая, достойная того, чтобы быть увековеченной скульптором.
Жорж рыдал – по-детски, захлебываясь слезами.
Наконец, немного успокоившись, он поднял мать и усадил ее в кресло. Он покрывал ее лицо поцелуями, Повторяя:
– Но я давным-давно знаю это! Давным-давно! И люблю его почти так же, как любишь его ты, но только ради тебя и только благодаря тебе… Матушка, я люблю тебя так же, как ты любишь его!
Она посмотрела на него с изумлением и восхищением.
Он рассмеялся и продолжал:
– Имя, титулы, состояние – все это, возможно, и принадлежит мне, но разве можно отнять у него благородство, красоту, гордость?
– Нет-нет! – принялась горячо спорить с сыном герцогиня. – Ты благороднее его, ты красив, добр, ты достоин своего имени, своего богатства…
Жорж сказал:
– Если все это и вправду принадлежит мне, то я готов завтра же отдать вам…
– Нет! Мы не примем такой дар! – возразила госпожа де Клар.
Он сел подле нее, и голос его был исполнен искренней нежности, когда он сказал:
– Матушка! Все думают, что герцог он, и я тоже так думаю. Не надо убеждать меня в обратном Я не смею не верить вам, и все же готов поклясться, что герцог он.
Анжела жестом попросила его замолчать.
– Я благодарю вас, сын мой, но обсуждать тут нечего. Поговорим лучше о другом. Итак, вы по доброте душевной, не ставя себе это в заслугу, предлагаете нам с Альбертом свое состояние, принадлежащее вам по праву. Однако поймите, умоляю вас: мы в нем не нуждаемся, ибо для нас сейчас главное – это сохранить жизнь. Есть вещи, которые дать невозможно.
– Я не знаю ничего в мире, что я не отдал бы вам, матушка! Неужели я вам настолько чужой, что вы должны умолять меня?!
Она взяла его руку и поднесла к губам.
– Что вы делаете?! – вскричал он.
Она обняла его и повторила дрожащим голосом:
– Есть вещи, которые дать невозможно… Ты ведь сказал, что она любит тебя?
Жорж опустил голову.
Госпожа де Клар, пожирая его взглядом, прошептала:
– Теперь ты и сам понимаешь, что предлагаешь нам невозможное.
Оба умолкли.
Наконец Жорж прошептал:
– Любящее сердце не обманешь. Она боится вас, матушка, и вчера вечером я сказал ей: «Дай Бог, чтобы мне не пришлось выбирать между тобой и моей матерью!»

XXII
ЖЕРТВА

Прошло несколько минут. Госпожа герцогиня де Клар и ее сын по-прежнему сидели друг подле друга, и голова Анжелы покоилась на плече Жоржа. Она слышала, как бьется его несчастное, но благородное сердце.
– Я не знаю ее, – говорила герцогиня, – но я ее ненавидела, потому что она была приманкой – приманкой для вас двоих. Ты сказал мне, что она была рабой, – и я простила ее. Ты сказал, что она спасла тебе жизнь в Бретани, – и я благословила ее. Она ведь красива, не так ли? Да, конечно, раз Альберт ее выбрал… Мой Жорж, бедное мое дитя, никогда и ни от кого еще не требовали подобной жертвы…
– Но вы ошибаетесь, матушка, когда говорите о жертве, – тон Жоржа стал теперь суровым и холодным. – До сих пор я полагал, что люблю Клотильду, и может быть, так оно и есть. Однако никогда прежде не решался я заглянуть в глубины своего сердца…
– Не старайся уменьшить мою благодарность! – вскричала Анжела.
Некая горестная мысль омрачила красивое лицо Жоржа.
– Я боюсь заглянуть в эти глубины, – прошептал он.
Герцогиня же продолжала:
– Альберт не похож на тебя, он растрачивал свою юность на безумства и прихоти, и я надеялась, что его обойдет беда, обычная для слишком чувствительных людей: любовь. Но я обманулась в своих ожиданиях. Ловушка, в которую ты угодил, была расставлена на улице Виктуар, в доме девиц Фиц-Рой, и если бы не ты, не твоя братская преданность, его бы арестовали за убийство. Эта девушка, Клотильда, отвергла его, потому что любит тебя, – и вот спустя всего несколько недель Альберт изменился до такой степени, что я то и дело восклицаю в горестном изумлении: Господи, да он ли это? Ты же помнишь, каким он всегда был живым, веселым, остроумным, полным сил: он всегда был готов на любую проказу… жизнь била в нем ключом. Однако муки неразделенной любви быстро довели его до изнеможения. Молчаливый, мрачный, отчаявшийся, он так исхудал, что я стала опасаться за его жизнь; мне даже показалось, будто его отравили. Доктор Абель, который чудесным образом исцелил твои раны, отступил перед его недугом, хотя…
Она запнулась. Казалось, она боится сказать лишнее.
– Хотя доктор с отцовской нежностью любит Альберта, – закончил Жорж ее мысль.
– Да, он любит вас обоих, – подхватила Анжела. И это было правдой.
– Но, матушка, как же вы допустили, чтобы болезнь зашла так далеко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47