В общем – по крайней мере на первый взгляд, – царила она скорее благодаря изворотливости, чем силе, и жизнь ее представляла собой каждодневную борьбу со всеми, включая своих подчиненных. Так, например, от господина Ноэля она требовала сведений лишь тогда, когда знала: у нее этих сведений куда больше, чем у него. А что это, если не признак слабости?
Мы оставили их сидящими вместе в кабинете господина Жафрэ. Господин Ноэль курил трубку, а Адель, приоткрыв дверь в гостиную, спросила:
– И где же наш очаровательный принц?
И получила ответ от мэтра Изидора Суэфа, который сказал подчеркнуто недовольным тоном:
– Осмелюсь заметить, что с точки зрения приличий поведение будущего супруга оставляет желать лучшего. Он опаздывает уже на тридцать пять минут.
– Тогда, – добродушно сказала Адель, – я смогу закончить свои дела. Вы предупредите меня, когда я понадоблюсь.
И она снова закрыла дверь. Усевшись опять в кресло, она спокойно и миролюбиво проговорила:
– Мэтр Суэф ведет себя так, будто он директор тюрьмы. Он весь пропитан мещанскими добродетелями. Однако мы умеем ценить и иные.
Никто, разумеется, не догадывался, как взволновали ее последние слова господина Ноэля о какой-то соперничающей организации, которая вознамерилась победить Адель ее же собственным оружием. Она вновь со смехом попросила покурить и, разок затянувшись, тут же вернула трубку.
– Похоже, вас не волнует опоздание принца? – медленно произнес господин Ноэль.
– Детка, – ответила она, – все отлажено, как машина для вязки чулок. Если представится тебе такая возможность, погляди вблизи, как работают ее крючочки. Придумали ее мудрецы, а нам, простым смертным, осталось только двигать рукоятками и следить, как она трудится. Я знала, что принц опоздает, и даже знаю, почему. Провернуто славное дельце, и провернуто на отлично… Скажи, дружок, а ты не хочешь сдать мне экзамен? А то есть одно вакантное местечко… Мы с тобой старые друзья, ты мне симпатичен, старина Пиклюс, и мне кажется, ты достоин лучшей участи, чем быть рядовым в отряде кротов-копальщиков!
– Что за место и что за экзамен? – поинтересовался господин Ноэль. – Мне придется оставить тюрьму?
– Вовсе нет, но ты сможешь занять место того самого господина Ларсоннера, который увел у тебя Клемана Ле-Маншо. Знаешь, не огорчайся, но были люди, которые очень не хотели, чтобы ты выиграл эту игру.
– Вы? – равнодушным тоном осведомился господин Ноэль.
– Нет, – ответила Адель.
– Разве есть кто-то над вами? – удивился господин Ноэль.
– Послушай, никогда не проявляй излишнего любопытства, – резким тоном предупредила госпожа Адель. – Ни к чему хорошему это не ведет, – величественно пояснила старая дама.
– И все же… Ну что ж, экзаменуйте! – решился господин Ноэль.
– Тогда давай выкладывай все о тех, кто украл у тебя два года беззаботной праздничной жизни, которую ты собирался оплатить двадцатью тысячами бедняги узника. Не позабудь ничего. Я хочу посмотреть, знаешь ли ты о них больше нашего?
– Попробую. На тюремном дворе царила суматоха, начальник рвал на себе волосы, рыдая о своей погубленной репутации… – принялся рассказывать господин Ноэль.
– Дальше… – поторопила его Адель.
– Поначалу мне показалось, что к этому делу причастны все, кто приехал в карете, в том числе и жандармы, – до того это было странно, что Ле-Маншо вдруг так вот взял и исчез. Такое иногда случается, но, впрочем, тут это маловероятно, уж больно много было полицейских – по одному через каждые десять шагов. С другой стороны, я уверен, что между улицей Паве и Королевской площадью работало больше пятидесяти статистов, и работали они на новое братство, которое станет опять задавать старый вопрос: «Будет ли завтра день?»; то есть, может, и оно старое, раз вы утверждаете, что это одно и то же. Женщина под вуалью была сбежавшим узником, это точно, а высокий господин – Ларсоннером или… вот это мысль! Она только что пришла мне в голову! А может, этим господином были вы?!
Госпожу Жафрэ при этих словах так передернуло, что Ноэль недоуменно уставился на нее.
– Неужто в точку попал? – спросил он одновременно и боязливо, и радостно, искоса поглядывая на Адель Жафрэ.
– Балда! – Старуха уже оправилась от шока и принужденно рассмеялась. – Мне просто смешно слушать твои глупости! Как это можно принять меня за мужчину?
– Но… – начал было Ноэль, однако же осекся и пошел на попятную. – Конечно, такого не может быть, особливо если учесть ваши венерины округлости, у вас они будь здоров!
И впрямь: несмотря на худую, но весьма морщинистую шею, шелк корсажа старой дамы распирали груди весьма внушительных размеров.
– Что за неприличие! Что ты себе позволяешь? – возмутилась она, но не слишком всерьез. – Напрасно я с тобой обращалась по-дружески! Похоже, ты знать не знаешь, что такое хорошие манеры.
Руки ее еще едва заметно дрожали, но лицо было совершенно спокойно.
Ноэль, продолжая искоса поглядывать на нее, сказал:
– Надо думать, что это все-таки был господин Ларсоннер. Вы сейчас убедитесь, до чего он талантлив, бестия. Вот послушайте-ка, какая вышла история…

XVII
УЛИЦА БОНДИ

Уж кто-кто, а Ноэль не был новичком в своем деле, и имя Пиклюс, которым называла его по временам Адель, было по-своему знаменитым и известным завсегдатаям кабачка «Срезанный колос». Он тут же отметил волнение хозяйки, когда наудачу рискнул предположить, что немолодой высокий господин, главный виновник бегства, и престарелая Адель – это одно и то же лицо.
Но, следуя логике своего сыщицкого ремесла, рассудил: «Она так обиделась из-за старого господина, потому что ей не по вкусу мужская роль».
Но он очень долго прослужил под началом Приятеля-Тулонца (который как раз и был Видоком) и отлично знал, как опасно знать слишком много; к тому же и «экзамен» он принимал близко к сердцу.
Так что тут, по крайней мере, Адели Жафрэ удалось его ввести в заблуждение.
Он рассказал – и весьма живо, – как преследовал фиакр вдоль Бульваров, и при этом чувствовалось, что он остался доволен собой. Свой рассказ он украшал подробностями, желая привлечь к нему интерес.
– Утверждать, что я не «сел на хвост» злокозненному Ларсоннеру, было бы несправедливо, – разливался он, – однако я хотел сделать приятное и вам, слово чести! От «Ослиного копыта» до «Галиота» путь немаленький, но, пробегая мимо «Срезанного колоса», я был свеж как огурчик.
И вот у лавочки Лазари мне на глаза попался молодчик, который мчался, как олень, и скорость у него была не меньше моей. Меня не нужно было толкать в бок, чтобы я сообразил, в чем тут дело. Я навострил уши и услышал, что топочут и позади меня, причем топочет вовсе не лошадь и не собака. Я припустил сильнее, но возле театра Гете, где дают сегодня «Эстрападскую пещеру», меня тесным кольцом окружили продавцы билетов, предлагая поплакать за пять су. Трюк бы поставлен мастерски, и если его автор – вы, то примите мои поздравления!
Фиакр был уже так близко, что я мог уцепиться за задние рессоры. Я послал к черту мошенников-билетчиков, но они, вместо того чтобы отстать, сгрудились еще теснее. Но я-то быстро понял, в чем дело, и опрокинул сначала одного, а потом второго и третьего. Проход наконец свободен, и я уже мчусь со всех ног… Но говорю же вам, что они продумали все до последней мелочи! Вдруг слышу – мне кричат в самое ухо: «Ты что, не видишь, что настал день?»
Откуда ни возьмись, передо мной вырастают три, а может, даже четыре здоровенных парня – и вот я уже валяюсь на земле от классического «удара молотом», держа в зубах собственную шляпу. Ничего не скажешь – врезали мне славно, уж поверьте!
Господин Ноэль приврал совсем немного – разве что вывел на сцену слишком уж большое число своих противников, так что мы имеем полное право поблагодарить его за точность. Госпожа Жафрэ слушала с насмешливым благодушием, но безразличие ее было наигранным, она не пропускала ни единого словечка.
– Вам, конечно, на это наплевать, – продолжал господин Ноэль, – но мне – нет, ибо у меня теперь одной шляпой меньше. И все-таки, полежав, я постарался встать на ноги. Признайте: дураком меня никак не назовешь, шарики-то у меня всегда крутились. Я взъерошил волосы, снял пальто и повесил его на руку. Пустяки? Но я будто турком нарядился. Все ведь привыкли, что я одет с иголочки. Про себя я подумал: к черту фиакр, но возле театра я еще могу зацепить тех, кто торговал билетами.
– Ну и?.. – спросила мадам Жафрэ, зевнув во весь рот. – Рассказывай покороче, а то видишь, меня уже в сон клонит.
– Разбудить вас дело одной минуты, – отозвался Ноэль. – Как раз возле театра я приметил парнишку, которому его рабочая блуза была явно не по плечам, он о чем-то толковал с одним постреленком, хорошим моим знакомцем. И оба они хохотали в голос, негодяи! Так вот, этот парнишка и был господином Ларсоннером собственной персоной, а второй – Клампеном по прозвищу Пистолет.
– Помощник инспектора Бадуа? – прервала Адель.
– Именно! Вы ведь его помните, хозяйка? Одно время он повадился в «Срезанный колос», но там его быстренько раскусили, – вспоминал Пиклюс.
– А ты слышал, о чем они говорили? – осведомилась госпожа Жафрэ.
– Ни единого слова. Когда эти субчики толкуют на свежем воздухе, ушки у них на макушке, к ним не подобраться, – заявил тюремный надзиратель.
– Неужели же?.. – начала Адель.
– Минутку терпения. Я повернул и зашел к ним с тыла, и мне тут же показалось, что я услышал ваше имя… – сообщил господин Ноэль.
– Мое? Госпожа Жафрэ? – недоумевала старуха.
– Нет, другое – Майотт. Но может, я и ошибся, – проговорил Пиклюс.
– А может, и нет, Пиклюс, – сказала старуха, сверля его пристальным взглядом.
Но пронзительный взор круглых совиных глаз хозяйки ничуть не смутил Пиклюса.
– Вы же сами понимаете, с вами я играю честно. А захоти я наплести вам с три короба, то коробов у меня оказалось бы вдосталь. Не пойдете же вы к Ларсоннеру или Пистолету перепроверять меня!
– Вот как? – холодно спросила Адель.
– Ну сходите, мне-то что! В общем, потом они двинулись в путь, и я следом за ними; они завернули за Шато д'О и оказались на улице Бонди, а там зашли в большой особняк, что напротив Амбигю. Я подбежал к воротам и уловил только одну фразу: «Он платит».
– Кто – «он»?
– И кому? Тоже ведь вопрос, не так ли? Ничего этого я не знаю. Но я еще своего рассказа не кончил, как вы сами догадываетесь. Они исчезли за дверью справа, которая, как мне показалось, вела на первый этаж, и я тут же подбежал к окнам, что глядят на улицу. Они слабо светились за закрытыми ставнями, но рамы, видимо, были подняты, потому что я совершенно отчетливо услышал голос, который сказал: «Отворите…»
Напрасно Адель напускала на себя равнодушие: нечто большее, чем простое любопытство, светилось в ее внезапно вспыхнувших глазах.
– Интереснее стало? – осведомился Ноэль. – Жаль только, что история моя близится к концу. Короче говоря, они вошли. Я узнал их голоса, когда они спросили: «Как дела, господин Мора?»
– Господин Мора, – повторила Адель. – Так это он живет на первом этаже?
– Не знаю. Хозяин первого этажа ничего не говорил или же говорил шепотом, потому что я не услышал ни одного его слова. Господин Ларсоннер сказал: «Дело сделано!». И они стали считать деньги. Потом снова раздался голос Ларсоннера: «Похоже, что малыш напал на след камнереза».
Адель заерзала в кресле. Она была очень бледна, однако проворчала изменившимся голосом:
– И что прикажешь делать со всей этой ерундой, которую ты мне тут наболтал?
– А что хотите! – отвечал Ноэль. – Если не нравится, остальное я могу и не рассказывать. Впрочем, я и так собирался заканчивать. Тут я в первый и последний раз услышал самого хозяина. Надтреснутым, слабеньким голоском он прошептал: «Закройте окно, я боюсь сквозняков…»
– У доктора Абеля густой баритон, – ляпнула, не подумав, госпожа Жафрэ.
– Нет, – со смехом подтвердил Ноэль, – это был не доктор. Я знаю, что доктор тоже живет в этом доме, я сам вам об этом докладывал. Но живет он на втором этаже, и окна у него выходят в сад.
– Значит, надтреснутый голосок принадлежал господину Мора? – тихо проговорила госпожа Жафрэ.
– Погодите! Я позабыл одну подробность: в ту минуту, когда закрывали окно, я услышал – и в этом я твердо уверен – название вашей улицы и номер вашего дома.
– Кто их назвал? – теребя веер, спросила Адель.
– По-моему, бывший полицейский сыщик, тот самый, кого господин Ларсоннер назвал «малыш» и кто напал на след «камнереза». Я не могу сказать с точностью, потому что помешал стук опустившейся рамы, но мне показалось, что я услышал и еще одно имя… – докладывал Пиклюс.
– Какое же? – поинтересовалась госпожа Жафрэ.
– Кадэ-Любимчик, – сообщил господин Ноэль. На этот раз госпожа Жафрэ никак не проявила своих чувств, только пожала плечами.
– Кадэ-Любимчик далеко отсюда, если вообще жив, – заявила она.
Ноэль несколько растерялся, он рассчитывал совсем на другой эффект.
– Даже прекраснейшая девушка в мире может подарить не больше того, что у нее есть… – пробормотал он.
– А у тебя есть не так уж и много, господин Пиклюс, – сухо отрезала старуха. – Так кому же принадлежал надтреснутый голосок?
– Можно поделиться предположением? – спросил Пиклюс.
– Почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответила Адель.
– Ну так вот, прежде бывали времена, когда частенько звучал подобный же надтреснутый голосок, и я могу поклясться, что слушали его всегда с трепетом и дрожа от ужаса, – прошептал Ноэль. – И еще добавлю, что почти все знакомые с обладателем этого голоса уже давным-давно у черта в лапах…
– Ну будет, будет, – прервала его Адель, смеясь на этот раз вполне непринужденно. – Ты можешь провалить экзамен одним этим своим враньем. Мертвые не возвращаются, и это единственная неоспоримая истина в нашем мире. Я была на похоронах полковника и видела, как его зарыли в землю… Иди отдохни. Нельзя сказать, что я тобой недовольна. Держи десять луидоров за то, что бегство Ле-Маншо удалось. Спокойной ночи!
Господин Ноэль вышел, понуря голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47