..
- Тьфу ты! - в сердцах сказал герцог Орлеанский. - Да ничего подобного! Вы просто выберете правильную сторону, вот и все.
Д'Артаньян решительно сказал:
- Давайте прекратим этот разговор, ваше высочество. Вы меня ни за что не переубедите, так что не тратьте зря время...
- Дурачина! Вас же убьют! Они там... - он показал пальцем себе за спину, в глубину дома, - они там пышут злобой. Мари умна и коварна, как сто чертей, но она все-таки женщина, и ей никогда не овладеть в полной мере принципами высокой политики, требующей отказаться от лишних эмоций... Я - другое дело. Я вам давно все простил и забыл о многом...
- Это делает честь вашему высочеству... Разрешите откланяться?
- Не валяйте дурака! Вас убьют...
- Пусть попробуют. У меня тоже есть шпага.
- Да кто сказал, что они будут драться открыто? Шпагами?
- Будем надеяться на гасконское везенье, - и с этими словами д'Артаньян, раскланявшись, вышел.
- Ну слава богу! - облегченно вздохнул Каюзак, увидев, как он спускается по ступенькам в тяжелом раздумье. - Я уж хотел выломать дверь, мало ли что...
- Говоря по чести, я был готов к нему присоединиться, - сказал де Вард хмуро. - Когда имеешь дело с герцогом Орлеанским... Чего он от вас хотел?
- О, совершеннейших пустяков, - сказал д'Артаньян со вздохом. - Чтобы я предал всех и вся, перейдя к нему на службу. Эти знатные господа порой бывают удивительно тупы, никак им не втолкуешь, что остальной мир вовсе не обязан разделять их мнение... Ну что же, мы, кажется, проиграли, господа? Наши свидетели мертвы, у нас нет никаких доказательств...
- Проигранное сражение еще не означает проигранной войны, - сказал Каюзак.
- Согласен, - кивнул де Вард. - Каюзак, хоть и не светоч мысли, иногда выражается метко и умно. Беда только, что конца войны на горизонте что-то не видно...

Глава вторая
В Лондон, господа, в Лондон!

- Прекрасно, - сказал кардинал Ришелье с наигранным бесстрастием. - Просто великолепно. Вы ворвались в тот злокозненный дом, словно великие античные герои... я не называю имен этих героев, поскольку подозреваю, что для кое-кого из вас они останутся пустым звуком ввиду досадных пробелов в образовании... Но все равно, вы храбрецы, господа гвардейцы! Мои поздравления! Вот если бы только к вашей храбрости добавить толику здравого рассудка и сообразительности... Помилуйте, ну кто же врывается в дом, когда совершенно неизвестно, на какие сюрпризы можно наткнуться внутри и что за люди в доме находятся?!
Трое друзей стояли повесив головы и даже не пытались возразить, потому что упреки кардинала, каждый признавал это в глубине души, были совершенно справедливы. Дело они провалили позорнейшим образом...
- Кто-то из вас виноват больше, кто-то меньше, - продолжал кардинал, глядя на них ледяным взором. - Д'Артаньян, хотя и неплохо показал себя в известной поездке, все же неопытен в некоторых вещах, а потому заслуживает известной доли снисхождения. То же относится и к Каюзаку, чья сильная сторона, простите за невольный каламбур, заключается как раз в силе, а не в остроте ума. Но вы-то, де Вард! Вас никак не назовешь неопытным или тугодумом. Почему вы не отправились незамедлительно ко мне или Рошфору? За домом немедленно установили бы тайное наблюдение, и птичку можно было поймать в сеть без всяких вторжений наудачу... Куда вы смотрели, де Вард?
- Простите, монсеньёр, - удрученно произнес молодой граф, не поднимая глаз. - Я поддался моменту, показалось, что достаточно легкого усилия...
- Показалось... - с иронией повторил за ним Ришелье. - Не угодно ли узнать, мои прекрасные господа, что о вашем дружеском визите говорят обитатели дома? Или вам неинтересно?
Трое молчали, всей своей фигурой каждый старался выразить смирение, раскаяние и обещание не допускать подобных промахов впредь, - что вряд ли могло особенно уж смягчить сердце кардинала.
- Так вот, - сказал Ришелье. - Герцог Орлеанский успел пожаловаться королю. По его словам, в дом, который он снимал - он, а никакая не герцогиня! - неожиданно ворвались трое вдрызг пьяных гвардейцев кардинала по имени д'Артаньян, Каюзак и де Вард, сопровождаемые двумя головорезами подлого звания. Полагая себя, должно быть, победителями в завоеванной стране - это слова герцога, эти молодчики, совершенно распоясавшись, пытались совершить все вместе самое беззастенчивое насилие над несчастной Мари де Шеврез, которую герцог Орлеанский пригласил на обед вместе со своим добрым знакомым лордом Винтером, дворянином при английском посольстве. Когда означенный милорд, как подобает истому дворянину, решительно встал на защиту чести дамы, головорезы по наущению гвардейцев кинулись на него с обнаженным оружием и едва не убили. К счастью, герцог вмешался и прикончил обоих негодяев... Естественно, он просит королевской справедливости и примерного наказания виновных. Ну что же вы молчите, господа? Подумать только, кого я пригрел на своей груди! Дебоширов и пьяниц, насильников и буянов! Как вы только посмели покуситься на честь Мари де Шеврез, известной всему Парижу супружеской добродетелью и благонравием! Как у вас рука поднялась на эту нежную, невинную лилию?
- Ваше высокопреосвященство... - решился робко вставить словечко Каюзак. - Все было совсем не так...
- Я не сомневаюсь, - отрезал кардинал. - Вы знаете, что все было совсем не так. Я знаю, что все было совсем не так. Скажу больше: его величество тоже крепко подозревает, что все было совсем не так, поскольку "добродетели" Мари ему известны, о лорде Винтере он немного наслышан, а отношения его с герцогом Орлеанским... Ну и что? Разговоры пошли. Вам разве неизвестна магическая сила сплетни? Она убивала людей покрупнее вас... Не сомневайтесь: все наши недоброжелатели подхватят эту сплетню и разнесут ее во все уголки, преувеличивая и приукрашивая... И что теперь прикажете с вами делать?
Повисла долгая пауза, томительная и полная зловещей неизвестности, как горная тропка в ночном мраке.
- Что мне с вами делать? - продолжал Ришелье с ледяным спокойствием, означавшим у него крайнюю степень гнева. - Произвести в лейтенанты роты? Назначить интендантами провинций? Золотом орыпать? Ордена повесить на шею? Или, наоборот, лишить своего расположения отныне и навсегда?
Д'Артаньян с превеликим удовольствием провалился бы сквозь землю, будь это возможно, - как и его друзья.
- Поднимите головы, вы трое! - распорядился Ришелье. - Наберитесь смелости взглянуть мне в глаза!
Повиновавшись, д'Артаньян обнаружил вдруг, что кардинал улыбается довольно доброжелательно. Он тогда еще не знал, что столкнулся с одним из излюбленных воспитательных методов кардинала: Ришелье любил порой пролить на голову провинившегося ледяной душ, чтобы затем, дав прочувствовать вину и раскаяние, вполне благосклонно убедить в своем расположении. Разумеется, это не касалось по-настоящему серьезных проступков...
- Нужно признать, что вам повезло, господа, - сказал Ришелье почти весело. - Причем дважды. В первый раз - поскольку вы не провалили моего поручения, а всего лишь допустили неосмотрительность, действуя на свой страх и риск. Во второй раз - когда вы ушли живыми из того дома. Будь на месте Гастона кто-то более решительный, он, не колеблясь, прикончил бы вас там же с помощью Винтера - в самом деле, кто осмелится поставить перед судом Сына Франции? На ваше счастье, его высочество все же трусоват. Он способен лелеять самые, дерзкие и подлые замыслы, но когда речь заходит о том, чтобы своей собственной рукой избавиться от ненавистного ему человека, господин герцог всегда отступает... Его отец, Генрих Наваррский, вряд ли колебался бы в подобной ситуации. Так что вам крупно повезло, вы остались живы...
Чуточку осмелев, Каюзак проворчал:
- Кто же знал, что там этот чертов принц...
- Каюзак! - укоризненно воскликнул Ришелье. - Вы только что дважды совершили непростительный промах: во-первых, упомянули вслух о враге рода человеческого в присутствии облеченной духовным саном особы, а во-вторых, употребили по отношению к Сыну Франции совершенно неподобающий эпитет... Будьте любезны впредь выбирать слова... - и кардинал вновь улыбнулся. - Должен вам сказать, господа, что порой даже отрицательный результат способен дать очень полезные сведения. Не хочу, чтобы вы решили, будто я не сержусь вовсе. Я, право, сердит на вашу несообразительность и неосмотрительность. Но отдаю себе отчет, что даже если бы вы приволокли Винтера к полицейскому комиссару, его все равно пришлось бы отпустить очень скоро.
- Почему? - вырвалось у всех троих практически одновременно.
- Потому что эти ваши лакеи все равно не сошли бы за убедительных свидетелей, - отрезал Ришелье. - Имеется печальный опыт... Кто поверит словам какого-то жалкого простолюдина, особенно если у него самая подозрительная репутация? Показания лакеев - это безделица... Если бы обвинения можно было основывать только на этом, все было бы гораздо проще... Именно по этой причине, д'Артаньян, я не могу дать ход рассказу этой вашей девицы, сбежавшей от герцогини. Ну кто поверит какой-то деревенской простушке из Пикардии, утверждающей, что королева Франции занималась с ней непотребными вещами?! Гораздо больший вес имели бы показания, скажем, Мари де Шеврез, но это, как вы понимаете, нереально... Вот если бы удалось застать эту пару с поличным...
- Вот это, монсеньёр, мне представляется вполне реальным, - сказал де Вард. - При усердных трудах...
- Время покажет, - серьезно сказал Ришелье. - Госпожа де Ланнуа, приставленная мною к ее величеству, жаловалась, что королева что-то заподозрила и начинает ее избегать... Так вот, господа. С одной стороны, вы потерпели поражение. С другой же невольно узнали кое-что важное. Теперь мы знаем, что герцог Орлеанский, Мари де Шеврез и Винтер продолжают в самом сердечном согласии плести какие-то интриги. А это уже немало. Это позволяет заранее принять контрмеры, устроить капканы на иных тропках, мимо которых дичь ни за что не пройдет...
- Монсеньёр... - произнес д'Артаньян.
- Да?
- У меня не укладывается в голове... Герцог прекрасно знает, что Винтер и герцогиня хотели от него избавиться, и тем не менее...
Ришелье усмехнулся:
- Боюсь, д'Артаньян, вам никогда не стать политиком - вы не умеете спокойно относиться к таким вещам, как это умеет герцог. Между прочим, нельзя исключать, что он сам готовил их устранение в тот самый миг, когда они планировали его смерть... Политика, д'Артаньян, и не более того... Здесь не бывает ни друзей, ни врагов... Ну хорошо, оставим это. Я пригласил вас, господа, не столько выволочки ради, сколько для того, чтобы дать поручение. И уж его извольте выполнить в точности! Никакие оправдания приниматься не будут. Вы обязаны победить, вам понятно? В таком случае прошу внимания. Завтра утром вы все трое, прихватив с собой должным образом вооруженных слуг, отправитесь в Кале. Там на судне, капитан которого мне всецело предан, вы отплывете в Англию. В Лондон. Миледи Кларик и Рошфор уже выехали туда и, скорее всего, прибудут в Лондон раньше вас, но это не беда. У вас в запасе еще несколько дней, и вы сможете спокойно прожить их в Лондоне, не вмешиваясь ни в какие авантюры... особенно это касается Каюзака. Вы меня поняли, Каюзак?
- Конечно, монсеньёр, - смиренно проговорил великан. - Проживем спокойно... А потом?
- Потом вам тоже не придется впутываться в авантюры, - спокойно сказал Ришелье. - Вам нужно будет, получив от миледи Кларик крохотную вещицу, которую можно спрятать в кулаке, доставить ее в Париж и передать мне в руки. В этой вещице - судьба королевы... Я объясню подробно. У меня нет от вас в данном случае никаких тайн - когда человек точно знает, что именно ему предстоит совершить, он прилагает все силы... А вам необходимо знать, ради чего вы рискуете головами... да-да, головами! Через неделю в парижской ратуше городские старшины устраивают бал для королевской четы. Королева обязана будет посетить это празднество. Один из приближенных его величества, - при этих словах на его губах появилась тонкая улыбка, - словно бы невзначай сумел навести короля на мысль, что ее величеству ради такого случая непременно следует надеть подарок супруга - алмазный аксельбант из двенадцати подвесок...
- Но ведь они у Бекингэма! - воскликнул д'Артаньян, не сдержавшись.
- Именно, - с улыбкой кивнул Ришелье. - У Бекингэма. Который непременно наденет это украшение, отправившись на бал, который вскоре будет дан в Лондоне, в королевском дворце Хэмитон-Корт. Нет нужны покушаться на все украшение - поднимется шум, задуманное провалится... Достаточно будет, если миледи Кларик, улучив момент, срежет с плеча герцога две-три подвески. Этого вполне достаточно. Король их сразу узнает, даже если их будет не двенадцать, а всего две... Теперь понятно, что именно вам предстоит доставить во Францию?
- Безусловно, - сказал д'Артаньян, и двое других согласно склонили головы.
- Будьте предельно осторожны, господа. Дело может оказаться смертельно опасным. О вашей поездке никто не знает... но окончательно быть уверенным в сохранении полной тайны невозможно. Без сомнения, королева уже встревожена. Она попытается послать к Бекингэму гонцов - это первое, что придет в голову любому в ее положении. Перехватить этих гонцов всех до одного - моя забота. А ваша задача - привезти подвески. И, повторяю, друзья мои, - осторожность, осторожность и еще раз осторожность! В некоторых отношениях ваша миссия даже более опасна, чем военный поход. По крайней мере, на войне имеются четко обозначенные боевые порядки, и вы открыто отвечаете ударом на удар... Здесь же для вас главное - не победить противника, не ответить на его удар, а доставить подвески в целости и сохранности, не опоздав к назначенному дню, иначе все усилия пойдут прахом. Бекингэм - некоронованный владыка Англии, если он обо всем узнает и решит вам помешать, он сможет распоряжаться на этом туманном острове, словно сам король... Да и во Франции, на обратном пути, вы можете столкнуться с неожиданностями. Я ничего еще не знаю точно, но предпочитаю заранее предполагать самый худший оборот дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49