Еще бы, черт побери, солнце было уже высоко, а ведь она – звезда. Скорее всего, ей пришлось уехать на работу.
Сидя за овсянкой, я просматривал утренний выпуск «Геральд стандарт». Имя Уэверли в крупных заголовках не упоминалось: «ИЗДАТЕЛЬ ЗАДЕРЖАН ПО ОБВИНЕНИЮ В УБИЙСТВЕ». Довольно мягко. А имя значилось в подзаголовке: «Гордон Уэверли, издатель „Инсайда“, обвиняется в убийстве Финли Пайка».
Статья излагала факты ясно – и без излишних эмоций. Но все это было очень тщательно продумано. И выглядело не очень-то хорошо для Уэверли. О стрельбе и смерти Джи-Би Кестера было сказано вскользь, потому что в этом деле оставалось много неясного, но было уделено место его криминальной истории. Мое имя упоминалось в связи с тем, что я работаю на подозреваемого. И не было никаких упоминаний об Але Джанте, Лупоглазом и других людях, которые тогда сидели в том самом «империале».
В самом низу первой полосы были приведены данные о Финли Пайке, совсем не в скандальном аспекте. Сказано, что он был газетчиком, работал несколько лет в качестве пресс-агента, издавал рекламный журнал о телевидении, а потом перешел на работу к Уэверли.
А потом шло замечание, которое вызвало у меня небольшой шок:
«Мистер Пайк, помимо других обязанностей и авторства в популярной рубрике „Инсайда“ – „Смесь“, также лично писал рубрику „Строчки для страждущих“ под псевдонимом – пожалуйста, откройте колонку 4 секции А».
Я нахожу колонку 4 секции А и вижу: «Аманда Дюбонне».
Это было что-то новое, и я призадумался. Так вот оно что, ты, маленький урод. Так это, выходит, ты сочинял сентиментальные сопливые советы, как, например, этот, адресованный всеми позабытой сироте: «...так вот, дорогое дитя, не встречайся с ним больше, он тебе не нужен! Вырви его из своего кровоточащего сердца! И если снова захочешь покоя и симпатии, напиши мне. Я буду всегда здесь. Думай обо мне, дорогая, как о своей матери. Твоя Аманда».
Какая нежная мать этот Финли. Но его уже нет здесь, в этом он был не прав.
Надо же, подумал я. Скажу вам правду. Я никогда не мог понять странный образ мышления людей, которые обращаются к Аманде Дюбонне за советами по поводу их физических, умственных, духовных, психологических, патологических, онтологических Онтология – философское учение о бытии.

, астрологических и других самых невероятных проблем. Но конечно, если бы они писали даже в энциклопедию, заслуживали бы чего-то большего, чем писанина Финли Пайка.
Я прочитал статью до конца и не нашел ничего такого, что взволновало бы меня больше, чем этот факт. Да, взволновало. Потому что, может быть, в этой самой Аманде и крылся ключ к разгадке. Может, эта самая обиженная сирота или кто-то из ее братьев или сестер и убили Финли-Аманду. Если так, то это возможно признать убийством со смягчающими обстоятельствами. А я подумал, что это Гордон Уэверли мог устроить убийство Финли, что непростительно.
С такими невеселыми мыслями я и отправился на работу.
Я не пошел прямо к Уэверли. При таких обстоятельствах, прежде чем поговорить с клиентом, мне надо было узнать немного больше о том, что предшествовало известным событиям. Я хотел быть более уверенным в том, что он может оставаться моим клиентом.
Наташа Антуанетт снималась в фильме «Возвращение призрака липкой Мрази», и я обманным путем выведал, где сегодня состоятся съемки. Это должно было происходить в какой-то дыре, за десять миль отсюда. Я сел в «кадиллак» и отправился туда.
От автострады в сторону отходила какая-то грязная дорога. Проехав по ней некоторое расстояние, я заметил большое оживление справа от себя. Утреннее солнце блистало на хроме и никеле припаркованных машин, а за ними виднелись кинокамеры, стрелы для микрофонов, прожектора и рефлекторы. Туда и сюда сновали люди в ярких костюмах, многие из которых были цвета свежего мяса.
Клубы пыли от моего «кадиллака» сигнализировали им о моем прибытии, и мне не удалось бы подкрасться к этому месту незаметно, даже если бы я поставил себе такую задачу. В результате, когда я припарковал машину рядом с другими, меня уже поджидал низенький толстый парень с выражением раздражения на круглом лице.
– Мы здесь снимаем картину, вы же видите, – несколько чопорно заявил он.
– Я вижу, – любезно ответил я. – Вот поэтому-то я здесь. Я бы хотел поговорить с...
– Вы ни с кем не можете поговорить, приятель, – бесцеремонно перебил он меня. – Все люди заняты на площадке как раз...
– Я знаю, – ответил я уже менее любезно. – Но я не с какой-то мелочью. Хочу сказать пару слов самой Наташе Антуанетт, когда она будет бездельничать в перерыве между съемками. – Я вылез из «кадиллака» и посмотрел на него сверху вниз. – Идет?
– Ну, это от меня не зависит, приятель. Но... – замялся толстяк.
– Я обещаю не крутиться перед камерой, – добавил я.
– Послушай, приятель...
– Кончай называть меня «приятель»! Будь добр, – строго сказал я.
Он сделал шаг назад:
– Может быть... мы лучше спросим кого-нибудь. Слэйда или еще кого-то.
– Прекрасная мысль.
Он повернулся и пошел туда, где стояли люди и было сгруппировано оборудование. Я последовал за ним. Как оказалось, не все участники съемок в этот момент были в центре площадки. Я узнал Джереми Слэйда, который, стоя ко мне спиной, разговаривал с сидевшим на парусиновом стуле директором картины. В нескольких шагах справа от них стояла группа артистов в сорок или пятьдесят человек, одни в обличье монстров, другие – почти голые, но, надо признаться, неплохо сложенные. Это были самые симпатичные начинающие звезды, которые всегда фигурировали в фильмах Слэйда. Мне показалось, что цвет костюмов был выбран с учетом цвета тела молоденьких артисток.
Одна из самых заметных – полураздетая красотка амазонка с большим бюстом. Не стесненная никакими условностями, она уже снималась в двух предыдущих сериях «Мрази». У нее было невероятное имя – Вивиан Вирджин. Вивиан была той самой молодой актрисой, по милости которой произошла задержка столь дорогих съемок последней картины Слэйда. Я не уверен, что женщине на самом деле было так плохо. Я слышал, что она была «больна», а в Голливуде это может означать все, что угодно. От простого ларингита до головной боли после неумеренной дозы алкоголя.
Парень, который встретил меня на автостоянке, прошел к Слэйду, и я на некоторое время потерял его из виду. Зато я заметил Наташу Антуанетт, которая сидела недалеко от Вивиан Вирджин. Я махнул рукой и направился прямо к ней. В этот момент съемки не вели, и я не думал, что могу кому-нибудь помешать. Наташа помахала рукой в ответ и улыбнулась.
Они вместе с другой девушкой сидели на полотняных шезлонгах под пляжным зонтиком. Нат была высокой темноволосой красавицей с изумительной фигурой. Одетая в белую греко-венерианскую тунику с глубоким вырезом спереди, открывавшим грудь ровно настолько, чтобы это удовлетворило блюстителей морали, – правда, ей только не следовало нагибаться, – девушка притягивала к себе мужские взоры. Туника была длиной до лодыжек, но она несколько распахнулась и открывала неполные, но прекрасных очертаний ноги.
Я остановился около нее и поздоровался.
– Привет, Шелл, – ответила она глубоким, мягким голосом. – Не ожидала тебя здесь увидеть.
– А я и сам не ожидал, что попаду сюда, – признался я.
– Будь как дома. Не уходи до моего танца, – попросила красотка.
Наташа снова улыбнулась и сверкнула в мою сторону черными глазами. О, этот взгляд – фантастический, вызывающий, словно черные бриллианты в пламени. Просто сатанинский, с затаенным огнем. Этот взгляд был способен пробить лондонский туман, он мог обезоружить любого мужчину и заставить закипеть его кровь.
И моя кровь тоже была готова закипеть, но Наташа перенесла взгляд с меня на девушку, которая сидела вместе с ней под зонтом.
– Этот здоровенный парень – Шелл Скотт, Шерри, – представила она. – Шелл, Шерри Дэйн.
– Здравствуйте, – поздоровался я.
– Хэлло, мистер Скотт, – прощебетала подруга Наташи.
– Называйте меня Шелл, пожалуйста, будто мы старые друзья.
– Хорошо, мне это нравится.
А мне понравилось то, что ей это нравится. У этой девушки были примерно все те же достоинства, что и у Наташи, но только в другой пропорции – она была пониже Наташи. И уж конечно, светлее по цвету кожи, потому что в фильме она играла венерианку более низкого класса. У нее тоже была туника, как и у Наташи, но длиною только до колен. Это когда она стояла. А когда сидела, туника намного не достигала колен. Очень даже намного.
И если глаза Наташи, казалось, излучали свет, отраженный от другого мира, то взгляд Шерри излучал то самое электричество, которое и заставляет мир вертеться. Этот взгляд был чистым и ясным, ярко-голубым. Именно такой мог быть у самого дьявола, если бы он был ослепительно красивой и дружески настроенной к вам женщиной.
Но мне нельзя было восхищаться этим взглядом, каким бы возбуждающим он ни был. Я пришел сюда по делу. Но могло случиться так, что Наташа не захотела бы говорить о событиях прошлой ночи в присутствии третьего лица. Поэтому я сказал:
– Нат, раз уж ты не занята в этот момент, то могу ли я сказать тебе пару слов нае...
И это было все, что я успел сказать.
Чья-то рука железной хваткой, словно щупальцами осьминога, схватила меня за левый бицепс и повернула кругом. А мне очень не нравится, когда меня хватают руками, даже когда это делают близкие друзья.
Поэтому я вовсе не улыбался, когда вновь стал крепко на ноги и глянул в лицо человеку, который позволил себе схватить меня. Это был постановщик Джереми Слэйд. Я сказал ему:
– Больше так не делайте.
Но прежде, чем я успел это произнести, он зарычал:
– Какого черта вы тут вытворяете?
Я немного пожевал губами, глубоко вздохнул и чуть поостыл. В конце концов, это была его картина. Если он захочет выставить меня отсюда, то будет прав и мне не на что будет пожаловаться.
Поэтому я сказал:
– Просто хотел поздороваться со старыми друзьями. – Потом перевел взгляд на Шерри и добавил: – И с новыми тоже.
Слэйд снова схватил меня за руку и приказал:
– А теперь идите отсюда.
Я сжал пальцы.
– Угу. Только не надо хватать за руки. – Я попытался улыбнуться. – Сейчас пойду.
Он что-то проворчал, повернулся и вышел на открытое место, где никого не было, а потом повернулся лицом ко мне.
Этот человек был широк в плечах и узок в талии. Он выглядел плотным и здоровым, но на его лице застыло, казалось, навсегда хмурое выражение. Как у астронавта, который поднимается в космическом корабле. Смесь какой-то решимости, воинственности и мученичества. Словно мужчина сорокового размера втиснулся в шорты тридцатого размера. Так или иначе, но казалось, что его черты отражают чувство сдавленности, удушья и тупой боли.
Это, может быть, и объясняло, почему у него был такой тембр голоса, похожий то ли на высокий свист, то ли на птичий щебет, что совсем не сочеталось с его массивной грудью и мощной шеей. Даже для истощенной кошки такой голос показался бы очень слабым, а когда Слэйд открывал рот, то было похоже, что это маленькая птичка хочет побеседовать со своими пернатыми друзьями.
Я сказал режиссеру, кто я такой и что хотел поговорить с Наташей, а он прощебетал в ответ:
– А о чем вы хотите с ней поговорить?
– Ничего важного, мистер Слэйд. Просто хотел подкрепить информацию, данную мне клиентом.
– Каким клиентом? – поинтересовался он.
– Я предпочел бы не называть его...
Он так хмуро посмотрел на меня, как будто за все это ему придется выложить пару тысяч долларов. А когда Слэйд так хмурился, это много значило. У него были такие большие и такие спутанные брови, что блоха могла родиться и умереть там, так и не увидев дневного света. Они выглядели как одна длинная и густая бровь, потому что срослись посередине, и из этих пучков волос торчал длинный и жесткий нос, словно рог носорога.
Наконец режиссер поднял брови и разлепил губы.
– Так вы не назовете его, – сказал он. – Ну, я догадываюсь, ведь это ваш бизнес.
Я утвердительно качнул головой.
Слэйд некоторое время помолчал.
– Ну ладно, о'кей. Вы сможете поговорить с ней, но только после того, как мы снимем сцену танца.
– А когда это будет? – поинтересовался я.
– Скорее всего, этим утром. Зависит от того, помнят ли свои слова эти идиоты, как они будут работать. Может быть, это займет час. Если нам повезет.
Он не показался мне везучим человеком, а скорее таким, которого преследуют неудачи. Я уже говорил о задержке, которая была на съемках его предыдущего фильма, когда артистка, игравшая вторую роль, на несколько дней выбыла из обращения. А теперь, прямо после начала съемок этой серии, задержка могла случиться уже по вине самого Слэйда. На этот раз съемки начались в среду, 1 апреля, – как раз в День дураков. А вечером в следующую субботу, когда прошли по графику всего три дня съемок, Слэйд не смог правильно проехать поворот на горной дороге по пути домой и свалился в глубокий скалистый каньон. По крайней мере, его новенький «кадиллак» рухнул туда – сам Слэйд, согласно газетным отчетам, которые я читал, успел выскочить из машины. Он отделался разбитой головой и многочисленными ушибами и царапинами. Я знаю, что несколько дней он носил руку на повязке, но теперь был счастлив, что снимает третью серию своей «Мрази». Если, конечно, можно быть счастливым по такому поводу.
Я спросил:
– Ничего, если я подожду?
Он пожал плечами:
– Покрутитесь вокруг, если хотите. Но только держитесь подальше от Наташи, пока она не сыграет свою сцену. – Он сделал паузу и добавил: – Эта девушка адски темпераментна, и я не хотел бы, чтобы вы или кто-нибудь другой потревожили ее до съемки. Если это случится, то мне придется самому показать вам свой темперамент.
Режиссер сказал это так, что можно было понять: если Наташе помешают, то произойдет нечто страшное, вроде затмения солнца и луны. Черт возьми, она и в самом деле немного диковата. Но совсем не является фитилем к всеобщему возгоранию.
Тем не менее я сказал:
– Все понятно. Спасибо, мистер Слэйд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25