Евреев ограбили и изгнали еще в 1290 г. Флорентийские банкиры, нашедшие деньги для первого вторжения, пострадали от королевского банкротства. Все усилия не только двора, но и парламента состояли в том, чтобы обеспечить сбор скромной суммы наличных денег, без которых рыцари не могли сесть на коней, а лучники – натянуть свои луки. И здесь под рукой оказался обильный источник средств. Наиболее богатой и лучшим образом организованной предпринимательской группой в Англии были торговцы шерстью, жаждущие прибылей от войны. Была создана монополия торговцев, названная Стейпл (Staple), обязанная экспортировать шерсть через определенный город, выбираемый время от времени королем в зависимости от его потребностей и суждений. Такая система давала монарху удобное и гибкое средство контроля. Налоги на торговлю шерстью, сосредоточенной в его руках в одном из портов, гарантировали важный доход, не зависящий от парламента. Более того, державшие монополию купцы объединились в корпорацию, заинтересованную в войне, зависящую от короля и способную давать ему взаймы деньги в обмен на существенные уступки. Такое развитие дел не встретило одобрения парламента, где были представлены интересы более мелких торговцев шерстью. Они пожаловались на то предпочтение, которое корона проявила по отношению к монополистам, и указали на угрозу власти парламента, возникшую с сосредоточением в руках короля независимых ресурсов.
К весне 1346 г. парламент наконец оказался способен решить вопрос о налогах, необходимых для финансирования нового вторжения. Армия была перестроена на более эффективной основе, старые части получили свежее пополнение, отобранное с особой тщательностью. Двенадцатого июля 1346 г. у Сен-Вааста, в Нормандии, высадились, не встретив никакого сопротивления, 2400 конных рыцарей, 12 тысяч лучников и других пехотинцев. На этот раз перед ними ставилась важная цель – захватить внезапным броском ни более ни менее как сам Париж. Эта цель держалась в глубокой тайне, даже армия полагала, что направляется в Гасконь. Некоторое время французы никак не могли собрать достаточно сил, чтобы остановить нашествие. Пал Кан, а Эдуард продолжал наступать, предавая все огню и разоряя земли, до самых стен Парижа. Но к этому времени там уже сконцентрировалась вся мощь французской монархии. Огромное войско, включавшее в себя все французское рыцарство и превышавшее английское примерно в три раза, сосредоточилось в районе Сен-Дени. Шансы Эдуарда на преодоление такого противника, за которым стояли мощные стены столицы, были невелики. Король Филипп пригласил английского монарха самому выбрать место на берегу Сены для сражения.
Бросок не удался, и армии ничего не оставалось, как отступить. За четыре дня она покрыла расстояние в 60 миль. Французы шли параллельным курсом на юг, не позволяя англичанам спуститься в долину Сены. Теперь последние направлялись к Сомме в надежде перейти через нее между Амьеном и морем. В те дни воды разливались широко, и одолеть реку, окруженную болотами, можно было только по длинным мостам и гатям. Все они оказались разрушенными или находились в руках пикардийцев. Четыре попытки найти переход в разных местах закончились неудачей. Авангард французской армии уже прибыл в Амьен. Эдуард со своим войском, предпринявший столь дерзкий и рискованный прыжок, оказался запертым в треугольнике между Соммой, побережьем моря и французами. Никаких способов перевести флот и транспортные корабли в какую-нибудь удобную бухту изыскать не удалось. Переход через Сомму у ее устья представлял собой отчаянное предприятие. Переправа была очень длинной, а опасные и сильные приливы сокращали приемлемое для форсирования время до нескольких часов в день.
Кроме того, сама переправа охранялась силами, достигавшими по некоторым оценкам 12 тысяч человек. «Король Англии, – говорит Фруассар, – мало спал в ту ночь, но, поднявшись в полночь, приказал трубить. Вскоре все было готово, и, погрузив имущество, они выступили на рассвете и достигли переправы к восходу солнца, но прилив был так высок, что перейти они не смогли». К полуночи, когда наступил отлив, стало ясно, что силы неприятеля велики, но задержка означала гибель, и король приказал своим командующим идти в воду и пробиваться к другому берегу. Французы оказали упорное сопротивление. Пикардийские рыцари выдвинулись вперед и встретили англичан на песчаных отмелях. «Похоже, что в воде они сражались с таким же успехом, как и на суше». В тяжелом бою, когда человек, облаченный в тяжелые доспехи, мог погибнуть очень легко, англичане все же преодолели реку. Тяжелые потери нанесли им генуэзские арбалетчики, сдерживавшие наступавших до тех пор, пока не показали свое мастерство лучники. Так армии короля Эдуарда удалось вырваться из западни.
Филипп, возглавивший свое 30-40-тысячное войско, упорно продолжал преследование. Долгое время он надеялся, что сумеет нанести дерзким англичанам удар в спину, настигнув их при переходе через Сомму. Узнав, что противник ушел на другой берег, он созвал военный совет. Находящиеся при нем командующие – учитывая, что был прилив, – высказались за то, чтобы подняться к Аббевиллю и перейти реку по мосту, находившемуся в руках англичан. В соответствии с этим решением они выступили к Аббевиллю, расположившись там на ночь.
Эдуард и его армия прекрасно понимали, что опасность близка. В ту ночь англичане радовались: в окрестностях хватало пищи, и король собрал своих военачальников на ужин, а затем пригласил вместе помолиться. Всем было ясно, что удержаться на берегу без сражения не удастся. Оставалось только одно: биться в невыгодных для себя условиях. Король и принц Уэльский, впоследствии прославившийся как Черный Принц, отстояли все службы. Король молился за то, чтобы в надвигающейся битве сохранить свою честь, даже если придется погибнуть. На рассвете он встал во главе 11-тысячной армии, разделенной на три части. Верхом на небольшой лошади, с белым жезлом в руке и золотисто-алой накидкой поверх доспехов Эдуард проехал вдоль рядов, «ободряя воинов и умоляя армию охранить его честь и защитить его право. Он говорил это так мило и с таким ясным выражением лица, что все, кто приуныл, утешились, видя и слыша его... Они спокойно поели и выпили воды... и уселись на землю, положив перед собой шлемы и луки, чтобы быть посвежее, когда появится неприятель». Позиция на открытой пологой возвышенности не давала особых преимуществ, но лес Креси прикрывал англичан с флангов.
На восходе солнца того же дня, субботы 26 августа 1346 г., король Филипп прослушал службу в монастыре Аббевилля, и вся его огромная по тем временам армия устремилась вперед, навстречу цели. Для разведки выслали четверых рыцарей. Около полудня король, вышедший с основной массой войска на дальний берег Соммы, получил их доклады. Англичане приняли боевой порядок и намерены сражаться. Предусмотрительный Филипп решил остановиться на день, подтянуть тылы, сформировать боевые ряды и утром атаковать. Его прославленные военачальники разнесли этот приказ по всей армии. Но мысль о том, чтобы оставить – пусть даже на день – в покое ненавистного врага, столь долго уходившего от преследовавших его превосходящих сил, а теперь вынужденного принять бой, была невыносима для французской армии. Кто может поручиться, что завтра утром они не обнаружат лагерь англичан покинутым? Движение вперед стало неконтролируемым. Все дороги и тропы от Аббевилля до Креси оказались забитыми марширующими колоннами. Приказу Филиппа подчинились некоторые, отвергли его – большинство. В то время, когда одна часть послушно оставалась на месте, гораздо большие массы людей катились вперед, через отдыхающих или подходящих, и около 5 часов пополудни вышли к английской армии, расположившейся на покатых склонах Креси. Здесь они остановились.
Зрелище двух огромных армий воодушевило короля Филиппа, прибывшего на место. Солнце уже стояло низко, но тем не менее все были преисполнены решимости идти в бой. Впереди французской армии располагались 6 тысяч генуэзских арбалетчиков. Они получили приказ пройти через плотные ряды всадников и своими стрелами нарушить боевой порядок врага, чтобы подготовить атаку конницы. Генуэзцы промаршировали в полном боевом строю 18 миль, неся на себе тяжелое оружие и запас стрел. Уставшие после перехода, они объяснили, что находятся не в лучшем состоянии. Но граф д'Алансон, преодолевший то же расстояние верхом, не пожелал прислушаться к их жалобам. «Вот что получается, – воскликнул он, – когда нанимаешь таких мошенников, которые отступают, когда от них что-то требуется». Вперед, генуэзцы! В этот момент, когда арбалетчики потянулись на передовую, сопровождаемые презрительными взглядами французов, солнце скрылось за тучами и на оба войска обрушился короткий ливневый дождь. Словно дурное предзнаменование, над армией короля Филиппа пролетела большая воронья стая, оглашая воздух пронзительными криками. Намочив арбалеты генуэзцев, дождь прекратился так же быстро, как и начался, и выглянувшее заходящее солнце ударило ярким светом в спины англичан и глаза их противников. Оно, как и вороны, было не на стороне французов, но, в отличие от птиц, сыграло впоследствии куда более значительную роль. Генуэзцы, растянувшись в шеренгу, издали громкий крик, продвинулись вперед на несколько шагов, снова прокричали и снова пошли навстречу врагу. В следующий миг они выпустили свои стрелы. Над английскими линиями повисла тишина. В то же время лучники, 6 или 7 тысяч человек, занимавшие позиции на обоих флангах и прежде стоявшие неподвижно, сделали шаг вперед, натянули луки и вступили в бой. Они «выстреливали свои стрелы с такой силой и быстротой, – пишет Фруассар, – что казалось, идет снег».
Эффект, произведенный огнем лучников на генуэзцев, оказался сокрушительным: с расстояния, недостижимого для их оружия, они в течение нескольких минут были расстреляны и понесли огромные потери. Земля покрылась сотнями тел убитых и раненых. Дрогнув под этим смертоносным шквалом стрел, подобного которому еще не видела ни одна война, уцелевшие арбалетчики устремились назад, на уже приготовившихся к атаке французских рыцарей и пехоту, которые стояли вне пределов досягаемости англичан. «Убейте этих негодяев, – в ярости закричал король Филипп, – они только закрывают нам дорогу!» По всему фронту французская конница наступала среди отступающих генуэзцев, рубя их своими мечами. Постепенно они приблизились к англичанам на близкое расстояние. Ураган стрел обрушился на них, пронзая доспехи и поражая людей и коней. Доблестные эскадроны из задних рядов вторгались в эту сумятицу, и на всех французов падал град стрел, вздымая на дыбы коней и устилая поле богато одетыми воинами. Повсюду царил жуткий беспорядок. Наступил черед валлийцев и корнуоллцев. Их легкая пехота просочилась через сомкнутые ряды лучников и выступила вперед, вооруженная длинными ножами. Они «нападали на графов, баронов, рыцарей и убили многих, что потом разгневало короля Англии». За убитых можно было бы получить хороший выкуп.
В этой мясорубке пал союзник короля Филиппа, слепой король Богемии, приказавший своим рыцарям привязать его уздечку к их, чтобы и он смог нанести удар собственной рукой. Так, сжатый с двух сторон, король понесся в атаку. Пали оба, человек и конь, и на следующий день их тела нашли рядом. Его сын, принц Карл Люксембургский, называвший себя Римским королем, так как являлся выбранным императором Священной Римской империи, оказался более осмотрительным и, видя, как обстоят дела, постарался незаметно покинуть поле боя. Французы перешли в общее наступление. Тяжелую французскую, немецкую и савойскую конницу вели на английские шеренги граф д'Алансон и граф Фландрский. Держась как можно дальше от стрелков, им удалось пробиться к позициям принца Уэльского. Врагов было так много, что сражавшиеся рядом с принцем послали к ветряной мельнице, откуда король Эдуард руководил битвой, за подкреплениями. Но король не пожелал поделиться резервом, сказав: «Пусть мальчик заработает себе звание рыцаря», – что он и сделал.
Битва при Креси. Бой английских лучников и генуэзских арбалетчиков
Часто упоминается и еще один случай. Один из рыцарей сэра Джона Геннегау, восседавший на черном коне, полученном в подарок от короля Филиппа, удачно избежал стрел и пробился через английские ряды. Дисциплина их была такова, что ни один человек не шелохнулся, чтобы свалить его, и рыцарь, объехав тыл, возвратился в конце концов к французам. Атаки конницы на англичан следовали одна задругой, пока на поле не опустилась кромешная тьма. Но и потом всю ночь свежие отряды отважных воинов, решивших не уходить не нанеся удар, пробивались вперед, отыскивая путь наощупь. Все они погибли, потому что в тот день англичане не брали пленных и не проявляли жалости, даже вопреки желанию короля.
Когда наступила ночь, Филипп обнаружил, что в его распоряжении не более шестидесяти рыцарей. Сам он был легко ранен одной стрелой, а конь под ним пал от другой. Сэр Джон Геннегау, подведя ему другого коня, ухватился за уздечку и заставил Филиппа силой покинуть поле битвы, следуя хорошо известному принципу, который он, по словам Фруассара, проиллюстрировал в точности, дожив до дня, следующего за сражением. Когда к утру король достиг Амьена, рядом с ним осталось всего пять баронов.
«Когда в эту субботнюю ночь англичане перестали слышать топот коней и крики... они решили, что поле битвы осталось за ними и враг разбит. Они развели большие костры и запалили факелы, потому что ночь была темная. Король Эдуард, который за весь день так и не надел шлем... подъехал к принцу Уэльскому, которого обнял и расцеловал, и сказал: «Милый сын, Господь дал тебе стойкость. Ты мой сын... Ты хорошо проявил себя и достоин быть владыкой». Принц низко поклонился и смиренно преподнес всю честь победы королю, своему отцу».
Утром в воскресенье поле битвы окутал туман, и король послал сильный отряд из пятисот копейщиков и двух тысяч лучников, чтобы узнать, что впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66