Ганнибал поднял полевой бинокль, когда-то принадлежавший его отцу.
Дом Владиса Грутаса был построен в 1938 году в стиле бау-хаус Архитектурный стиль, одно из направлений конструктивизма.

на участке пахотной земли с видом на реку Эсон. В войну он был заброшен и, поскольку не имел свесов крыши, теперь страдал от темных пятен на белых стенах. Весь фасад и одна боковая стена были заново покрашены в слепяще-белый цвет, а возле еще не покрашенных стен возвышались строительные леса. Во время оккупации дом служил немцам в качестве штаба, и они усилили его защитную ограду.
Дом представлял собой куб из бетона и стекла и был огорожен сеткой и колючей проволокой по всему периметру участка. Въезд прикрывала бетонная сторожка у ворот, она выглядела как настоящая долговременная огневая точка. Узкое, похожее на щель окно в фасадной стене было несколько приукрашено висящим под ним ящиком с цветами. Пулемет, установленный в этом окне, мог бы простреливать всю дорогу, сдвинув цветы в сторону стволом.
Из сторожки вышли двое мужчин – первый блондин, второй с темными волосами и весь в татуировках. С помощью зеркала, укрепленного на длинном шесте, они обследовали днище грузовика. Плотникам пришлось вылезти из машины и предъявить свои удостоверения личности. При этом все много махали руками и пожимали плечами. Потом охранники все же пропустили грузовик во двор.
Ганнибал проехал на мотоцикле до небольшой рощицы и поставил его в кустах. Отключил систему зажигания, сняв минусовую клемму и спрятав ее, и положил на седло записку, что ушел за запчастями. За полчаса он добрался до шоссе, проголосовал и отправился на попутке обратно в Париж.

* * *

Погрузочная платформа фирмы «Габриэль инструмент ко.» расположена на улице Паради между магазином электротоваров и мастерской по ремонту изделий из хрусталя. Последним заданием грузчиков фирмы в этот день было погрузить в грузовик Милко кабинетный рояль «Бозендорфер», а также вращающийся табурет к нему, упакованный отдельно. Ганнибал подписался в накладной «Жигмас Милко», неслышно произнеся это имя, пока ставил подпись.
Был конец рабочего дня, и собственные грузовики фирмы возвращались «домой». Ганнибал увидел, как из одного выбралась женщина-водитель. Она неплохо смотрелась в своем комбинезоне, богато отделанном воланами и рюшами – весьма по-французски. Она вошла в здание конторы и через несколько минут появилась уже в блузке и спортивных брюках, неся свернутый комбинезон под мышкой. Уложила его в корзинку у седла своего маленького мотоцикла. Почувствовав на себе взгляд Ганнибала, повернулась к нему лицом – мордочка типичного парижского гамена Гамен (фр. жарг. gamin) – уличный мальчишка, безотцовщина, шпана.

. Достала сигарету, он дал ей прикурить.
– Merci, месье... Зиппо.
Женщина была настоящей француженкой, к тому же явно воспитанной улицей – живая, подвижная, так и стреляющая глазками; сигарету к губам она подносила преувеличенно изящным жестом.
Рабочие, подметавшие погрузочную платформу, изо всех сил пытались разобрать, что они там говорят, но до них доносился только смех. Пока они разговаривали, она смотрела Ганнибалу прямо в глаза, и ее кокетство мало-помалу испарялось. Она вроде как совершенно пленилась им, он ее словно загипнотизировал. Потом они вместе пошли по улице к ближайшему бару.

* * *

Мюллер отсиживал свою смену в сторожке вместе с еще одним немцем по фамилии Гассман, который недавно закончил срок службы в Иностранном легионе. Мюллер пытался убедить его сделать татуировку, когда на дороге появился грузовик Милко.
– Зовите сюда триперного доктора – Милко вернулся из Парижа, – сказал Мюллер.
У Гассмана глаза были получше.
– Это не Милко, – заметил он.
Они вышли наружу.
– А где Милко? – спросил Мюллер у женщины, сидевшей за баранкой.
– А мне-то откуда знать? Он мне заплатил, чтобы привезти вам рояль. Сказал, что вернется через пару дней. Давайте вытащите из кузова мой мото, вы ж вон какие здоровые мужики!
– Кто вам заплатил?
– Месье Зиппо.
– То есть Милко?
– Точно, Милко.
Позади пятитонки остановился грузовик развозчика из магазина и стал дожидаться своей очереди. Развозчик аж дымился от нетерпения и барабанил пальцами по рулю.
Гассман поднял брезент над задним бортом пятитонки. Увидел рояль в упаковке и еще один яшик с надписью: «Для винного погреба. Хранить в прохладном месте». К боковому борту был привязан мотоцикл. Дощатый щит лежал на дне кузова, но мотоцикл было проще спустить на руках.
Мюллер подошел, чтобы помочь Гассману управиться с мотоциклом. Потом повернулся к женщине:
– Выпить хотите?
– Только не здесь, – ответила она, усаживаясь в седло мотоцикла.
– Ваш мото, кажется, слегка попердывает, – сообщил Мюллер ей вслед, когда она уже отъезжала.
– Такими изящными словечками тебе ее не закадрить, – заметил второй немец.

* * *

Настройщик роялей был очень похож на скелет – с почерневшими зубами и навсегда зафиксированной на ротовом отверстии улыбкой, как у Лоуренса Уэлка Лоуренс Уэлк (1903 – 1992) – американский музыкант, импресарио, руководитель оркестра и шоумен.

.
Когда он покончил с настройкой черного «Бозендорфера», то переоделся в свой древний фрак и нацепил белый галстук-бабочку, а потом вышел в гостиную, чтобы играть на пианино гостям Грутаса, собравшимся на коктейль. Пианино издавало ужасно резкий, режущий ухо звук, поскольку стояло на кафельном полу и в окружении огромных стеклянных панелей, которыми был украшен и отделан весь дом. Полки в книжном шкафу из стекла и металла, стоявшем рядом с пианино, дребезжали в тон каждой взятой ноте ля, а когда он немного передвинул книги, стали дребезжать в тон каждой си-бемоль. При настройке он воспользовался кухонным табуретом, но не пожелал на нем сидеть во время игры.
– На чем я буду сидеть? Где фортепианный табурет? – спросил он у служанки, которая пошла узнать у Мюллера. Мюллер нашел ему кресло нужной высоты, но оно было с подлокотниками. – Мне же придется играть, широко расставив локти! – заявил настройщик.
– Заткнись и играй американский джаз, – сказал ему Мюллер. – Хозяин устраивает коктейль-парти по-американски и желает, чтобы были музыка и пение.
На фуршет с коктейлями собралось тридцать гостей – все замечательные в своем роде отбросы и обломки, оставшиеся от войны. Там был и Иванов из советского посольства, одетый в слишком хорошо сшитый костюм, каких не должно быть у государственных служащих. Он разговаривал с американским сержантом, который вел бухгалтерию в американском армейском магазине в Нейи. Сержант был в сидевшем мешком костюме в крупную клетку и такого же цвета, как вскочивший у него на носу здоровенный прыщ. Епископа, приехавшего из Версаля, сопровождал его помощник, который все время грыз ногти.
Под безжалостным светом люминесцентных ламп черный костюм епископа приобрел зеленоватый оттенок протухшего ростбифа, как заметил Грутас, целуя кольцо святого отца. Они немного поговорили об общих знакомых в Аргентине. В гостиной здорово пованивало вишистским режимом.
Настройщик, он же пианист, одарил толпу собравшихся улыбкой скелета и начал весьма приблизительно наигрывать и напевать некоторые песни Коула Портера Коул Портер (1891 – 1964) – американский композитор. Ниже приводятся слова из его песни к кинофильму «Ночь и день».

. Английский был его четвертым иностранным языком, так что ему время от времени приходилось выдумывать собственный текст.
– Ночью и днем только ты мое солнце, – пел он. – Ты под луной, лишь ты одна...

* * *

В подвале было почти совсем темно. Единственная лампочка горела возле лестницы. Сверху чуть доносились звуки музыки.
Одну стену подвала целиком занимал стеллаж для бутылок с вином. Возле него стояло несколько ящиков, некоторые были открыты, и из них вываливались стружки. На полу рядом с роскошным музыкальным автоматом с последними патефонными пластинками и кучей никелевых монет, чтобы совать в его щель, валялась новенькая кухонная раковина из нержавейки. Сбоку у стеллажа стоял длинный ящик с надписью «Хранить в прохладном месте». Из ящика донесся еле слышный скрип.

* * *

Пианист забренчал фортиссимо, чтобы заглушить собственное пение, поскольку слова были явно не совсем те: «Я ли уйду, или ты уйдешь, это не важно, моя дорогая, даже в разлуке я буду помнить тебя ночь и де-е-ень»...
Грутас переходил от одних гостей к другим, пожимая руки. Чуть кивнув Иванову, он пригласил его в библиотеку. Это было модерновое помещение со стеклянными полками металлических стеллажей, с письменным столом на решетчатых стальных ногах и со скульптурой Энтони Куинна Энтони Куинн (1915 – 2001) – американский актер, дважды лауреат премии «Оскар». Известен также своими живописными и скульптурными работами в стиле импрессионизма.

«Логика – это женская задница» в подражание Пикассо. Иванов стал ее внимательно рассматривать.
– Любите скульптуру? – спросил Грутас.
– Мой отец был смотрителем в музее в Санкт-Петербурге – когда он еще был Санкт-Петербургом.
– Можете потрогать, если хотите, – предложил Грутас.
– Спасибо. Техника для Москвы готова?
– Шестьдесят холодильников в данный момент уже идут в Хельсинки. «Келвинейтор». А у вас что для меня есть? – Грутас не мог не прищелкнуть пальцами.
Из-за этого щелчка Иванов заставил Грутаса ждать ответа, пока он изучал каменные ягодицы.
– На этого парня у нас в посольстве никаких данных нет, – ответил он наконец. – Он получил визу в Литву, предложив написать статью для «Юманите». Идея заключалась в том, чтобы рассказать, какие блестящие результаты принесла коллективизация, когда у его семьи забрали все пахотные земли, и как счастливы крестьяне, переехав жить в город и работая на строительстве канализационных систем. Аристократ принимает революцию.
Грутас засопел.
Иванов положил на стол фотографию и подтолкнул ее к Грутасу. На фото были леди Мурасаки и Ганнибал возле ее многоквартирного дома.
– Когда сделан снимок?
– Вчера утром. Милко тоже был там с моим человеком, который снимал. Этот парень Лектер – студент, он работает по ночам и спит прямо в помещении медицинского факультета. Мой человек все показал вашему Милко. Больше я ничего про это знать не желаю.
– Когда вы в последний раз видели Милко?
Иванов резко поднял голову:
– Вчера. Что-то не так?
Грутас пожал плечами:
– Может, и нет. Кто эта женщина?
– Его мачеха или что-то в этом роде. Она прелестна, – сказал Иванов, прикасаясь пальцами к каменным ягодицам.
– У нее задница такая же, как эта?
– Не думаю.
– Французская полиция у вас появлялась?
– Инспектор по фамилии Попиль.
Грутас вытянул губы и на минуту, казалось, забыл, что Иванов стоит рядом с ним.

* * *

Мюллер и Гассман присматривали за толпой гостей. Они принимали у них пальто и смотрели, чтобы кто-нибудь что-нибудь не украл. В гардеробной Мюллер ухватился за галстук-бабочку Гасссмана, оттянул ее – она была на резинке, – повернул на пол-оборота и отпустил. Бабочка со щелчком вернулась на место.
– Можешь ее раскрутить, как маленький пропеллер, и полететь, как фея? – спросил Мюллер.
– Еще раз за нее схватишься, так врежу, что она станет для тебя дверной ручкой на пути в ад, – пообещал Гассман. – Ты на себя посмотри! Заправь рубашку в штаны! Ты что, никогда в армии не служил?!
Потом им пришлось помогать развозчику из магазина погрузить в кузов посуду и остатки пиршества. Относя складной банкетный стол обратно в подвал, они не заметили под лестницей раздутую резиновую перчатку, подвешенную над тарелкой с каким-то порошком, от которой тянулся запальный шнур к трехлитровой жестяной банке, в которой когда-то был лярд. В подвале у Грутаса температура была градусов на пять ниже, чем на медицинском факультете.

52

Служанка раскладывала шелковую пижаму Грутаса на постели, когда он позвал ее, требуя полотенце.
Служанка не любила носить полотенца Грутасу в ванную, но он всегда звал ее и требовал этого. И ей приходилось идти туда, но вот смотреть она была не обязана. Ванная комната Грутаса была сплошь из белого кафеля и нержавеющей стали, с огромной, свободно поставленной ванной, с парилкой с дверью из матового стекла и с душевой кабиной, размещавшейся рядом с парилкой.
Грутас лежал в ванне. Женщина, которую он привез сюда из плавучего дома, где ее держали насильно, брила ему грудь безопасной бритвой, какой пользуются в тюрьмах, с лезвием, запиравшимся на замок. Одна щека у нее распухла. Служанке не хотелось встречаться с ней глазами.
Душевая была вся белая, как сурдокамера, в ней легко могли бы уместиться четверо. В ней была чрезвычайно интересная акустика – стены отражали малейший звук. Ганнибал даже слышал, как хрустят волосы на голове, касаясь белого кафельного пола, на котором он лежал. Укрытый парой белых полотенец, он был почти невидим из парилки, если взглянуть сквозь матовое стекло двери. Лежа под полотенцами, он слышал собственное дыхание. Это было точно так, как тогда, когда он лежал, завернутый в ковер вместе с Микой. Но вместо аромата ее теплых волос он сейчас чувствовал запах пистолета – ружейное масло, латунь патронных гильз и порох.
До него доносился голос Грутаса, но лица его он еще не видел, разве что в бинокль. Тембр его голоса не изменился, и в нем звучала все такая же скука и насмешка, предшествующая удару кулаком.
– Согрей мне халат, – приказал Грутас служанке. – После ванны я посижу в парилке. Включи ее.
Она отворила дверь в парную и открыла кран. В совершенно белой парилке единственным другим цветом был красный – красные деления на таймере и термометре. Они имели вид корабельных приборов с достаточно крупными цифрами, чтобы их было видно в насыщенном паром воздухе. Минутная стрелка таймера уже двигалась по циферблату к красной пограничной линии.
Грутас заложил руки за голову. Стала видна татуировка под мышкой – эсэсовские молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31