– Знаю на собственном опыте: притворство невыносимо.
– О ком ты думаешь? Она была притворной невинностью или притворной леди? – допытывалась Джорджия. Ее резкий голос вернул его к действительности.
– И то и другое, – ответил Алек, проведя рукой по шее.
Он так давно носил фамильный медальон Фолкнеров, что до сих пор не привык к его отсутствию. – Ты не ответила на мой вопрос. Хочешь, чтобы я оплатил счета или нет?
– Неужели оплата нескольких пустяковых долгов – все, что ты можешь мне предложить?
Вкрадчивый голос Джорджии заставил его рассмеяться:
– Судя по тому, что я слышал, они далеко не пустяковые. Я все равно сделаю тебе подарок…
– Изумруды?
– Бриллианты, – небрежно поправил Алек, вставая с постели. – Ты не стоишь изумрудов, Джорджия, хоть я должен признать, что ты была очень занятна в это утро.
– Возможно, я смогу убедить тебя в моей истинной цене.
Через несколько минут я заставлю тебя подарить мне изумруды…
Джорджия обольстительным движением скинула пеньюар. Алек задумчиво взглянул на нее, улыбнулся и поцеловал в лоб с нежностью, вызвавшей у нее приступ бешенства.
– Довольно, Джорджия. Я больше не приду. Но спасибо за приглашение… Приятно сознавать, что тебя хотят.
– Негодяй! – во второй раз повторила она это слово, отворачиваясь. – В таком случае я приму бриллианты.
* * *
В Беркли-Холле прямо на улице были накрыты столы, уставленные таким количеством еды, какое Мира вряд ли раньше видела. Жаркое и ветчину подносили с кухни так часто, как только успевали слуги, а толпа собралась, чтобы полакомиться пудингами, всевозможными булочками и другими кушаньями. Прожив месяц у супругов Беркли, Мира стала привыкать к их стилю жизни, но тем не менее ее пугало количество собравшихся людей. Пир продолжался целый день и с наступлением сумерек должен был закончиться фейерверком. Это было благотворительное мероприятие, устроенное для жителей поместья и крестьян из соседних деревень, но мелкопоместные дворяне тоже приехали сюда, чтобы поесть и повеселиться.
– Здесь, наверное, не меньше тысячи человек, – заметила с замиранием сердца Мира, кутаясь в теплую накидку от холодного ветра, который румянил ее щеки.
Розали улыбнулась, приветственно кивая знакомым, встречавшимся тут и там.
– Каждый год у нас собирается все больше народу, – заметила Розали. – Но как мы можем не пустить кого-нибудь? Большинство из них – жители окрестных деревень, работающие каждый день не покладая рук. Доставить им эту маленькую радость – лишь часть того, что я хотела бы сделать для них.
– Я слышала, многие говорят, как щедры вы с лордом Беркли. Ваши крестьяне – самые благополучные и довольные во всей Англии.
– Рэнд собирается сделать еще больше для местных жителей. Он решил обратиться к королю Георгу с предложением о созыве парламента: он будет представлять эту местность. Ему нужна новая деятельность: я буду рада, если он займется политикой. Это отвлечет его внимание от попыток раскрыть мои маленькие секреты.
Мира с удивлением улыбнулась Розали:
– У тебя есть секреты от мужа? Я думала, вы шагу не ступите друг без друга.
– Что ты! Боже, как это было бы скучно. Нет, Рэнд не бывает в курсе всех моих дел; и я уверена, что он знает об этом. Он никогда не будет распоряжаться мной.
– В чем именно? – начала Мира, но оборвала себя. – Нет, я ни о чем не спрашиваю.
– Я скажу тебе, если ты пообещаешь не говорить никому ни слова. – Розали посмотрела вокруг, чтобы убедиться, что поблизости нет свидетелей разговора, и зашептала:
– Ты знаешь, что Брумель, мой отец, последние несколько лет вынужден жить во Франции. Он бежал туда от долгов, карточных и других, которые не мог оплатить. Когда его дружба с королем Георгом прекратилась, он был на грани разорения. Ему грозила долговая тюрьма. Даже имея много влиятельных и богатых друзей в Англии, Брумель совершенно не умеет обращаться с деньгами… Он покупает все самое лучшее, бездумно тратит… Из-за своей гордости он не хочет принять от меня деньги.
– Как ужасно быть не в силах помочь, когда искренне хочешь этого.
– Да, гордость мужчины легко задеть. В некоторых вопросах они более ранимы, чем женщины. По многим причинам мой отец и муж сильно недолюбливают друг друга.
Единственное, в чем они сходятся, что мы не должны открывать мое родство с Брумелем. Но, несмотря на все разумные доводы, я не могу делать вид, будто это не так, он мой отец!
Он мой единственный родитель. Я не могу забыть об этом, как бы Рэнду этого ни хотелось.
– Конечно, – согласилась Мира.
– Тайно я нашла возможность помогать Брумелю, поскольку у него большие затруднения с деньгами. Я анонимно оплачиваю столько его счетов, сколько могу, чтобы не вызывать подозрения ни у Рэнда, ни у самого Брумеля.
– А что же семья Брумеля? Если он нуждается в деньгах, почему они не помогут ему?
Розали нахмурилась, качая головой.
– Они терпели его, пока он был богат и влиятелен, а сейчас он только помеха для них. Они делают вид, будто его вообще не существует – по той же причине они делают вид, будто и меня не существует! Они ничем не помогут ему. – Легкая улыбка заиграла на губах Розали. – Мирей, никто не знает об этом, но дважды мой отец тайно приезжал в Англию, всего на несколько часов. Оба раза я встречалась с ним, не говоря об этом мужу. Рэнд не разрешил бы мне…
– Скорее всего нет, – возразила Мира, зная, что Беркли не отказал бы жене в том, чего она по-настоящему хочет.
– Возможно, он и не запретил бы, – после минутного раздумья заключила Розали. – Но я знаю: он стал бы настаивать, что будет сопровождать меня, и этим все испортил бы.
Могу себе представить, как бы я пыталась разговаривать с Брумелем, которого так легко расстроить, с Рэндом, стоящим за спиной и сердящимся на нас обоих.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Мира, и они обменялись улыбками.
– Причина, по которой я рассказываю тебе это, – продолжала Розали, – заключается в том, что я получила известие от Брумеля о его прибытии в Англию в ближайшие дни, и это будет скорее всего его последний визит. Он приезжает поговорить со своим адвокатом о кое-каких секретных фондах, которые все еще остаются в Лондоне, и побеседовать с издателем о его книге о костюмах и платьях. Он специалист по этому вопросу, и, может быть, выручка от продажи книги поможет покрыть часть долга и другие расходы.
– Как ты собираешься встретиться с ним, втайне от Беркли?
– Так же, как и предыдущие два раза: я скажу Рэнду, что поехала к матери в Лондон. Но на этот раз мне лучше не ехать одной. Как ты полагаешь?..
– Я с удовольствием буду сопровождать тебя, – ответила Мира.
Было заметно, как Розали благодарна ей за эти слова.
– Я так рада! Спасибо! Тебе будет приятно встретиться с Брумелем, уверяю. – На секунду она закрыла глаза, стараясь сдержать нахлынувшие чувства. – Я увижу своего отца, – сказала Розали, словно убеждая себя в том, что ее мечта скоро сбудется. – Я умру от счастья. Я так давно, ужасно давно не виделась с ним! Ты, наверное, думаешь, что с моей стороны странно любить человека, едва зная его.
– Вовсе нет, – ответила Мира, отвернувшись и кусая губы. – Вовсе нет.
* * *
После приятного, но ничем не примечательного ужина в Бедфорд-Хаузе гости возвращались в бальный зал, в дальней части которого расположился небольшой оркестр. Теперь благодаря леди Джорджии Бредборн Алек официально считался самым интересным холостяком в Лондоне; неудобство своего положения он чувствовал на протяжении всего вечера. Он не мог взглянуть вокруг, не встретив призывных женских взглядов. Он не мог присоединиться ни к одному разговору без обязательных вопросов о его романтической жизни, намерениях относительно этой женщины и будущих планов женитьбы. Отбиваясь, как только мог, Алек начал подумывать, что его будут травить подобным образом до конца зимы.
– Будет еще хуже, когда начнется сезон, – прервал его размышления чей-то голос.
Алек обернулся и встретил ясный, понимающий взгляд лорда Мельбурна..
– Объясни, пожалуйста. – Алек позволил себе слабо улыбнуться.
Он любил Мельбурна за дружелюбие и веселый характер.
Мельбурн был человеком, который думал так, как считал нужным думать, и говорил то, что думает; но он был чрезвычайно обходительным, поэтому даже когда его мнение было не всем приятно, к нему продолжали относиться с теми же уважением и симпатией. Такт и честность редко так удачно сочетаются в одном человеке.
– Ты находишься под прицелом, – лаконично заметил Мельбурн, делая рукой грациозный жест. – Весна не принесет тебе облегчения. Они будут кружить рядом с тобой, как китобои вокруг раненого кита. Голову даю на отсечение, что за этот год они тебя женят.
– Рискуй своей головой ради более стоящих вещей, – ответил Алек, его глаза искрились смехом. – У меня нет намерения жениться.
– Старина, у тебя нет выбора. Ни один мужчина не намеревается жениться, но рано или поздно большинство из нас приходят именно к такому финалу. Проклятие! Я тоже не собирался жениться, пока однажды, проснувшись, не обнаружил, что спящая рядом женщина – моя жена.
– Так приятная холостяцкая дрема была нарушена грубым пробуждением в браке.
– Совершенно верно, – подхватил Мельбурн, собираясь развить начатую тему, но его взгляд упал через плечо Алека.
Его лицо приняло холодное выражение. – Боже милостивый, – сказал он тихо, смущение заставило его слегка поморщить рыжеватые брови. – Кто это? Я думал, это…
Алек обернулся и бросил быстрый взгляд на только что вошедшего мужчину. Ею пальцы сжали бокал, затем он снова обратился к Мельбурну, который быстро взял себя в руки.
– Это Карр Фолкнер. Как обычно опаздывает, – медленно произнес Алек; его манера говорить была расслабленной, но глаза выдавали внутреннее напряжение. – Недавно вернулся из долгой поездки за границу. Младший брат Холта, ему чуть больше двадцати.
Мельбурн кивнул, румянец возвращался на его красивое лицо. Давняя взаимная неприязнь Kappa и Холта немало беспокоила Мельбурна, хотя он был из тех мужчин, кто не теряет спокойствие в любой ситуации.
– Я был знаком с твоим покойным кузеном, – негромко сказал Мельбурн, – но, к сожалению, не с его ближайшими родственниками. Я даже не подозревал, что у него был младший брат, так похожий на него.
– Карр никогда не появлялся в лондонском обществе.
Он предпочитал жить в загородном поместье и сидеть над книгами, – пояснил Алек, мрачнея. – До сих пор.
– Не осуждай его за это, – мягко посоветовал Мельбурн. – Он находится в том возрасте, когда молодые люди стремятся испытать все соблазны жизни: женщин, карты…
– Я подозреваю, что причины, побудившие его переехать в Лондон, этим не исчерпываются. – Алек вспомнил холодное выражение лица Карра, когда тело Холта опускали в могилу, поездку за границу, повторявшую такую же поездку, совершенную Холтом в его двадцать два года, резкую перемену в поведении Карра, прежде тихого юноши, а теперь столь же безрассудного, как был безрассуден Холт. – Боюсь, что Карр пытается занять в жизни место своего брата.
– Сознательно?
– Не знаю. – Алек передернул плечами в ответ на смех Карра. Он смеялся слишком похоже на Холта. Переливы голоса так сильно напомнили ему молодого Холта, и это воспоминание вызвало в Фолкнере бурю гнева.
Еще мальчиком Карр был лукавым и хитрым: любимец семьи, зеленоглазый, с милой улыбкой, шаловливый тихоня с ангельским личиком. Не раз Холт и Алек обнаруживали, что их планы нарушены и секреты раскрыты из-за страсти Карра подслушивать и сочинять небылицы. Когда они повзрослели, Карр превратился в типичного школяра – ничего удивительного, учитывая его замечательную память и способность повторять услышанное. Теперь они повзрослели.
Алек вспомнил, каким ненадежным был младший брат Холта, и он сомневался, что Карр изменился в лучшую сторону.
Если только существовал кто-нибудь, кого Алек мог ненавидеть, – это были именно ненадежные люди.
– Он идет сюда, очевидно, хочет поговорить с тобой, – предупредил Мельбурн, и губы Алека искривились в полуулыбке.
– Интересно, о чем.
Видит Бог, им было нечего сказать друг другу даже на похоронах Холта.
– Привет, Алек! – Подойдя, Карр крепко пожал ему руку.
После короткого знакомства Мельбурн отступил назад и посмотрел на них, извиняясь.
– Я должен потанцевать с женой, пока не вызвал ее упреков за невнимание. – Он посмотрел на обоих Фолкнеров с нескрываемым удивлением. – Рад был познакомиться с вами, – сказал он, обращаясь к Карру. – Всего хорошего.
– Благодарю, – ответил Алек, задумчиво провожая Мельбурна взглядом.
Он понимал, что именно привело в такое смятение этого джентльмена. Алек и Карр были слишком похожи друг на друга, их обоих природа щедро наделила характерными фолкнеровскими чертами. Так же, как и Алек, Карр был черноволосым, имел четкую линию бровей и золотистый опенок кожи, выступающие скулы и неуступчивый, четко очерченный рот. Но в отличие от холодно-зимних серых глаз Алека глаза Карра были темно-зелеными, он был ниже ростом и более хрупкий. В его внешности преобладало скорее изящество, чем сила Алека.
– Ты одет как щеголь, – отметил Алек. Его взгляд не упустил ни малейшей детали обновленной внешности кузена. Уложенные черные волосы блестели, одежда черного и белого цветов была безупречна. Разительное отличие по сравнению с неряшливым юнцом, корпящим над грудами книг.
– Хотелось бы надеяться, – протянул Карр, подражая тону денди. – Но эта чертовщина дорого обошлась мне.
– Как прошло путешествие? – равнодушно поинтересовался Алек, и Карр вздрогнул.
– Приятно. Нет, скорее, терпимо. – Его темно-зеленые глаза встретили взгляд Алека, и он увидел отчаяние, промелькнувшее во взгляде Kappa. – Ужасно! Я хотел поговорить с тобой.
– Обсуждай свои проблемы с кем-нибудь другим. Ты не хуже меня знаешь, у нас нет ничего общего… Более того, в семье я не считаюсь сострадательным…
– Нет, – перебил Карр, его лицо было испуганным, будто он задумался над тем, почему первым делом подошел именно к своему кузену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44