Как будто что-то встревожило их. Суета и крики на палубе не стихали – допоздна втаскивали с берега грузы и привязывали их к бортам.Потом долго не могли выйти из Судного залива – корабли и лодки почти сплошь покрывали его поверхность. Шли на веслах, отводя встречные суда баграми, предупреждая криками о своем движении. Только в проливе смогли поднять парус и, помогая веслами, наконец вошли в воды Пропонтиды.Халликан, как видно, очень спешил. Его арабы всю ночь не оставляли весел. Невольники в трюме засыпали и просыпались, подолгу лежали в молчании на гнилых циновках и прислушивались к звукам извне. Но там ничего не менялось: по обшивке караба с чуть слышным всплеском ударялись волны, вслед отрывистым командам му'аллима раздавался мерный скрип уключин. С течением времени невольники заметили, что команды участились. Теперь гребцы едва успевали за ними, гребцы все чаще сбивались с ритма, впустую били лопастями по воде, сцеплялись веслами. Гребцы устали, но му'аллим не давал им передышки. И голос его звучал все злее.Навват Али спустился в трюм и приказал Бересту и Эйрику и еще нескольким тюркам подниматься на палубу. Из добрых побуждений Али посоветовал им исправно работать веслами. Али сказал, что Халликан сейчас очень раздражен и любого, кто не подчинится ему, даже араба, – может выбросить за борт. Али хорошо говорил по-гречески.По пути к весельным скамьям игрец и Эйрик успели осмотреться.На море светало, звезды были бледны. Едва наполненный слабым ветром парус вяло колыхался над судном, парус путался в снастях и никак не помогал гребцам. По правому борту виднелся берег – пологие холмы, покрытые редким лесом и кустарником, да кое-где покатые черепичные крыши строений. Далеко позади сквозь легкую дымку просматривалось судно, которое также шло на веслах. И было уже достаточно светло для того, чтобы разглядеть его очертания: мачта с прямой реей, круто загнутые кверху нос и корма, очень низкие развалистые борта.– Скейд Рагнара! – шепнул игрецу Эйрик, едва справляясь с нахлынувшей на него радостью. – Ингольф услышал!..Теперь и Берест узнал скейд, и это вселило в него надежду. Глава 2 Невольников посадили на весла по двое, сменили ими часть уставших навватов. В проходе между скамьями поставили надсмотрщика с кнутом. А тот надсмотрщик был человек старательный и тут же принялся нахлестывать спины и плечи несчастных тюрок. Он не показал тюркам, что нужно делать с веслами, а тюрки, люди степные, сначала не могли понять, что от них требуется. Но и когда поняли, то не сразу сумели приладиться к большим корабельным веслам.Обучение гребцов было непродолжительным – тюрки стали делать так, как делали арабы. Кнут свистел все реже, судно набирало ход. А еще пришел навват Али и объяснил, что в этих местах часто случается разбой и многие корабли, разграбленные и сожженные, закончили здесь свой путь. Али обратился к игрецу и попросил его перевести тюркам такие слова:– Кто ищет себе могилу в этих водах, пусть оставит весло. Рука смерти уже тянется к нему.Тюрки, выслушав слова наввата, с удвоенным рвением налегли на весла, и караб пошел так быстро, что погоня отстала. Смуглое лицо Халликана при этом выразило удовлетворение, и му'аллим приказал своим людям принести для новых гребцов побольше вкусной еды.Скоро взошло солнце и появился хороший попутный ветер. Но он не очень обрадовал арабов, ибо всем им было известно, что косой парус при попутном ветре значительно уступает прямому. И верно, скейд, несмотря на все усилия тюрок, теперь быстро нагнал судно Халликана и приблизился к нему настолько, что можно было, не напрягая зрения, увидеть серьги в ушах преследователей и молоточки Тора, нашитые на рукава рубах.Люди на скейде не скрывали своих намерений, готовились к бою. Они помогали друг другу облачиться в кольчуги, надевали высокие шлемы, раскладывали каждый возле себя веревки с крючьями, секиры и дротики.Му'аллим, видя эти приготовления, продолжал подавать команды гребцам. Он знал, что и теперь без труда сможет оторваться от погони: стоит ему только изменить направление, встать к ветру под углом – и варяжский скейд со своим прямым парусом останется далеко позади. Но он понимал еще и то, что скейд в таком случае не будет гоняться за ним, а остановится в узком проливе и тем самым запрет выход из Пропонтиды – тогда уж не скоро, купец, увидишь торги Антиохии и Иерусалима. Поэтому Халликан, о котором ходила слава воина, решил принять бой и, ничего не меняя, ждал сближения.Скоро со скейда прокричали:– Бартоломео! Мы хотим осмотреть твой трюм. Но му'аллим оставил эти дерзкие слова без ответа. Еще прокричали:– Покажи нам свой трюм, и мы не тронем ни тебя, ни твой караб…Му'аллим усмехнулся – какая наглость! какой позор! – по требованию первого встречного показывать солнцу свой товар. Му'аллим обернулся к наввату Али и кивнул ему. Тогда Али быстро прошел на корму и оттуда ловко метнул в скейд небольшой глиняный горшок, наполненный «живым греческим огнем». Горшок ударился как раз о край борта и раскололся. Половина горящей нефти разлилась по корпусу судна снаружи, а другая половина плеснула внутрь скейда. Двоим воинам, облитым огнем, пришлось выброситься за борт. На носу судна быстро занялся пожар.– Ты хороший навват, Али! – похвалил Халликан. – Ты ведь знаешь, я не забуду этого…К полудню скейд опять догнал Халликана. Варягам удалось затушить пожар на своем судне. И навваты, и сам му'аллим были раздосадованы тем, что неприятелю удалось отделаться так легко – были обуглены и изрублены топорами несколько досок обшивки возле самого форштевня, опалены несколько весел и с левого борта сброшено четыре или пять щитов.Али опять пробрался на корму, однако на это раз он не имел возможности бросать «живой» огонь также точно, как утром, – со скейда в него нацелились несколько луков и арбалетов, и первые стрелы уже прошили воздух над его головой. Скрываясь за бортом и высовываясь то тут, то там, Али метнул в скейд три горшка. И всякий раз стрелы роились возле наввата подобно встревоженным осам. Первый горшок с греческим огнем, чиркнув по вантам варяжского судна, изменил направление и упал в воду. Второй и третий горшки также не доставили варягам бед – воины, стоявшие наизготове, поймали их руками и скинули в море. На этом запас «живого» огня у Али иссяк. И навват сказал Халликану:– Я бросал и молился. Мухаммад направлял мою руку. Что могу сделать я, презренная мошка, если сам пророк не желает сегодня видеть огня.– Ты хорошо бросал! – еще раз похвалил му'аллим. И они достали из ножен сабли, и все навваты сделали то же. Потом спрятали невольников в трюм и приготовились к нападению.Скейд приближался быстро. Его большой квадратный парус, испачканный копотью, уже заслонял четверть горизонта, а опаленный форштевень грозно возносился над кормой караба.Удар пришелся по левому борту. Весла, которые не были убраны арабами, попали под дубовое днище скейда и были сломаны все как одно. Измочаленные обломки их полетели в воду. Суда притерлись друг к другу и были вмиг накрепко сцеплены крюками и мостками, баграми и скобами. Варяги и арабы столкнулись над бортами – ни те, ни другие не хотели пускать неприятеля на свое судно. И здесь пролилась первая кровь. Но недолгим было противоборство. Рагнар пустил вперед четверых берсерков, которые, устрашающе завывая, корча рожи и с небывалой быстротой размахивая секирами, оттеснили арабов на их палубу. Этими берсерками были: Ингольф, Гуго, Ингвар и Торир Древко.Тут и закипела работа, кровью залили весь караб. Показали торговцам, как сражаются истинные воины. Разогнали арабов по палубе и, настигая бегущих, повергали их к своим ногам. Море огласилось жалобными криками и стонами. Ужасные секиры рубили справа и слева, арабы не находили укрытия от них. Секиры так были устроены, что при резких взмахах издавали громкий свист. И каждая секира свистела-пела своим голосом, отличным от других. Слыша со всех сторон это заунывное пение, арабы, будто заколдованные, не могли достойно сопротивляться, и бой быстро превратился в безжалостную резню.Самого му'аллима с лучшими из его навватов потеснили на нос судна, и саблю му'аллима из голубой багдадской стали переломили пополам. Халликан, отчаянно размахивая обломком, ранил в бедро берсерка Гуго. Тогда Рагнар сильным ударом кулака отбросил Халликана к самому форштевню, где тот и остался лежать, не приходя в сознание. После этого легко сломили оставшихся навватов – кого-то, ранив, выбросили за борт, кого-то зарубили на палубе.А со своей стороны потеряли пятерых – тех, что невовремя зазевались и не смогли уклониться от кривой сабли. Но не особенно скорбели по ним – чужие, подобрали их в таверне, подобрали в спешке. И еще подберут, много таверн в огромном Константинополе.Навват Али, видя, что бой проигран, сам прыгнул за борт в надежде доплыть до берега. Но его заметил берсерк Ингольф. И хотя один глаз у Ингольфа очень косил, он первым же выстрелом из арбалета сумел сразить Али. Навват скрылся под волнами, оставив на поверхности большое алое пятно.Халликана и троих оставшихся навватов Рагнар приказал не трогать. Но берсерку Гуго не понравились эти слова. Гуго был ранен Халликаном, поэтому злился больше всех и пытался склонить Рагнара к тому, чтобы не щадить оставшихся арабов. Рагнар же был тверд и объяснил берсерку свой поступок. Рагнар сказал, что этот человек известен на южных морях под именем Бартоломео и что он всем венецианцам враг. Еще сказал, что при появлении Бартоломео у всех венецианцев холодеют ноги. А потом Рагнар спросил у Гуго, за что ему платит золотом почтенный кюриос Сарапионас…Подумав, берсерк ответил:– Я понял. Мы с этим человеком имеем общего врага.
С крышки трюма сняли засовы и подняли на палубу всех до последнего тюрка. Эйрик и Берест своим появлением вызвали среди варягов много восклицаний радости и удивления. Их обступили со всех сторон, и каждый стремился дотронуться до них рукой или толкнуть в плечо, потрепать за волосы, каждый был рад тому, что не напрасно гнались за арабом, что удалось вызволить из беды друзей.Ингольф Волк сказал:– Вчера, услышав голос Эйрика, я не поверил собственным ушам. Я подумал, что совсем свихнулся от жары или – хуже того – что эльфы дразнят меня. Но вовремя заметил, как тот сарацин поспешно задвигал крышку, и понял, откуда был крик.– Ты спорил с торговцем, – напомнил Эйрик. – Если б не тот торговец…– Пока я стоял и разглядывал караб, мошенник успел скрыться. Он так и не вернул недостающее масло. Но мне уже было не до него. Мне предстояло обегать полгорода, чтобы собрать на скейд хотя бы часть людей. И я успел – мы заметили сарацина как раз тогда, когда он уже был готов ускользнуть от нас, когда он выходил в воды Пропонтиды.Тут был и Гёде Датчанин. Он тоже протиснулся к Эйрику и, обняв его, сказал:– Как видно, оставшись в Гардарики, ты совсем не разбогател, мой мальчик.При этом все, кто здесь был, засмеялись и принялись дергать за мокрые дырявые штаны, какие были на Эйрике, и щипать его за голые плечи. И еще приговаривали:– Богач-господин!– Смотрите, он одет, как дельфин!– Жених!..Потом те, кто был помоложе, захотели танцевать. Они выстроились гуськом, положив руки друг другу на плечи, и принялись все вместе потихоньку подпрыгивать и медленно продвигаться вперед. Так варяги составили круг, в середине которого были Эйрик и Берест. При этом все участвующие хором приговаривали гортанное: «Ая-ая-ая-ая!..» Замкнув круг, воины подхватили Эйрика и Береста на руки и унесли их на скейд.Рагнар предложил и тюркам перебраться к нему на судно. Но тюрки отказались. Они опасались, видно, что не арабы, а варяги теперь будут торговать ими. Тюрки уже успели вооружиться саблями и посбивать друг с друга кандалы. Тюрки указали Рагнару на близкий берег и сказали, что сами сумеют добраться до него.И скейд отчалил от караба.Пока шли обратно в Константинополь, Эйрик и Берест рассказали Рагнару и Гёде обо всем, что с ними произошло. А варяги, слушая внимательно, несколько раз нашли повод для похвалы и одному, и другому рассказчику. Для легкости в беседе Эйрику и Бересту дали вина, а еды на судне не нашлось – так спешили в погоню, что не прихватили еды.Старик Гёде сказал, что если во всем рассказанном нет вымысла, а есть только правда, то такой судьбой можно гордиться и не беспокоиться за свою честь, ибо довольно часто раб может выглядеть достойней господина, а убегающий не всегда трус. Гёде сказал, что и ему приходилось побегать, но никто ни разу не назвал его трусом.Рагнар согласился с этими словами и добавил, что даже самому отважному не удастся всю жизнь выглядеть отважным, а самого честного могут однажды запросто заподозрить во лжи, чистого же – замазать грязью; но все это не беда, если человек сумеет с достоинством выпутаться из переделки. А на взгляд Рагнара, игрец и Эйрик вели себя весьма достойно и ни перед кем не в долгу.Здесь Рагнар задумался, как будто вспомнил о чем-то, и поправил свои слова – сказал, что за Эйриком есть один долг, но этот долг нужно заплатить в Бирке. Эйрик, слыша такие речи, сначала удивился, а потом заволновался и проявил нетерпение – просил Рагнара сказать яснее о том, о чем он только намекнул. Рагнару же, как видно, было приятно волнение Эйрика, и он некоторое время куражился над ним и не спешил с разъяснениями, а только перемигивался с Гёде да покрикивал на гребцов, которые и без его окриков делали свое дело хорошо. Потом наконец Рагнар сказал, что пришли недавно в Константинополь новые люди из Свитьод, и один из них, некто Торгильс из Лунда, принес добрые вести – будто Ингунн, дочь Гудбранда, в срок родила сына. Кроме того, Торгильс сказал, что старый Гудбранд, очарованный младенцем, уже не держит зла на Эйрика и готов выслушать его.Не сразу нашелся Эйрик, как ответить на эти слова. Но его никто и не торопил с ответом. Дело непростое – решать заново то, что однажды уже было решено.Обдумав все хорошенько, Эйрик решил не возвращаться в Свитьод без богатств, достаточных для того, чтобы можно было говорить с Гудбрандом на равных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50