Видимо, это был «вклад» Биксби в историю города, потому что в 1952 году в Хэмпстеде не было никаких убийств.
Иногда старый наборщик использовал указатель, чтобы сделать некоторые заключения, которых никогда не делала газета. Если, например, вы просматривали раздел «Фонды, незаконное присвоение…», то приводилась ссылка на статью о начале работ по расширению шоссе номер 7, в которой рассказывалось о том, в какую кругленькую сумму обошлось городу строительство. Вторая ссылка указывала на заметку, повествующую о том, что строятся новые трибуны на крытом стадионе на Рекс-роад. В обеих статьях фигурировало одно и то же имя подрядчика и упоминалось, что он приходится братом известному члену городского управления. Далее еще один указатель приводил к маленькому сообщению светской хроники, в котором рассказывалось, что этот член городского управления недавно за триста тысяч долларов приобрел новый особняк. Это и был тот вид непрямых комментариев, благодаря которым «Биксби» содержал больше данных о жизни Хэмпстеда, чем сама газета.
Сара поставила в проектор катушку микрофильма. Она прокручивала ее до тех пор, пока не увидела первую полосу первого выпуска «Хэмпстедской газеты», затем сфокусировала изображение так, чтобы можно было различить даты, не напрягая зрение и не прищуриваясь, после чего начала листать страницы, пока не дошла до 1898 года.
«Житель Хэмпстеда обвиняется в смертях в Вудвилле», прочла она. Тремя номерами позже была опубликована статья под заголовком «Тайная жизнь Грина: разврат после семинарии». И шестью месяцами позднее – «Грин приговорен».
Из помещенных в газетах статей следовало, что Робертсон Грин совершал убийства проституток в Норрингтоне и Вудвилле.
Следующая статья касалась фермера, жившего на окраине Олд-Сарума и зарубившего топором свою жену. Сара не стала делать заметки об этом случае; она извлекла катушку из проектора и вставила следующую. Теперь она перенеслась в лето 1924 года. «Газета» изменилась, стала больше, и шрифт читался значительно легче. На первой странице по-прежнему публиковалось много рекламы и объявлений, но уже появились фотографии и рисунки.
В экземпляре, включенном Биксби в указатель, на первой странице были напечатаны фотографии женщин – трех женщин, найденных мертвыми на болотистом западном берегу реки Наухэ, Тен в первую неделю лета. «Волна смертей продолжается» – гласили крупные черные буквы заголовка статьи, помещенной в номере газеты от 21 июня 1924 года.
«Другая жертва?» – вопрошал заголовок от 10 июля, и под ним помещалась фотография женщины по имени миссис Делл Клейбрук. Миссис Клейбрук исчезла из своего дома вечером 8 июля. «И еще одна?» – опять волновалась «Газета» от 21 июля. Под заголовком была напечатана фотография дерзкого, с пренебрежительно вздернутым носом лица миссис Артур Флетчер, которая также исчезла из дома, в то время как ее муж находился в Нью-Йорке. «Шестая жертва?» – спрашивала «Газета» у читателей 9 августа. Миссис Клейбрук и миссис Флетчер все еще числились в пропавших без вести, когда Гораций Вест, вернувшись домой из поездки на мельницу на Фолл-Ривер, обнаружил необъяснимое исчезновение жены Дейзи. Два дня спустя Дейзи Вест все еще отсутствовала, и мистер Вест, явившись в полицейский участок, обвинил начальника полиции Клетцки в бездействии. Начальник полиции Клетцки был вынужден применить к крайне возбужденному мистеру Весту меры физического воздействия. Ни один из участников конфликта не возбудил судебного дела против другого.
Следующая включенная в указатель статья совершенно сбивала с толку, так как она не имела ничего общего с убийствами. Это было небольшое сообщение на шестнадцатой странице относительно конфискации рыболовного судна, принадлежащего мистеру Бейтсу Креллу. Совершенно очевидно, что мистер Крелл покинул Хэмпстед весьма внезапно; как намекала статья, как раз перед тем как кредиторы собирались упрятать его в тюрьму.
«Бейтс Крелл? – подумала Сара. – Так, так…» Давал ли Биксби понять, что Крелл был последней жертвой неизвестного убийцы 1924 года? Сара полагала, что так оно и было, но она никак не могла понять, почему имя этого незадачливого рыбака казалось ей таким знакомым.
Когда Сара добралась до номеров газеты за 1952 год, включенных Биксби в указатель, она обнаружила свою первую серьезную статью, написанную для «Газеты»: «Джон Сэйр покончил с собой». Здесь же были две фотографии, сделанные ею в тот ужасный день: рыдающая Бонни Сэйр, закрывшая лицо затянутыми в перчатки руками, и задний двор Загородного клуба – небольшая полоска комфортабельно оборудованного пляжа.
Да, все так! Но при чем здесь убийство? Эта статья, без всякого сомнения, должна находиться в разделе «Самоубийства». В «Биксби» так много разделов, почему же он поместил этот совершенно ясный случай под рубрикой «Убийства»?
Никто никогда не предполагал, что кто-то, кроме самого Джона Сэйра, лишил его жизни. Сара машинально перелистала страницы, дошла до раздела «Самоубийства» и проверила даты – так и есть, здесь она и находилась, эта статья.
Она взглянула на сделанные заметки. На левой стороне желтого листка отдельно от более подробных описаний ее рукой было написано:
"1898, Р. Грин.
1924, второй случай массовых убийств,
(исчез Б. Крелл)".
Теперь она добавила:
«1952, Дж. Сэйр (?)».
И под этим:
«1980, Фрайдгуд, Гудолл и др.».
И, глядя на эти краткие заметки, она вспомнила… Она вспомнила, как стояла в офисе Джона Сэйра, а его жена и секретарша в это время рыдали в объятиях друг друга; она вспомнила, как подошла вместе с Гремом Вильямсом к столу адвоката и они увидели нацарапанные в блокноте фамилии: Грин и Крелл. Рассказывала ли она об этом старому Биксби, расспрашивала ли его об этих людях? Сара не могла припомнить, но, во всяком случае, Биксби поместил их в указателе вместе. Убийца проституток, сбежавший из города рыбак (возможно, убитый) и респектабельный адвокат – какая связь может быть между ними? И какая связь может существовать между ними и событиями, происходящими в Хэмпстеде в 1980 году?
Сара обвела имена и даты кружками и выпрямилась в кресле перед проектором. Она заметила, что между каждым из инцидентов прошло приблизительно тридцать лет. За исключением периода 1950 – 1952 годов, каждые тридцать лет в Хэмпстеде возникала серия убийств. Да нет, не совсем так, поправила она себя, ведь Грин совершал убийства в Норрингтоне. Таким образом, убийства вблизи Хэмпстеда или в самом Хэмпстеде случались на протяжении жизни каждого поколения.
Вдруг редакция «Газеты» показалась журналистке темной и холодной. Она выключила проектор. Сара уже знала, что, сколько бы она ни изучала прошлое, эта ситуация будет повторяться и повторяться до бесконечности, вплоть до тех времен, когда люди еще не населяли Коннектикутское побережье, когда звери вдруг теряли разум и бросались друг на друга: медведь – на медведя, волк – на волка, и так каждые тридцать лет.
Саре захотелось спрятаться – это была ее первая инстинктивная реакция на сделанное открытие. Выключить свет, забиться в укромный уголок и сидеть там, скорчившись, до тех пор пока она не сможет безопасно выйти наружу. Но, будучи Сарой Спрай, вместо этого она протянула руку к телефону.

3

В то самое время, когда Сара Спрай пыталась дотянуться до телефона, то есть после семи часов вечера, мужчина, не по сезону облаченный в пальто и твидовую шляпу, вынырнул из порнотеатра на Сорок второй Западной улице Нью-Йорка. Он огляделся и двинулся в восточном направлении к Америка-авеню. Руки он засунул глубоко в карманы, но видневшиеся из-под обшлагов рукавов белые полоски свидетельствовали о том, что руки забинтованы. Его лицо также было покрыто бинтами. Когда ему показалось, что он привлек внимание одного из уличных завсегдатаев – одной из тех небезопасных личностей, что проводят целые дни на Сорок второй улице, – мужчина спрятался за спину крашеной блондинки в облегающих атласных шортах. Она шепнула ему: «Пойдем со мной? Пойдем?», и он скользнул в здание, когда-то бывшее кинотеатром.
В большинстве маленьких и больших городов забинтованный с ног до головы джентльмен, напоминающий Клода Рейнса из «Человека-невидимки» и одетый в середине июня в пальто и шляпу, совершенно справедливо привлек бы к себе внимание окружающих; в большинстве маленьких и больших городов вокруг такого человека зазвучали бы вопросы и насмешки, на него бросали бы любопытные взгляды и показывали пальцем. Но здесь была Сорок вторая улица, и большинство из тех, кто видел Лео Фрайдгуда, гоняющегося за сексуальными приключениями, принимали его просто за еще одного сумасшедшего. Лео, которого в округе Патчин назвали бы «перестраховщиком», понимал, что слоняться в таком виде в одном из самых неспокойных районов Нью-Йорка – дело опасное. Но он совершенно справедливо рассуждал, что его таинственный и самоуверенный облик создает определенную безопасность, тогда как таинственный и испуганный вид только увеличивает вероятность нападения. Конечно, если по какой-то причине бинты спадут, ему придет конец. Такая возможность существовала, и это заставляло его двигаться осторожно, крадучись, тайком поглядывая по сторонам. Но лучшим оружием оставались все же высокомерие и надменность. Здесь отлично усвоили: если ты можешь заплатить за то, чего желаешь, то оно твое.
Кроме всего прочего, он просто не мог уйти. Лео Фрайдгуд всегда был болезненно любопытен, особенно если дело касалось сексуальных сцен. Наиболее сильное сексуальное удовольствие он получал, наблюдая или воображая любовные акты между другими людьми. Даже во время близости со Стоуни он представлял ее вместе с другими мужчинами, с которыми сам же и побуждал ее встречаться. Он вкрадчиво, но настойчиво подталкивал ее к этим встречам, хотя никогда прямо об этом не говорил. Со смертью Стоуни он решил, что его сексуальная жизнь тоже умерла. Лео до сих пор переживал унижение, причиненное ему Томми Турком. Это унижение казалось могильной плитой, придавившей всю его сексуальную жизнь. Обнаруженные на теле белые пятна, их медленный, но неумолимый рост также вносили свой вклад в угасание желания, но странным и извращенным образом: чем больше белые пятна покрывали его тело, тем более навязчивой становилась проблема пола. Лео не мог больше действовать, но действия всегда имели для него второстепенное значение. Лео полностью порвал с «Телпро» и генералом Ходжесом – никто в «Телпро» не знал, что с ним произошло, – но порвать с глубоко запрятанными фантазиями оказалось невозможным. Это и привело его сюда, на Сорок вторую улицу.
Лео проскользнул незамеченным мимо ряда будок, демонстрирующих каждые две минуты за четверть доллара фрагменты порнографических фильмов, и протянул пятидолларовую банкноту лысому человеку, сидящему в кабинке кассы. Тот вернул ему его пять долларов, разменянные по двадцать пять центов. Лео нырнул в маленькую темную комнату, где потратил доллар, наблюдая за тем, как четыре школьницы старших классов насилуют костлявого темноволосого мужчину с резко выраженным изгибом пениса. Затем он вышел оттуда и отправился на задворки старого театра, где под аркой виднелась надпись: «Обнаженные живые девушки – 25 центов». Ряд дверей, напоминающих стенные шкафы, тесно прилегающие один к другому, образовали полукруг. Лео открыл дверь, над которой не светилась красная лампочка, шагнул в темноту и вложил четверть доллара в щель. Металлический диск внутри кабины поднялся вверх.
Лео увидел перед собой круглое, хорошо освещенное помещение: на полу была расстелена искусственная тигровая шкура, в дальнем углу стояла софа из пластика. По сторонам этого круга располагалась серия таких же дискообразных окон, как и то, в которое смотрел он. Примерно на половине из них были подняты металлические ставни. Мужские лица, выглядывающие из этих окон, напоминали портреты обитателей ада – казалось, они покрыты блестящей красной краской. Все лица были повернуты в сторону женщины, которая танцевала под песню Брюса Спрингстина в центре круглого пространства. Это была красивая пуэрториканка. Лео рассмотрел ее, когда она обернулась и, вскинув вверх копну густых волос, стала приближаться к его окну. В окне прямо напротив Лео, высунув извивающийся язык, безумно скалился огромный негр. Девушка взглянула на Лео и, казалось, не заметила бинтов; по крайней мере, отсутствующее, почти мрачное лицо не изменило выражения – ни морщинки на чистом лбу, ни следа интереса в глазах. Она резко повела правым плечом, подняла вверх правую руку, маленькая коричневая грудь дрогнула, и великолепное тело, медленно поворачиваясь, двинулось вдоль круга. Лео разглядывал гибкую спину, аккуратный круглый зад, стройные бедра.
Когда металлический экран начал опускаться, он быстро бросил в щель еще четверть цента.
Девушка неспешно двигалась вдоль круга, она изгибалась, словно кошка, пытающаяся пролезть под низким забором. Лео еле дышал, почти что впал в транс: он представлял девушку, бесспорно проститутку и, возможно, наркоманку, в объятиях мужчины, извивающуюся и трепещущую, ее покачивающийся зад и стройные ноги, сплетенные вокруг мужского тела. Лео заплатил еще за один сеанс, и когда пуэрториканка улеглась на меховой ковер, а ее сменила высокая рыжая американка, он натянул поглубже твидовую шляпу, приподнял воротник пальто и вышел, пройдя мимов рядов кабинок.
– Секс-шоу, секс-шоу, – прошептал ему на ухо чернокожий человек в тот момент, когда он вышел из здания и повернул на запад.
Что ж, он как раз подумывал об этом. Лео быстро двинулся вниз по улице. Теперь он слышал, как какой-то негр кричал ему вслед: «Эй, мумия, постой, мумия».
Лео направился в клуб, который располагался на Седьмой авеню. Этот клуб он «открыл» в 1975 году – в тот год Фрайдгуды перебрались на восток. Заведение состояло из двух комнат, которые разделяла стеклянная перегородка.
Одна ее сторона была прозрачной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51