https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/so-shkafchikom/
На следующий день близнецы Норманы заявились в школу (следуя предложению Шкипера) с нетронутыми бровями, но зато с головами, лысыми как бильярдный шар, и хихикали, когда учитель отослал Шкипера домой. В восьмом классе, уже в средней школе, учитель физкультуры поймал Шкипера, когда тот занимался онанизмом в душе. Его на две недели исключили из школы. В первый день учебы в колледже он нарочно упал в дальнем углу парковочной стоянки, куда приходили покурить старшие ребята, и притворился, будто у него пошла пена изо рта. Однажды он попытался вытатуировать на теле знаки морской пехоты, но татуировщик вышвырнул его из мастерской.
Близнецы Норманы особенно ценили Шкипера за то, что он радостно принимал все, что они предлагали. К тому времени, как им исполнилось пятнадцать лет и они стали второкурсниками колледжа Дж. С. Милла, братья весили двести десять фунтов поштучно и отрастили себе длинные черные волосы, спадающие на плечи, как у индейцев. У них были толстощекие румяные лица. Если бы не их хитрые, проницательные глаза, они бы выглядели почти умственно отсталыми, но они были прирожденными возмутителями спокойствия. Близнецов осуждали, и большей частью справедливо, за все зловредные выдумки. Они жили сами по себе в заброшенном трейлере, поставленном на заросшей сорняками дороге неподалеку от трейлера, где их родители и четыре сестры жили шумной, безалаберной семьей. Иногда они обедали в трейлере родителей, но чаще – в «Бурджер Кинг» или у Венди. По вечерам они катили на своем проржавевшем автомобиле к бару «Черничка» и задирались со студентами колледжа. Персонал бара отлично знал их и не впускал внутрь. Когда Бобо Фарнсворт или еще какой-нибудь хэмпстедский полицейский проезжал мимо бара «Черничка», близнецы сидели в своем «олдсмобиле» и усмехались, потому что считали Бобо придурком. Все хэмпстедские полицейские были придурками, разве что кроме Томми Турка, который один раз на самом деле напугал Брюса Нормана, подняв его в воздух и пообещав перекинуть через огражденное шоссе № 18. Турка они ненавидели.
Никто не доверял Дики и Брюсу, и они зарабатывали подозрительные взгляды также легко, как боксеры – синяки, поэтому кто-то вроде Шкипера Петерса был им полезен. Ребенок вечно находящихся в разъездах родителей, Петере тоже был изгоем, но он, по крайней мере, нормально выглядел.
В старших классах Норманы выяснили, что, если они отправят Шкипера к Гринблату с перечнем вещей, которые необходимо спереть, он притащит вдвое больше. Печенье, жестянки с кокой, бифштексы, целого цыпленка. Он был ходячей продуктовой сумкой. Шкипер выглядел таким честным, таким застенчивым, что даже если его ловили, то владельцу становилось его жаль и он отпускал его с предупреждением.
Но в конце мая этот исполнительный и очень полезный инструмент братьев Норманов потерял всю свою полезность и ценность. Во вторник во время урока геометрии Шкипер поднялся со своего места и начал кричать мистеру Норду, учителю:
– Ты, ничтожество! Дурацкое ничтожество! Ты все делаешь не правильно!
Мистер Норд отвернулся от доски, и на лице у него было нечто среднее между ужасом и гневом:
– Садись, Петере. Что я делаю не так?
– Решаешь не так, ты, придурок. Этот угол, он.., он… – Петере разразился слезами, и пришлось вывести его из класса.
В коридоре Шкипер дождался близнецов Норманов.
– Эй, мужик, – сказал Брюс. – Что стряслось?
Шкипер был еще бледнее, чем обычно, а глаза у него были красными как у кролика.
– Ты тупая свинья, вот что стряслось. Предложи мне умножить два числа.
– Что?
– Давай. Два любых числа.
– Четыреста шестьдесят восемь на три тысячи девятьсот сорок два.
– Один миллион восемьсот сорок четыре тысячи восемьсот пятьдесят шесть.
Брюс ударил его в ухо, и Шкипер упал на скамейку.
Должно быть, они все обговорили, эти близнецы Норманы, когда Джикс и Нит Петерсы день спустя забрали Шкипера из колледжа Милла и поместили его в место, похожее на курортную гостиницу, со школой гольфа, гимнастическим залом и закрытым и открытым бассейнами. Двойняшки Норманы шлялись вокруг своего ржавого трейлера и говорили о новичке. Должно быть, они, глотая шоколадные пирожные, попивая пиво и смотря «Тварь» по своему украденному телевизору, до конца измерили степень его полезности. У них появился план.
В ту пятницу, в которую отдохнувший и загорелый чикагский священник по имени Фрэнсис Лири зашел в роскошную кухню своей сестры и в ужасе и потрясении уронил тяжелую вещевую сумку в лужу ее крови, Табби Смитфилд удивленно поднял глаза, когда перед ним за обеденным столиком возникла баночка «кока-колы», которую стискивала довольно грязная рука.
– Эй, новичок, – раздался голос сверху, – пить хочешь?
Табби поднял голову и лишился дара речи. Два наиболее опасных человека в классе усмехались ему своими чудовищными ухмылками. Один из них был в комбинезоне поверх майки, а другой – в грязной рубахе навыпуск. Они поставили подносы на стол и уселись по бокам.
– Я Брюс, а это – Дики, – сказал тот, что был в рубахе, – давай-ка, пей, это для тебя. Мы – это группа приветствия.
В то время, когда на газоне Гудоллов толпились многочисленные соседи, а Бобо Фарнсворт одновременно пытался удержать Томми Турка, который хотел двинуть в челюсть другому полицейскому, и увести двух истерически рыдающих детей Гудоллов от окна в любой из близлежащих домов, Табби Смитфилд сидел на уроке истории. Дики и Брюс Норманы уселись позади, точно пара огромных сторожевых собак.
– Расскажи ему про брови Шкипера, – прошептал Брюс Дики. Оба брата воняли – для Табби совершенно ностальгически – пивом.
2
По мере того как семидесятые годы подходили к концу, отношения между Кларком и Монти Смитфилдами постепенно улучшались. Причиной этому был Табби. Хоть Монти Смитфилд и поклялся, что не особенно расстроится, даже если Кларк покинет этот мир, он никак не мог примириться с мыслью, что у него больше нет внука. Табби ему снился, а несколько раз в месяц он приходил в старую комнату Табби и сидел там, глядя на игрушки, которые внук оставил в доме.
И поскольку Монти тосковал по Табби, он начал сожалеть о нанесенных сыну оскорблениях. Может, он не должен был насмехаться над пристрастием сына к теннису; может, он не должен был настаивать на том, чтобы Кларк присоединился к его бизнесу; может, он должен был отпустить его попутешествовать по Западу, играя в теннис, как и собирался сделать Кларк после окончания колледжа. Может, ошибкой было то, что он выделил Кларку и Джин полдома – возможно, такая близость и была наибольшей ошибкой из всех.
Пару месяцев спустя он начал искать старых товарищей и одноклассников Кларка. Он обещал, что не будет вмешиваться в частную жизнь сына, что он хочет лишь время от времени посылать тому деньги. Старик, предлагающий чековую книжку, как другие предлагают сердце? Двое друзей Кларка почувствовали жалость к нему. У одного был адрес в Майами, у другого – "номер дома в Форт-Ладердаль. Монти связался со справочной службой обоих городов, но Кларк не был внесен в телефонную книгу. На день рождения Табби он послал чеки и банкноты по обоим адресам и получил благодарственное письмо, написанное детским почерком Табби из Форт-Ладердаль.
На день рождения Кларка Монти послал им тысячу долларов, но письмо вернулось невскрытым. После этого Монти каждый месяц посылал небольшие суммы Табби, и Табби отвечал ему, куда бы они с отцом ни попадали во время своих частых разъездов.
На восьмой день рождения он прислал деду свою фотографию из Ки-Уэсте. Загорелый босой Табби стоял на оконечности пирса. Волосы у него были выгоревшие на солнце, а глаза – удивленные.
Вскоре после одиннадцатого дня рождения пришла еще одна фотография Табби – на карусели, присланная из Орландо. Вместе с ней Монти получил короткую, почти телеграфную записку о том, что у него появилась новая невестка. Звали ее Шерри Стиллвен Смитфилд, и они с Кларком поженились месяц назад.
Монти, уже наученный горьким опытом, проявил добрую волю: он послал письмо с поздравлениями и щедрый чек – это письмо не вернулось. Наконец через две недели Монти позвонил сыну.
– Я хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я оставляю тебе этот дом, и, когда меня не станет, он станет твоим. А если ты хочешь привезти Табби и свою жену пожить сюда, то отлично.
Все эти годы жизнь Табби была значительно более странной, чем могли себе представить братья Норманы.
***
Они с отцом жили в комнатах, пропахших пивом, над дешевыми ресторанчиками, в проезжих гостиницах, где они готовили себе на плитке и смахивали со стола тараканов, а когда дела шли совсем неважно, они провели неделю, ночуя в старой машине Кларка. Он знал многих мальчиков, которые обещали вырасти точно такими же, как близнецы Норманы, – злобу и глупость Табби встречал не впервые. Он видел, как его отец быстро становится алкоголиком, видел, как его отца забирают в тюрьму на несколько месяцев, – он так и не узнал, за какое преступление; ни разу не проучился в одной школе больше года. Однажды его отец вернулся домой возбужденный и торжествующий и кинул на стол три тысячи долларов, которые он выиграл в теннис. Табби видел смерть двух человек: одного ударили ножом в баре, где работал Кларк, другой погиб во время уличной перестрелки.
Один раз, когда он открыл, не постучавшись, дверь в ванную комнату, он увидел отцовского друга, худого как щепка киуэстского трансвестита по имени то ли Пош, то ли Поч, который сидел на унитазе и впрыскивал себе в руку героин.
Когда ему исполнилось четырнадцать, он записал все адреса, которые мог вспомнить и по которым они жили с отцом, начиная с дома на Маунт-авеню. Без труда он перечислил девять адресов, включая три места, именовавшие себя гостиницами, один пансион и один приют. Подумав пару минут, он смог добавить еще три адреса.
Шерри Стиллвен все это быстро изменила. Это была крепко сбитая порядочная белокурая женщина, наполовину кубинка, на пять лет моложе Кларка. Ее первый муж ушел, и она стала завсегдатаем бара «Без имени», в котором Кларк работал в Ки-Уэсте. Отец Шерри был механиком на нефтяных вышках в Техасе и часто уезжал из дома. Она помогала растить трех младших братьев – детей она любила. В ней все еще много осталось от Техаса. Когда она перебралась к Кларку, то настояла, чтобы Табби оставался с ней дома по вечерам и делал уроки, а не болтался по улицам или сидел в углу бара, точно сыч. Шерри выплатила все долги Кларка, со скандалом выгнала опасных и преступных прихлебателей вроде Поша и заставила Кларка обещать, что он ей никогда не солжет.
– Дорогой, мой первый муж врал мне так, что небо могло покраснеть. Одного раза мне вполне достаточно. Если ты с кем-нибудь свяжешься, скажи мне, и я все улажу. Я прошу тебя лишь об одном: будь со мной откровенен. Солги мне только раз – и все будет кончено.
Черноглазая, с обесцвеченными волосами, она не походила ни на кого, хоть раз переступавшего порог дома на Маунтавеню, но Монти Смитфилд признал бы, что она желает добра своему возлюбленному и его сыну. Она поощряла трудовые порывы Кларка, поскольку они могли принести деньги немедленно, но хотела, чтобы он прекратил возиться с баром и занялся делом. Она изучала объявления и улаживала его дела. Наконец благодаря Шерри Кларк получил работу торгового агента. К этому времени они жили в Орландо, в маленьком домике с двумя спальнями и песчаным газоном, и уже могли откладывать кое-какие деньги. Прибавив к ним чек, который Монти послал в качестве свадебного подарка, они купили машину и кое-какую мебель. Именно Шерри уговаривала Кларка позвонить отцу.
За это время Табби преодолел все несчастья, преследовавшие его со дня отъезда из Коннектикута. Он вспоминал о своей матери, но старался не думать о том видении, которое было у него перед похоронами, – о темном нутре гроба.
Однако другое видение, которое его посетило в аэропорту, – видение общей паники – было гораздо труднее забыть. Жизнь в Коннектикуте он помнил так, точно только лишь покинул его: фасад дома, пони, гора заводных игрушек, то, как выглядел и одевался его дедушка. Когда ему было девять с небольшим, он получил удар бейсбольной битой по голове во время школьной игры и упал без сознания. Он лежал на траве, все склонились над ним, и он неожиданно увидел внутренним взором мужчину, убивающего ножом женщину, – видение, которое было почти ностальгическим. Учитель наклонился над ним, приговаривая: «Боже мой, Боже мой!»
На какой-то миг он не мог узнать ни учителя, ни мальчиков.
Перед глазами стояла картина: два обнаженных тела на кровати, одно утопает в собственной крови. Сквозь ужасную головную боль он вновь увидел всю эту сцену так, словно она заполнила его мозг, пока он лежал без сознания.
– О Боже, – сказал учитель, и Табби внезапно вспомнил, как того зовут. Необыкновенное и чрезвычайно мощное по силе видение развеялось, и его взгляд обрел ясность.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил учитель.
Табби ответил:
– Мой дедушка сказал, что никакого плохого дяди здесь нет.
3
Еще два раза, пока он был во Флориде, Табби Смитфилд показал, что он может кое-что иное, чем обычный мальчик, сын бармена, каким он был тогда.
Первый случай произошел сразу после того, как Кларк купил маленький домик в Орландо. Они переехали туда с утра, и Шерри носилась из кухни в гостиную, пытаясь притвориться, что она спокойна. Трейлер еще стоял на дороге, потому что Кларк был на работе, и на полу были свалены коробки с одеждой и посудой. Шерри ждала грузовик, потому что новая кровать была уже в пути. Табби нашел в одной из коробок игру «Монополия» и играл с собой на голом полу своей новой спальни. Там было целых четыре Табби, и пока один из них швырял кубик, остальные надеялись, что кубик приземлится на одном из их отелей. Табби II пока что выигрывал, а у Табби III шли сплошные крушения. Шерри заглянула в комнату и сказала, увидев, что он делает:
– Ты самый странный ребенок, какого я видела, клянусь. И он опять стал кидать кубик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Близнецы Норманы особенно ценили Шкипера за то, что он радостно принимал все, что они предлагали. К тому времени, как им исполнилось пятнадцать лет и они стали второкурсниками колледжа Дж. С. Милла, братья весили двести десять фунтов поштучно и отрастили себе длинные черные волосы, спадающие на плечи, как у индейцев. У них были толстощекие румяные лица. Если бы не их хитрые, проницательные глаза, они бы выглядели почти умственно отсталыми, но они были прирожденными возмутителями спокойствия. Близнецов осуждали, и большей частью справедливо, за все зловредные выдумки. Они жили сами по себе в заброшенном трейлере, поставленном на заросшей сорняками дороге неподалеку от трейлера, где их родители и четыре сестры жили шумной, безалаберной семьей. Иногда они обедали в трейлере родителей, но чаще – в «Бурджер Кинг» или у Венди. По вечерам они катили на своем проржавевшем автомобиле к бару «Черничка» и задирались со студентами колледжа. Персонал бара отлично знал их и не впускал внутрь. Когда Бобо Фарнсворт или еще какой-нибудь хэмпстедский полицейский проезжал мимо бара «Черничка», близнецы сидели в своем «олдсмобиле» и усмехались, потому что считали Бобо придурком. Все хэмпстедские полицейские были придурками, разве что кроме Томми Турка, который один раз на самом деле напугал Брюса Нормана, подняв его в воздух и пообещав перекинуть через огражденное шоссе № 18. Турка они ненавидели.
Никто не доверял Дики и Брюсу, и они зарабатывали подозрительные взгляды также легко, как боксеры – синяки, поэтому кто-то вроде Шкипера Петерса был им полезен. Ребенок вечно находящихся в разъездах родителей, Петере тоже был изгоем, но он, по крайней мере, нормально выглядел.
В старших классах Норманы выяснили, что, если они отправят Шкипера к Гринблату с перечнем вещей, которые необходимо спереть, он притащит вдвое больше. Печенье, жестянки с кокой, бифштексы, целого цыпленка. Он был ходячей продуктовой сумкой. Шкипер выглядел таким честным, таким застенчивым, что даже если его ловили, то владельцу становилось его жаль и он отпускал его с предупреждением.
Но в конце мая этот исполнительный и очень полезный инструмент братьев Норманов потерял всю свою полезность и ценность. Во вторник во время урока геометрии Шкипер поднялся со своего места и начал кричать мистеру Норду, учителю:
– Ты, ничтожество! Дурацкое ничтожество! Ты все делаешь не правильно!
Мистер Норд отвернулся от доски, и на лице у него было нечто среднее между ужасом и гневом:
– Садись, Петере. Что я делаю не так?
– Решаешь не так, ты, придурок. Этот угол, он.., он… – Петере разразился слезами, и пришлось вывести его из класса.
В коридоре Шкипер дождался близнецов Норманов.
– Эй, мужик, – сказал Брюс. – Что стряслось?
Шкипер был еще бледнее, чем обычно, а глаза у него были красными как у кролика.
– Ты тупая свинья, вот что стряслось. Предложи мне умножить два числа.
– Что?
– Давай. Два любых числа.
– Четыреста шестьдесят восемь на три тысячи девятьсот сорок два.
– Один миллион восемьсот сорок четыре тысячи восемьсот пятьдесят шесть.
Брюс ударил его в ухо, и Шкипер упал на скамейку.
Должно быть, они все обговорили, эти близнецы Норманы, когда Джикс и Нит Петерсы день спустя забрали Шкипера из колледжа Милла и поместили его в место, похожее на курортную гостиницу, со школой гольфа, гимнастическим залом и закрытым и открытым бассейнами. Двойняшки Норманы шлялись вокруг своего ржавого трейлера и говорили о новичке. Должно быть, они, глотая шоколадные пирожные, попивая пиво и смотря «Тварь» по своему украденному телевизору, до конца измерили степень его полезности. У них появился план.
В ту пятницу, в которую отдохнувший и загорелый чикагский священник по имени Фрэнсис Лири зашел в роскошную кухню своей сестры и в ужасе и потрясении уронил тяжелую вещевую сумку в лужу ее крови, Табби Смитфилд удивленно поднял глаза, когда перед ним за обеденным столиком возникла баночка «кока-колы», которую стискивала довольно грязная рука.
– Эй, новичок, – раздался голос сверху, – пить хочешь?
Табби поднял голову и лишился дара речи. Два наиболее опасных человека в классе усмехались ему своими чудовищными ухмылками. Один из них был в комбинезоне поверх майки, а другой – в грязной рубахе навыпуск. Они поставили подносы на стол и уселись по бокам.
– Я Брюс, а это – Дики, – сказал тот, что был в рубахе, – давай-ка, пей, это для тебя. Мы – это группа приветствия.
В то время, когда на газоне Гудоллов толпились многочисленные соседи, а Бобо Фарнсворт одновременно пытался удержать Томми Турка, который хотел двинуть в челюсть другому полицейскому, и увести двух истерически рыдающих детей Гудоллов от окна в любой из близлежащих домов, Табби Смитфилд сидел на уроке истории. Дики и Брюс Норманы уселись позади, точно пара огромных сторожевых собак.
– Расскажи ему про брови Шкипера, – прошептал Брюс Дики. Оба брата воняли – для Табби совершенно ностальгически – пивом.
2
По мере того как семидесятые годы подходили к концу, отношения между Кларком и Монти Смитфилдами постепенно улучшались. Причиной этому был Табби. Хоть Монти Смитфилд и поклялся, что не особенно расстроится, даже если Кларк покинет этот мир, он никак не мог примириться с мыслью, что у него больше нет внука. Табби ему снился, а несколько раз в месяц он приходил в старую комнату Табби и сидел там, глядя на игрушки, которые внук оставил в доме.
И поскольку Монти тосковал по Табби, он начал сожалеть о нанесенных сыну оскорблениях. Может, он не должен был насмехаться над пристрастием сына к теннису; может, он не должен был настаивать на том, чтобы Кларк присоединился к его бизнесу; может, он должен был отпустить его попутешествовать по Западу, играя в теннис, как и собирался сделать Кларк после окончания колледжа. Может, ошибкой было то, что он выделил Кларку и Джин полдома – возможно, такая близость и была наибольшей ошибкой из всех.
Пару месяцев спустя он начал искать старых товарищей и одноклассников Кларка. Он обещал, что не будет вмешиваться в частную жизнь сына, что он хочет лишь время от времени посылать тому деньги. Старик, предлагающий чековую книжку, как другие предлагают сердце? Двое друзей Кларка почувствовали жалость к нему. У одного был адрес в Майами, у другого – "номер дома в Форт-Ладердаль. Монти связался со справочной службой обоих городов, но Кларк не был внесен в телефонную книгу. На день рождения Табби он послал чеки и банкноты по обоим адресам и получил благодарственное письмо, написанное детским почерком Табби из Форт-Ладердаль.
На день рождения Кларка Монти послал им тысячу долларов, но письмо вернулось невскрытым. После этого Монти каждый месяц посылал небольшие суммы Табби, и Табби отвечал ему, куда бы они с отцом ни попадали во время своих частых разъездов.
На восьмой день рождения он прислал деду свою фотографию из Ки-Уэсте. Загорелый босой Табби стоял на оконечности пирса. Волосы у него были выгоревшие на солнце, а глаза – удивленные.
Вскоре после одиннадцатого дня рождения пришла еще одна фотография Табби – на карусели, присланная из Орландо. Вместе с ней Монти получил короткую, почти телеграфную записку о том, что у него появилась новая невестка. Звали ее Шерри Стиллвен Смитфилд, и они с Кларком поженились месяц назад.
Монти, уже наученный горьким опытом, проявил добрую волю: он послал письмо с поздравлениями и щедрый чек – это письмо не вернулось. Наконец через две недели Монти позвонил сыну.
– Я хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я оставляю тебе этот дом, и, когда меня не станет, он станет твоим. А если ты хочешь привезти Табби и свою жену пожить сюда, то отлично.
Все эти годы жизнь Табби была значительно более странной, чем могли себе представить братья Норманы.
***
Они с отцом жили в комнатах, пропахших пивом, над дешевыми ресторанчиками, в проезжих гостиницах, где они готовили себе на плитке и смахивали со стола тараканов, а когда дела шли совсем неважно, они провели неделю, ночуя в старой машине Кларка. Он знал многих мальчиков, которые обещали вырасти точно такими же, как близнецы Норманы, – злобу и глупость Табби встречал не впервые. Он видел, как его отец быстро становится алкоголиком, видел, как его отца забирают в тюрьму на несколько месяцев, – он так и не узнал, за какое преступление; ни разу не проучился в одной школе больше года. Однажды его отец вернулся домой возбужденный и торжествующий и кинул на стол три тысячи долларов, которые он выиграл в теннис. Табби видел смерть двух человек: одного ударили ножом в баре, где работал Кларк, другой погиб во время уличной перестрелки.
Один раз, когда он открыл, не постучавшись, дверь в ванную комнату, он увидел отцовского друга, худого как щепка киуэстского трансвестита по имени то ли Пош, то ли Поч, который сидел на унитазе и впрыскивал себе в руку героин.
Когда ему исполнилось четырнадцать, он записал все адреса, которые мог вспомнить и по которым они жили с отцом, начиная с дома на Маунт-авеню. Без труда он перечислил девять адресов, включая три места, именовавшие себя гостиницами, один пансион и один приют. Подумав пару минут, он смог добавить еще три адреса.
Шерри Стиллвен все это быстро изменила. Это была крепко сбитая порядочная белокурая женщина, наполовину кубинка, на пять лет моложе Кларка. Ее первый муж ушел, и она стала завсегдатаем бара «Без имени», в котором Кларк работал в Ки-Уэсте. Отец Шерри был механиком на нефтяных вышках в Техасе и часто уезжал из дома. Она помогала растить трех младших братьев – детей она любила. В ней все еще много осталось от Техаса. Когда она перебралась к Кларку, то настояла, чтобы Табби оставался с ней дома по вечерам и делал уроки, а не болтался по улицам или сидел в углу бара, точно сыч. Шерри выплатила все долги Кларка, со скандалом выгнала опасных и преступных прихлебателей вроде Поша и заставила Кларка обещать, что он ей никогда не солжет.
– Дорогой, мой первый муж врал мне так, что небо могло покраснеть. Одного раза мне вполне достаточно. Если ты с кем-нибудь свяжешься, скажи мне, и я все улажу. Я прошу тебя лишь об одном: будь со мной откровенен. Солги мне только раз – и все будет кончено.
Черноглазая, с обесцвеченными волосами, она не походила ни на кого, хоть раз переступавшего порог дома на Маунтавеню, но Монти Смитфилд признал бы, что она желает добра своему возлюбленному и его сыну. Она поощряла трудовые порывы Кларка, поскольку они могли принести деньги немедленно, но хотела, чтобы он прекратил возиться с баром и занялся делом. Она изучала объявления и улаживала его дела. Наконец благодаря Шерри Кларк получил работу торгового агента. К этому времени они жили в Орландо, в маленьком домике с двумя спальнями и песчаным газоном, и уже могли откладывать кое-какие деньги. Прибавив к ним чек, который Монти послал в качестве свадебного подарка, они купили машину и кое-какую мебель. Именно Шерри уговаривала Кларка позвонить отцу.
За это время Табби преодолел все несчастья, преследовавшие его со дня отъезда из Коннектикута. Он вспоминал о своей матери, но старался не думать о том видении, которое было у него перед похоронами, – о темном нутре гроба.
Однако другое видение, которое его посетило в аэропорту, – видение общей паники – было гораздо труднее забыть. Жизнь в Коннектикуте он помнил так, точно только лишь покинул его: фасад дома, пони, гора заводных игрушек, то, как выглядел и одевался его дедушка. Когда ему было девять с небольшим, он получил удар бейсбольной битой по голове во время школьной игры и упал без сознания. Он лежал на траве, все склонились над ним, и он неожиданно увидел внутренним взором мужчину, убивающего ножом женщину, – видение, которое было почти ностальгическим. Учитель наклонился над ним, приговаривая: «Боже мой, Боже мой!»
На какой-то миг он не мог узнать ни учителя, ни мальчиков.
Перед глазами стояла картина: два обнаженных тела на кровати, одно утопает в собственной крови. Сквозь ужасную головную боль он вновь увидел всю эту сцену так, словно она заполнила его мозг, пока он лежал без сознания.
– О Боже, – сказал учитель, и Табби внезапно вспомнил, как того зовут. Необыкновенное и чрезвычайно мощное по силе видение развеялось, и его взгляд обрел ясность.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил учитель.
Табби ответил:
– Мой дедушка сказал, что никакого плохого дяди здесь нет.
3
Еще два раза, пока он был во Флориде, Табби Смитфилд показал, что он может кое-что иное, чем обычный мальчик, сын бармена, каким он был тогда.
Первый случай произошел сразу после того, как Кларк купил маленький домик в Орландо. Они переехали туда с утра, и Шерри носилась из кухни в гостиную, пытаясь притвориться, что она спокойна. Трейлер еще стоял на дороге, потому что Кларк был на работе, и на полу были свалены коробки с одеждой и посудой. Шерри ждала грузовик, потому что новая кровать была уже в пути. Табби нашел в одной из коробок игру «Монополия» и играл с собой на голом полу своей новой спальни. Там было целых четыре Табби, и пока один из них швырял кубик, остальные надеялись, что кубик приземлится на одном из их отелей. Табби II пока что выигрывал, а у Табби III шли сплошные крушения. Шерри заглянула в комнату и сказала, увидев, что он делает:
– Ты самый странный ребенок, какого я видела, клянусь. И он опять стал кидать кубик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51