Юрча так и сделал, оче
нь похоже, все его хвалили. Правда, сначала ему показалось, что негоже рисо
вать на печке отца. Отец в непогоду во сне стонал, а утром мать клала ему на
поясницу горячий кирпич и растирала, только после этого Алексей Кузьмич
мог приподняться и слезть с кровати. Но выслушав Юрчины сомнения, Лидия В
ладимировна очень вдумчиво на Юрчу посмотрела и сказала:
Ц Ты же пионер?
Ц Пионер.
Ц Тогда будь принципиальным. Субъективные причины могут найтись у кажд
ого. Надо их п р е о д о л е в а т ь.
Что такое "субъективные" Юрча тогда не знал. Но он преодолел. А когда нарис
овал и поздно вечером вернулся из школы, где они с Лидией Владимировной у
крашали газету, то снова себя п р е о д о л е л и дома ничего не сказал. Утром, в
праздник, они все трое Ц Юрча, Алексей Кузьмич и матушка Ц пошли к правл
ению, все собрались туда, потому что должен был состояться митинг. А возле
правления висела газета, и все ее разглядывали, читали, хвалили Юрчу за кр
асивую работу. Отец посмотрел тоже.
Ц Это ты, Юрча, рисовал?
Ц Я рисовал.
Ц Хорошо нарисовал, похоже, Ц сказал отец. Ц Ты принципиальный товари
щ.
А матушка заплакала. И с тех пор отец все от Юрчи боком, боком. И Юрча очень с
традал от этого. Прибежит, бывало, в правление какой-нибудь пацаненок, оте
ц его потреплет по голове на глазах у Юрчи, расспросит, как родители живут
и какие отметки получает он в школе. А Юрчу, родного сына, никогда не погла
дит. И когда в сорок первом в армию уходил на нестроевую службу, тоже не по
целовал, по голове не погладил.
Ц Прощай, сын.
Ц Ты бы, Алексей, Ц попросила мать, Ц поцеловал бы сына на прощание, дал
бы ему родительское благословение, Ц сказала и опять расплакалась.
Ц Мы мужики, Ц сказал отец, Ц нечего нам нежности разводить.
Так и не поцеловал. И Юрча этого ему не простил: "Ишь обиделся за рисунок в с
тенгазете". А у Юрчи взгляд тяжелый и тогда был, и ныне нелегкий, б л е з л и в ы
й взгляд, завистливый. Через месяц в северной деревне получили похоронк
у. Это значит, остался Юрча у матери один.
…Когда я оглядываюсь назад, мне иной раз самого себя становится жалко. Ск
олько пришлось испытать, преодолеть, перетерпеть, раздавить в себе, а пот
ом сказать: "Ничего, простится, в последний раз, в будущем я стану лучше, в ко
нце концов, делаю для великой цели". И самое в той еще младенческой жизни г
адкое из запомнившегося было, когда вернулся однажды пустой и разбитый и
з школы. Мать тогда спросила:
Ц Ты чего так поздно, Юрча?
Мне бы расплакаться, признаться, ткнуться головой в материнский живот, а
я уклончиво ответил:
Ц Мы с Лидией Владимировной занимались арифметикой.
А уже потом все пошло легче! И когда из армии демобилизовался и не остался
в селе, хотя мать уже перемогалась и была нездорова, когда не приехал на по
хороны матушки, когда умерла Мария-старшая. Я только всегда знал, что пост
упаю жестоко, но успокаивал себя Ц стечение обстоятельств, роковая необ
ходимость Ц и мучился, а потом мучиться перестал, как отрубило: хватит, не
чего себя растравлять ненужными переживаниями, художник должен отброс
ить все, что мешает ему двигаться вперед. Я всегда позже был уверен: поступ
аю так, а не иначе ради своего звездного часа, ради искусства, ради будущег
о. Всем в то время мне можно было поступиться, все забыть, но не карандашик
с бумагой. Уже в школе я понял: единственное, что прибавляет мне роста, пом
огает первенствовать, Ц это мой острый глазомер, моя верная рука. И после
армии, куда меня, к моей радости Ц лишь бы вырваться из деревни, от хворой
матери, от бедности, Ц меня забрили, и я по фотографиям делал портреты ро
тных сержантов, уже маслом делал, не карандашом, а потом портреты офицерс
ких жен, матерей, дедов, и делал их все, согласно невысказанному желанию за
казчика, привлекательными Ц красивее, моложе, мужественнее, здоровее, ч
ем на фотографиях, Ц я еще раз понял, что только здесь мое будущее, оно в мо
их руках, и надо пробиваться во что бы то ни стало. Надо учиться.
Машеньке-младшей повезло, она выросла среди книг, среди альбомов с репро
дукциями великих произведений искусства. Первыми игрушками ее стали ка
рандаши и краски, и она, вместо того чтобы делать из песка куличики, начала
рисовать домики. В семь лет она уже писала акварелью, а я, когда поступил в
Иркутске в художественное училище, еще не знал, кто такой Валентин Серов.
Чем пожертвовала Маша для того, чтобы учиться любимому делу? Ничем. В трин
адцать лет у нее появились первые мальчики: телефонные звонки, экскурсии
в музеи. А раньше "Артек", академический пионерский лагерь. Кто сейчас пол
езет в чужую личную жизнь, кто станет копаться в грязном белье? Она сумела
найти и полюбить Славу. Разглядеть его, завоевать. А до Славы в будни звони
л какой-то Дима. По воскресеньям в подъезде вечно толкался курсант из ави
ационного училища, Сережа, вечерами возил ее на папиных "Жигулях" сын косм
онавта, Роман. А я никого не успел полюбить, я был одержим, ежедневно рисов
ал свои гаммы до обмороков, до изнеможения, как Рахманинов, упражнявшийс
я на слепой, незвучащей клавиатуре даже в поезде. Но я же был молодой, голо
дный. Разве кипение крови погасишь гаммами? И на первой же женщине, котору
ю я узнал, узнал по слепой, безотчетной страсти, меня заставили жениться.

О, эти ревнители нравственности и справедливости! Сколько в них зависти
и холодной желчи подо всем этим. Разве было кому-нибудь дело до внутренни
х переживаний студента-выпускника Семираева и натурщицы Марии Ц скром
ной семнадцатилетней девчушки, живущей в прислугах, или, как сейчас назы
вают, в домашних работницах, у академика-химика. Девушка копила себе на па
льто и чтобы купить корову в свое деревенское хозяйство. В деревне ее жда
л жених, и девушка совсем не хотела выходить замуж за студента. А студент у
же готовился к славе. Они писал, что знал раньше, по деревне: пастухов на фо
не зеленых просторов, бабок возле развалившихся часовен, молодых тракто
ристов, полных здоровья и нерастраченных городом сил. Он имел мужество н
е рассусоливать, не обсуждать на бесконечных студенческих пирушках, что
бы он написал, если бы ему "дали", а, сжав зубы, работал, работал, работал в общ
ежитии, в учебной мастерской, на каникулах, когда все разъезжались. А пото
м, как потрясение для всех Ц слух о первой выставке выпускника Институт
а живописи Семираева. У него у единственного было что выставлять. Как, у то
го Семираева, у которого роман с натурщицей? А это нравственно? Вроде кто-
то видел, как эта натурщица плакала в уголке? У него талант? Талант тоже до
лжен выполнять свои обязательства! Что-то закрутилось, завертелось, все
зашушукались. Хорошо, Иван Матвеевич, тогда Ваня, секретарь их институтс
кого комитета, прямо и определенно сказал: "Юра, если не женишься на Марии,
выставки тебе не видать. Расписаться надо до комсомольского собрания. Яс
но?" К несчастью, все тогда оформлялось ошеломляюще быстро, никаких трех м
есяцев со дня подачи заявления, никаких ожиданий. А Маша теперь спрашива
ет, почему такой молодой умерла ее мать. Что отвечу ей? З а ч а х л а с нелюбим
ым мужем, завяла.
Неделю назад Маша все же решила продолжить разговор, который так внезапн
о и для меня удачно прервался с приходом Сусанны и ее гостей. Уже во втором
часу ночи, вернувшись от Славы, она в пальто поднялась ко мне в мастерскую
. Я давно знал, что она никогда не говорит, с чем пришла, основная тема возни
кает позже, поэтому начал с разминочного вопроса сам:
Ц Ну, как дела у Славы?
Ц Ужасно. Там неотложка, посторонние люди. Видимо, не сегодня завтра…
Ц Ты говорила со Славой?
Ц У нас все обговорено заранее.
Ц А что именно?
Ц Я, папа, берегу его от тебя. Наверное, нам будет не нужна большая квартир
а. Работать и жить можно и в однокомнатной.
Ц Чем я так перед тобой провинился?
Ц Я твоя дочь и хорошо тебя знаю. Я думаю, Слава сам по себе несет в душе це
лый мир, и ему нужно суметь выразиться. А ты, папа, научишь его разным штучк
ам, и это его собьет.
Ц Ты ведь, Маша, во-первых, моя дочь, а во-вторых Ц моя ученица.
Ц Именно из-за "во-первых" мне ты менее опасен. Как дочь, я лучше всех знаю т
вои приемы и могу себя оберечь.
Ц Я имел в виду другое.
Ц Ты знаешь, ч т о я в тебе ценю. Ты мастер, у тебя верный глаз, но, папа, н а с т
о я щ и й художник для меня что-то другое. Как бы тебе объяснить? Вот когда с
лушаешь, например, Эдиту Пьеху, то вроде это приятно и хорошо, а потом став
ишь пластинку с песнями Эдит Пиаф Ц и здесь не думаешь, хорошо это или пло
хо, здесь все подлинное. Она не вызывает ассоциаций. А если вызывает, то то
лько сама с собой.
Ц Ты же не пришла со мной ругаться? Мне уже пятьдесят, и меня не переделае
шь.
Я очень спокойно вел этот разговор, похожий на диалог из какой-нибудь сов
ременной пьесы. Будто бы не я говорил, а холодно и расчетливо суфлировал р
еплики. Мне давно неинтересно говорить о том, что я и как делаю. Почему-то в
се мои собратья по цеху ругают меня, даже стало хорошим тоном меня ругать.
Но меня не собьешь. Ведь они ругают, потому что, хотя бы по мастерству, по до
ходчивости, я выше их. И я иногда боюсь, чтобы меня не сбили. Чем я тогда займ
у свою жизнь? Ведь тысячи людей, которым нравятся мои произведения, тоже ч
то-то соображают. Пусть я работаю не для мирового искусства, а просто для
этих тысяч. А что же, лучше делать шедевры и хранить их на чердаке? Картины,
как жемчуг, гибнут, если не входят в соприкосновение с человеческим тепл
ом.
Ц Ты же пришла, Маша, сказать мне что-то другое. Я даже скажу, зачем ты приш
ла. Ты уже два года не работаешь, и тебе нравится это безделье. Платяной шк
аф у тебя заставлен бутылками Ц это одно твое занятие. Ты любишь, скорее о
чень любишь или хорошо придумала, что любишь, Славу, Ц это второе твое сл
адкое занятие. А для того, чтобы не работать и всласть заниматься своими з
анятиями, ты придумала себе нравственную причину. Я тебе скажу, отчего ум
ерла твоя мать.
…На последнем курсе я писал, наверное, самую свою знаменитую картину "Кра
савица". Я писал по воскресеньям в институтской мастерской, потому что Ма
рии ее хозяева давали выходной. У нас не было никакой любви, а просто делов
ые отношения: за два часа работы с тремя десятиминутными перерывами Мари
я, ни чуточки не смущаясь, брала у меня тридцать рублей, которые я или отры
вал от своей стипендии, или зарабатывал вместе с ребятами с курса на Киев
ском вокзале, где мы до глубокой осени разгружали вагоны с овощами. Плати
ли нам так же, как я Марии, закончил работу Ц сразу получи.
Это была наиболее счастливая моя картина. Она потом объехала весь мир, и е
е много раз репродуцировали. На пригорочке стояла девушка, простоволоса
я, освещенная солнцем, в такой тоненькой кофточке, что через нее, контраст
ируя с загорелой шеей и руками, просвечивало нежное, не тронутое солнцем
тело, просвечивала чуть наметившаяся грудь с розовыми плотными сосками.
Успех картины был в выражении лица девушки, в радости нового пышного лет
а и юной стыдливой женственности. Я чуть стилизовал картину, и, несмотря н
а современный сельский пейзаж, разворачивающийся за спиной красавицы, е
е тонкая кофточка была как бы из другой эпохи. Прозрачная ткань была по во
роту обшита речным северным жемчугом, и в розовом ушке у натурщицы тоже л
укаво поблескивали, как две капельки молока, две жемчужинки.
Мастерская была холодная, за окном серело, но Мария, уже привыкнув к нашей
работе, потому что за последние два года позировала не одному мне, мастер
ски держала выражение, стояла не ежась, свободно и открыто.
В этот день мне работалось прекрасно. Все практически было завершено, и я
делал последние мазки, те мазки, которые кладешь на полотно, уже рискуя, и
оно или проваливается, или начинает дерзко дышать жизнью. Перед самым ко
нцом сеанса меня что-то не устроило в складках кофточки. Я, положив палитр
у, подошел, чтобы расправить как мне хотелось, и, когда коснулся груди Мари
и, вдруг впервые Ц может быть, потому, что работа была закончена и я уже см
отрел на Марию не как на объект изображения, а как на живую женщину, Ц вдр
уг впервые я новыми глазами увидел сквозь прозрачную ткань эту грудь с м
елкими от холода пупырышками вокруг сосков, и впервые мне, еще не испытав
шему близость с женщиной, в голову ударила кровь. Ударила почти до обморо
ка. Но я сдержался. Голова всегда была у меня ясная, холодная. Я сдержался. К
огда отходил обратно к мольберту, досчитал до десяти и успокоился. После
сеанса на радостях, что работа закончена и, кажется, получилась, мы пошли в
кино и сидели рядом. В таких случаях всегда говорится: "они не видели карт
ины", однако фильм я хорошо помню, но почему-то Ц вероятно, я еще не остыл о
т работы Ц несколько раз во время фильма вдруг всплывала в моей памяти о
дна и та же деталь моего портрета: прозрачная кофточка, под которой нежно
светился и розовел упругий сосок. Сейчас я бы сказал, что вело меня подсоз
нание, сейчас, с ссылками на Фрейда и без него, я мог бы все объяснить, но тог
да, иззябнув на улице после фильма Ц Марии возвращаться к хозяевам было
еще рано, Ц я упросил, затянул ее снова в институт, в мастерскую. Мы постав
или электрический чайник, хранившийся от пожарников под грудой реквизи
та, я растирал Марии побелевшие от холода ладошки, а потом, как-то сам собо
й размяк мой ясный рассудочный характер, я шептал какие-то слова, ничего н
е хотел предвидеть и думать о последствиях, и случилось все то, что и должн
о было случиться, когда двое молодых людей остаются вместе, когда в полум
раке парует, посвистывая чайник, на улицах холодно, метет поземка и согре
ться можно, лишь тесно прижавшись друг к другу.
Потом по воскресеньям мы еще несколько раз встречались. Я начал другую р
аботу. Мария мне позировала, и, хотя я с нетерпением ожидал окончания сеан
са, отношения наши не стали иными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18