С ней постоянно находятся сиделка, сказал он, и человек, который выполняет разную мелкую работу по дому. Кроме этих двух людей, она ни с кем не общается. Бармен высказал предположение, что она вряд ли обрадуется их визиту. «Хотя… если вы и впрямь друзья ее мужа, — он даже не попытался скрыть, что этот факт вызывает у него сомнение, — возможно, она согласится вас принять».
Молодые люди сели в машину и неспешно проехали две мили до Турвиль-Мэнор-фарм. Дом оказался значительно больше, чем можно было предполагать, судя по заросшей травой тропинке, ведущей к дому от главной дороги. Фермой здесь и не пахло: молодые люди не увидели никаких признаков сельскохозяйственной деятельности.
Когда-то дом, наверное, был красивым — Джонатан, понимавший толк в таких вещах, определил, что строители начали возводить его как раз в то время, когда Жан Флоре вносил последние штрихи в «Казнь Сократа», — но сейчас от былой внушительности остались лишь правильные пропорции. Кто-то, видно, начал красить окна главного фасада, но так и не закончил работу, остановившись на третьем окне. На других окнах краска отслоилась, и под ней виднелось сгнившее дерево, в некоторых рамах стекла были разбиты. Ползучие растения вышли из-под контроля и увили одну из стен до самой крыши, полностью закрыв два окна. Они не столько украшали, сколько подавляли своей массой. Лужайка перед домом тоже находилась в запущенном состоянии: сорняки и дикие цветы вольготно росли по всей территории, гравийные дорожки едва угадывались, скрытые густой травой. Здание казалось абсолютно необитаемым, и если бы бармен не предупредил их, Флавия с Аргайлом наверняка повернули бы назад.
— Ничего себе ферма, — сказал Аргайл. — Хотя в целом дом впечатляет.
— Меня он вгоняет в депрессию, — отозвалась Флавия. Она вышла из машины и захлопнула дверцу. — Теперь я еще больше укрепилась во мнении, что здесь нам ничего не светит.
В душе Аргайл был согласен, но вслух высказываться не стал, боясь еще больше расстроить Флавию. Засунув руки в карманы и слегка нахмурившись, он внимательно оглядел здание.
— Никаких признаков жизни, — резюмировал он. — Ладно, пойдем. Все равно это нужно сделать.
Он поднялся по раскрошившимся, заросшим мхом ступеням крыльца и позвонил в дверь. Звонок молчал, и он постучал: сначала тихо, потом громче и, наконец, совсем громко.
Тишина.
— Что будем делать? — спросил он, оборачиваясь к подруге.
Флавия подошла и заколотила в дверь значительно агрессивнее, чем он; не получив ответа, подергала ручку.
— Я не собираюсь уехать несолоно хлебавши только из-за того, что кому-то лень открыть дверь, — грозно сказала она и толкнула дверь внутрь.
Дверь подалась, и Флавия шагнула в холл.
— Эй? — крикнула она. — Есть кто-нибудь?
Ее голос эхом разнесся по дому и замер где-то вдали.
Джонатан обратил внимание на красивую меблировку — не выдающуюся, но вполне соответствующую архитектуре здания. Если все здесь почистить и как следует пропылесосить, то помещение чудесным образом преобразится. Но в настоящий момент оно производило мрачное и угнетающее впечатление.
На улице стояла сухая и теплая — насколько она может быть теплой в Англии — осень, но в помещении было холодно и сыро — так бывает в домах, где давно никто не живет.
— Честно говоря, я буду рад, если здесь никого не окажется, — сказал Аргайл. — Мне хочется поскорее убраться из этого места.
— Ш-ш, — шикнула на него Флавия. — Мне кажется, я что-то слышу.
— Жаль.
Наверху массивной, темной, украшенной богатой резьбой лестницы раздалось слабое поскрипывание. Они остановились и прислушались, но так и не смогли определить, что означал странный звук. На человеческие шаги он точно не походил.
Они переглянулись.
— Эй? — теперь позвал Аргайл.
— Какой смысл стоять там внизу и кричать? — донесся до них высокий ворчливый голос. — Я не могу спуститься. Поднимайтесь сами, если у вас серьезное дело.
Голос не старый, но слабый и больной. Тихий, однако не мягкий, а, напротив, неблагозвучный и неприятный, и тон такой, словно его обладательница считала ниже своего достоинства открывать рот. И непонятный акцент.
Молодые люди вновь нерешительно переглянулись. Потом Флавия жестом предложила Аргайлу идти, и он начал подниматься по лестнице. Хозяйка, закутанная в толстый темно-зеленый халат, ждала их в тускло освещенном коридоре. На ногах у нее были толстые теплые носки, на руках шерстяные митенки, длинные волосы тонкими прядями спадали вдоль лица. Женщина крепко сжимала палку для ходьбы на специальной раме, придававшей ей устойчивость. Увидев это приспособление, Аргайл понял, что было источником скрипа.
Пожилая женщина — они предположили, что это и есть замкнувшаяся от мира миссис Ричардс, — тяжело, с присвистом дышала: казалось, что путь в пятнадцать футов, который ей пришлось преодолеть, был слишком труден для ее подорванного здоровья.
— Миссис Ричардс? — мягко обратилась к видению Флавия, оттеснив локтем Аргайла.
Женщина слегка повернулась и посмотрела на Флавию. Потом прищурилась и кивнула.
— Меня зовут Флавия ди Стефано. Я работаю в римской полиции. Это в Италии. Мне страшно неприятно беспокоить вас, но, может быть, вы согласитесь ответить на некоторые наши вопросы.
Женщина надолго задумалась и никак не отреагировала — ни словом, ни жестом.
— Дело чрезвычайной важности, и, похоже, вы единственная, кто может нам помочь.
Женщина медленно кивнула, потом перевела взгляд на Джонатана, отступившего в тень.
— Кто это? — спросила она. Флавия представила Аргайла.
— Не знаю, куда подевалась Люси, — неожиданно сказала женщина.
— Кто?
— Моя сиделка. Мне трудно передвигаться без ее помощи. Может быть, ваш друг отнесет меня в постель?
Аргайл вышел вперед, Флавия забрала рамку и посторонилась. Ее поразило, с какой бережностью Аргайл подхватил женщину на руки — обычно он проявлял в подобных делах полную беспомощность. Джонатан пронес женщину по коридору, осторожно опустил на кровать, накрыл одеялами и, чтобы ей было теплее, со всех сторон подоткнул их. Убедившись, что она надежно и удобно устроена, он деликатно отдалился к окну.
В спальне работал обогреватель, и воздух в комнате был жаркий, густой и тяжелый, пропитанный болезнью и старостью. Флавия рванулась к окну и, раздвинув тяжелые шторы, дернула на себя раму — в комнату хлынул солнечный свет и потянуло свежим ветерком. Флавия жадно глотала кислород. Наверняка пожилой леди тоже пойдет на пользу чистый прохладный осенний воздух.
— Подойдите ко мне, — скомандовала миссис Ричардс, откинувшись на подушки, которые поддерживали ее в вертикальном положении. Флавия приблизилась, и женщина внимательно изучила ее лицо, потом провела по нему рукой. Флавия усилием воли сдержала себя, чтобы не отпрянуть назад.
— Какая красивая и молодая женщина, — мягко произнесла миссис Ричардс. — Сколько вам лет?
Флавия ответила, и женщина кивнула.
— Вам повезло, — сказала она, — очень повезло. Я тоже когда-то была красивой. Очень давно. Там на комоде стоит моя фотография. На ней мне примерно столько же лет, сколько сейчас вам.
— Вот эта? — спросил Аргайл, взяв в руки фотографию в серебряной рамке.
На снимке была изображена женщина лет двадцати с небольшим — она слегка отвернулась от камеры и будто бы смеялась какой-то шутке. Ее лицо излучало молодость и счастье, и на нем не было ни тени заботы или тревоги.
— Да, трудно поверить, что это мое лицо. Столько времени прошло.
Действительно, в этой старой женщине, утопавшей в подушках, не осталось ничего от той счастливой девушки на снимке. Казалось, этот снимок был сделан в другом столетии и совершенно случайно попал в эту грязную неубранную комнату.
— Зачем вы здесь? Что вы хотите? — спросила женщина, вновь переключив внимание на Флавию.
— Мы хотели расспросить о докторе Ричардсе. О его работе во время войны.
Женщина заметно удивилась:
— О Гарри? Вас интересует его ожоговая клиника? Он был хирургом — вы, наверное, знаете.
— Да, это мы знаем. Но нас интересует совсем другое направление его деятельности.
— Не было никакого другого направления, насколько мне известно.
— Мы хотели расспросить о его работе во французском Сопротивлении, в группе «Пилот».
Еще до того, как женщина успела ответить, Флавия поняла, что она знает, о каком «Пилоте» идет речь. Тем более странной оказалась ее реакция. Она ничуть не испугалась, не смутилась и не попыталась притвориться непонимающей. Напротив, после этих слов она словно внутренне расслабилась, будто попала на территорию, где чувствовала себя в полной безопасности.
— А почему вы решили, что моему мужу было известно о группе «Пилот»?
— Мы нашли его показания перед военным судом в Париже. Они задокументированы.
— Он давал показания?
— В документах указаны его имя и адрес.
— Вы уверены?
— Да.
— Генри Ричардс?
— Что-то в этом роде. И адрес.
— О-о.
— А в чем дело?
— Я все гадала, с чего это вдруг кто-то заинтересовался моим мужем. Он умер много лет назад.
Она опять повернулась к Флавии и, прежде чем ответить, тщательно обдумала свои слова.
— И тут вы сказали про «Пилот». Вы из Италии?
— Да.
— Но вас интересует французский «Пилот». Почему, могу я спросить?
— Это имеет отношение к убийству.
— И кого убили?
— Человека по имени Мюллер и другого человека, по имени Эллман. Обоих убили в Риме на прошлой неделе.
Пока она говорила, голова женщины склонялась все ниже, и Флавия испугалась, что она сейчас заснет. Но миссис Ричардс вскинула голову и задумчиво посмотрела на Флавию:
— И поэтому вы приехали сюда.
— Мы надеялись, что ваш муж еще жив. У нас есть основания думать, что человеку, располагающему сведениями о «Пилоте», может угрожать опасность.
Женщина слабо улыбнулась.
— И что же ему угрожает? — чуть насмешливо спросила она.
— Его могут убить.
Она покачала головой:
— Это не опасность. Это — шанс.
— Простите?
— Я — та, кого вы ищете.
— Почему вы?
— Это я давала показания. И в документах стоит моя подпись. Меня зовут Генриетта Ричардс.
— Это были вы?
— И я нахожусь в таком состоянии, что могу позавидовать этим вашим Мюллеру и Эллману.
— Но вы поможете нам?
Она покачала головой:
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что все уже умерли. Включая меня. Нет смысла. Я старалась забыть обо всем этом целых полвека. Мне это удалось, и тут появляетесь вы. Не хочу вспоминать.
— О, пожалуйста, так много поставлено на карту…
— Дорогая моя, вы молоды и красивы. Послушайтесь моего совета. Не стоит ворошить прошлое. Это старая история, и лучше ее забыть. Поверьте. Никто от этого не выиграет, а я буду страдать. Пожалуйста, оставьте меня. Все уже умерли.
— Это неправда, — подал голос Аргайл из своего укрытия возле окна. — Один человек еще жив. И если Флавия не выяснит, что происходит, он тоже может быть убит.
— О ком вы? — недовольно спросила женщина. — Говорю вам: никого нет.
— Во Франции живет человек по имени Руксель, — сказал Джонатан. — Жан Руксель. Мы пока не знаем почему, но он — кандидат номер один для следующего нападения.
Его заявление произвело необычайный эффект. Миссис Ричардс опустила голову еще ниже, но когда подняла, глаза ее были полны слез.
Флавия почувствовала себя ужасно. Она не знала, о чем подумала в этот момент женщина и что вызвало у нее слезы, неона ясно видела, что разговор причиняет ей боль — сильнее той, которую вызывали у нее физические страдания.
— Пожалуйста, — сказала она, — мы не хотим доставлять вам беспокойство. Если бы это не было так важно, мы бы сюда не приехали. Но если вы действительно не можете обсуждать эту тему, мы уйдем.
Ей было невероятно трудно выговорить последнюю фразу: как ни крути, а хрупкая старая леди была их последней надеждой, только она могла помочь им понять причину странных событий. Отказаться от такой возможности было равносильно подвигу. Но Флавия была готова сдержать слово: если бы миссис Ричардс сказала: «Да, уходите», — она немедленно покинула бы ее дом. И мысль о том, что после этого ей придется вернуться в Италию и расписаться в своем бессилии перед Боттандо и, что еще неприятнее, перед Фабриано, не остановила бы ее. Единственным, кто мог порадоваться такому повороту событий, был Аргайл.
К счастью, женщина отклонила ее великодушное предложение. Миссис Ричардс вытерла слезы, горестные всхлипы постепенно затихли, и она подняла голову.
— Жан? — спросила она. — Вы уверены?
Флавия кивнула.
— Ему угрожает серьезная опасность.
— Если это так, вы должны спасти его.
— Для этого мы должны понять, что происходит.
Женщина покачала головой:
— Если я помогу вам, вы обещаете спасти его?
— Конечно.
— Тогда расскажите мне об этих двух людях — ну, тех, что убили. Как их звали? Эллман? Мюллер? Кто они? И какое отношение они имели к Жану?
— Эллман — немец. Он сменил фамилию, раньше его звали Шмидтом. Мюллер также сменил фамилию, его настоящая фамилия — Гартунг.
Упоминание фамилии Гартунг произвело не меньший эффект, чем имя Рукселя. Несколько секунд женщина молча смотрела на Флавию, затем покачала головой.
— Артур? — прошептала она. — Вы говорите: Артур умер?
— Да. Сначала его пытали, а потом застрелили из пистолета. Мы полагаем, что это сделал Эллман. Возможно, он сделал это из-за картины, украденной у Рукселя. Но зачем ему было убивать Гартунга и при чем здесь картина, мы надеялись выяснить у вас. Откуда вам известно, что его звали Артуром?
— Он — мой сын, — просто ответила она. Теперь Флавия с Аргайлом на время утратили дар речи; оба стояли, пряча взгляд и не зная, что сказать. К счастью, миссис Ричардс не ждала от них никаких слов — она уже погрузилась в воспоминания и начала рассказывать:
— В Англии я оказалась случайно. После того, как союзники освободили Париж, меня выпустили из тюрьмы и направили на лечение в Англию. Союзники оказывали некоторым людям подобную помощь. Несколько лет я провела в госпитале и там встретила Гарри. Он лечил меня и сделал все, чтобы вернуть мне прежний облик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32