— Ну?
— Простите. Я думаю.
— Разве здесь есть о чем думать?
Он вздохнул и дотронулся до ее плеча.
— Нет, пожалуй, не о чем.
И, так же как Геркулес, печально поплелся путем добродетели.
ГЛАВА 10
Поезд прибыл в Париж в 7.15. Проводник бесцеремонно выставил полусонную Флавию в холодное, продуваемое всеми ветрами здание Восточного вокзала. Ночь в вагоне прошла ужасно: каждые пять минут ее сон прерывали вопли младенцев, проверка билетов, новые пассажиры и внезапные резкие остановки. Она чувствовала себя грязной оборванкой. «Господи, на кого я похожа, — ужаснулась она, увидев свое отражение в зеркале. — Что у меня на голове?! Счастье, что Джонатан никогда не замечает подобных вещей». Ей не терпелось увидеть его; надежный, спокойный, мягкий Джонатан вселял в нее уверенность, и хотя они частенько расходились во взглядах, она с удовольствием предвкушала долгую беседу с ним.
Она решила зайти куда-нибудь выпить чашку кофе и плотно позавтракать, прежде чем ехать в отель к Джонатану. Ей как-то не пришло в голову, что он мог остановиться в другом отеле. Сейчас, когда эта мысль посетила ее, она испугалась: в самом деле, а как она будет его искать? Вдруг он уже уехал в Рим?
«Я подумаю об этом после», — отбросила она прочь беспокойную мысль. Более насущной проблемой было то, что кафе еще не открылись, а французских денег у нее не было, из чего следовало, что она не может нанять такси.
Она спустилась по эскалатору в метро, посмотрела по схеме маршрут и рассеянно наблюдала за пассажирами. Примерно каждый десятый, оглянувшись по сторонам, перепрыгивал через турникет и как ни в чем не бывало бежал на платформу. В зале присутствовали блюстители порядка, но почему-то не обращали на «зайцев» никакого внимания. «Раз я в Париже, буду действовать, как парижанка», — подумала Флавия. Подхватив сумку, она подбежала к турникету, перемахнула через него и, чувствуя себя страшной преступницей, побежала на другой конец платформы.
Она помнила, что гостиница, где обычно останавливался Аргайл, находится где-то возле Пантеона; однажды они ночевали там вместе. К несчастью, в этом районе было полно других гостиниц, и единственной отличительной особенностью, которую помнила Флавия, была массивная дверь, украшенная богатой резьбой. Полюбовавшись на двери четырех гостиниц, она так и не нашла ту, что искала, зато получила подробные инструкции, как туда добраться.
В 8.15 утра она вошла в холл названной гостиницы и поинтересовалась у администратора, есть ли у них постоялец по имени Джонатан Аргайл.
Шелест страниц, после чего человек за стойкой признал, что такой постоялец у них есть.
— В каком номере он остановился?
— В комнате номер девять. Вы можете к нему подняться.
Флавия взбежала по лестнице и энергично постучала в дверь.
— Джонатан? — позвала она. — Это я. Открывай.
Ответом ей послужило долгое молчание. В номере никого не было. Странно, не похоже на Джонатана: он любитель поваляться до обеда.
Флавия постояла у двери, не зная, куда ей теперь деваться. Чего-чего, а того, что Джонатан может отсутствовать в такую рань, она никак не ожидала.
К счастью, ей не пришлось долго размышлять. На лестнице раздались тяжелые шаги отнюдь не балетного танцора, и Джонатан собственной персоной предстал пред ее светлые очи.
— Флавия! — воскликнул он голосом, каким человек, заблудившийся в снегопад в горах, мог приветствовать своего любимого сенбернара с фляжкой бренди в зубах.
— Это ты? А где ты был в такую рань?
— Я? Нигде. Бегал за сигаретами. Только и всего.
— В воскресенье, в восемь часов утра?
— Да, действительно. Знаешь, мне не спалось. Я так рад тебя видеть. Здесь.
Он раскрыл ей объятия и сжал с такой силой, какой она не замечала в нем прежде.
— Ты такая красавица, — сказал он, отступая на шаг и с восхищением разглядывая ее. — Необыкновенная.
— Что-нибудь случилось? — спросила она.
— Нет. А почему ты спрашиваешь? Я всю ночь ворочался, совершенно не выспался.
— Отчего так?
— Да все думал.
— Наверное, о своей картине?
— А? Нет, не о ней. Я размышлял о жизни. О нас. Обо всем таком.
— О каком таком?
— Да долго рассказывать. Ну, например, что было бы, если бы мы вдруг расстались.
— Вот как? — сказала она слегка настороженно. — А почему ты об этом думал?
— Это было бы ужасно, я бы не пережил разрыва с тобой.
— Да, но почему ты вдруг начал об этом думать?
— Просто так. — Он пожал плечами и вспомнил минувший вечер.
Флавия внимательно смотрела на него. Его поведение вызвало у нее подозрение, что он начал сомневаться в ее чувствах. Странным было то, что он высказал это. Обычно такие сентиментальные мысли он держал про себя. Ведь, в конце концов, Джонатан был англичанином.
— У тебя есть деньги? — спросила она после затянувшегося молчания, посчитав бессмысленным дальнейшее обсуждения вопроса. К тому же было слишком рано.
— Да, немного есть.
— Хватит на завтрак?
— О, на это хватит.
— Хорошо, тогда отведи меня куда-нибудь. А потом расскажи мне все, что с тобой за это время случилось, если я, конечно, не отключусь.
— Ты молодец, — сказала она, проглотив две чашки кофе и крошечный круассан. Она заметила, что перешла на снисходительный тон, но исправляться не стала — у нее не осталось сил следить за своей речью. — Если я правильно тебя поняла, ты считаешь, что Мюллер после выставки вышел на контакт с Бессоном и тот по его заданию выкрал картину и привез Делорме. После этого Бессона арестовали, а Делорме запаниковал и спихнул картину тебе. Вслед за тобой к Делорме наведался человек со шрамом под видом полицейского и выяснил, что картина у тебя. Тогда он поспешил на Лионский вокзал, где попытался похитить ее. Потерпев неудачу, он поехал за тобой в Рим, вышел на Мюллера и безжалостно убрал его с дороги.
— Ты отлично схватываешь суть, — восхитился Аргайл. — Я бы дал тебе пост в ООН.
— А я, между прочим, выяснила, что Мюллер целых два года бредил этой картиной, полагая, что в ней спрятаны какие-то ценности. Он думал, что она принадлежала его отцу. А вот Эллман — загадка. Зачем он приезжал в Рим? Кто-то перед этим звонил ему из Парижа — возможно, это твой человек со шрамом, — но зачем они оба поехали в Рим?
— Ты меня об этом спрашиваешь?!
— А не может быть, что ему звонил Руксель? — продолжала размышлять Флавия.
— Если верить словам его внучки, это не мог быть он. Она занимается всеми его делами и просматривает почту, но никогда не встречала имени Эллмана. Еще она сказала, что Руксель считал безнадежными поиски картины и потому отказался от заведения уголовного дела.
Флавия широко зевнула и взглянула на часы:
— Черт, уже десять.
— А что?
— Я надеялась принять ванну и поспать, но уже не успеваю. К полудню я должна быть в аэропорту. Сын Эллмана прилетает сегодня из Африки. Ужасно не хочется тащиться на встречу, но переговорить с ним необходимо.
— О-о, — огорчился Джонатан, — а я так надеялся, что мы побудем вместе. Знаешь, Париж, романтика и все такое.
Она смотрела на него, не веря своим ушам. У Джонатана напрочь отсутствовало чувство момента. Иногда ей казалось, что он живет в другом измерении.
— Милый мой сумасшедший торговец картинами, за последние два дня я спала всего четыре часа. Я столько времени не мылась, что уже забыла, как открывается кран. Люди в метро шарахались от меня в разные стороны. Какая может быть романтика в этих грязных лохмотьях? Не говоря уж о том, что у меня по горло работы.
— Ах, тогда хочешь, я поеду с тобой в аэропорт?
— Нет. Кстати, почему ты до сих пор не вернул картину?
— Но ведь ты хотела осмотреть ее?
— Да, но ты говоришь, там не на что смотреть…
— По-моему, да. Я уже второй день делю постель с Сократом. За это время я изучил его вдоль и поперек и могу с уверенностью сказать: никаких ценностей в нем нет.
— В таком случае я положусь на твое мнение, в картинах ты разбираешься лучше меня. И знаешь, если ты понесешь ее Рукселю, то постарайся разговорить его. Спроси о Гартунге, Эллмане. Ну кто-то же должен знать, что связывало этих людей! Попробуй.
Взглянув еще раз на часы и запричитав, что опаздывает, Флавия убежала, оставив Аргайла расплачиваться по счету. Через несколько секунд она вернулась, но только для того, чтобы попросить денег и вновь убежать.
Редкая женщина решится ехать в аэропорт Шарля де Голля на такси, если ее бойфренд, сделав озабоченное лицо, выдаст ей на целый день всего двести франков. Щедрость не королевская. В оправдание Аргайлу можно сказать лишь то, что это были его последние наличные деньги. Поэтому Флавия взяла такси только до вокзала, откуда ходили электрички в аэропорт, и долго блуждала там полутемными подземными коридорами, пытаясь понять, где же в этом мавзолее прячут поезда. Когда она наконец нашла электричку, искусно закамуфлированную торговыми палатками и кожевенными лавками, у нее уже не было ни малейшего желания наслаждаться музыкой, доносившейся с противоположной стороны платформы. Флавия вспотела от волнения — учитывая ее и так не очень свежее состояние, это было совершенно некстати. «Если я не смогу принять душ в течение ближайших часов, одежду придется сжечь», — подумала она.
Флавия добралась до аэропорта примерно через двадцать минут после того, как должен был приземлиться самолет Эллмана-младшего; мало того — ей еще пришлось дожидаться автобуса, который подвозил встречающих к терминалу. Выпрыгнув из автобуса, она побежала к выходу для прибывающих пассажиров, на бегу читая таблички. «Багажное отделение в зале», — прочитала она и чертыхнулась. Стоять и разглядывать измученных долгим перелетом пассажиров не имело никакого смысла, поэтому она метнулась к справочному бюро и попросила дать объявление по громкой связи.
После этого она заняла позицию у стены и стала ждать, сдерживая зевоту. «Если я не поймаю его сейчас, это еще не катастрофа, — думала она, — но все же будет ужасно стыдно, если придется возвращаться в Швейцарию», Она представила себе саркастический взгляд Боттандо и ядовитые замечания относительно ее непунктуальности, когда он увидит отчет о расходах.
Погруженная в эти мысли, она вдруг увидела, что служащий справочного бюро указывает на нее вновь прибывшему пассажиру. К этому моменту у нее со слов экономки уже сложился образ Бруно Эллмана — образ малопривлекательный, несмотря на ее желание быть беспристрастной. Она представляла его себе этаким плейбоем в дорогих брюках цвета хаки, с большим фотоаппаратом «Никон» и снаряжением для сафари. Загорелый экстравагантный паразит на теле общества.
Мужчина, которого направил к ней администратор, не имел ничего общего с этим образом. Начать с того, что ему давно уже перевалило за сорок. Небольшое брюшко выдавало любителя мучных изделий, а помятость его костюма едва ли можно было объяснить одними лишь дорожными трудностями. Седеющие волосы начали редеть на макушке.
«Наверное, какая-то ошибка», — подумала Флавия, но когда мужчина представился, она поняла, что никакой ошибки нет. Это действительно был Бруно Эллман.
— Какое счастье, что вы услышали объявление, — сказала Флавия. — Я боялась вас пропустить. Ничего, если я буду говорить по-французски?
— Да, конечно, — ответил он, тоже переходя на французский, и Флавия отметила отличное произношение. — Ну, вот я здесь, перед вами, но так и не знаю, зачем я вам понадобился.
— Простите, — спохватилась Флавия. Она представилась и предъявила удостоверение сотрудника итальянской полиции. — Боюсь, у меня для вас плохие новости. Мы можем где-нибудь поговорить?
— Какие новости? — спросил он, не двигаясь с места.
— Они касаются вашего отца.
— О нет, — произнес он со стоном, словно уже зная, что за этим последует. — Говорите.
— Он убит.
На этот раз он отреагировал странно. С первого взгляда он производил впечатление очень положительного человека — из тех, у кого на улице спрашивают дорогу. Обычно такие люди бывают хорошими сыновьями, и Флавия ожидала, что известие станет для него страшным ударом.
Ничуть не бывало. Эллман поджал губы, осмысливая информацию, потом сказал:
— Вы правы: нам лучше где-нибудь поговорить. Они спустились в бар, и Эллман пошел за кофе. Если новость об убийстве отца и была для него неприятной, то к моменту возвращения он полностью оправился.
— Ну а теперь расскажите мне все по порядку, — деловым тоном сказал Эллман.
Флавия не видела причин скрывать от него правду, поэтому достаточно полно ознакомила его с картиной преступления, после чего задала обычные вопросы.
— Ваш отец интересовался живописью?
— Нет.
— Имя Мюллер вам что-нибудь говорит?
— Нет.
— А Гартунг?
— Нет.
— Руксель?
— Это довольно распространенная фамилия, — неуверенно сказал Эллман.
— Постарайтесь вспомнить.
— Расскажите мне о нем подробнее.
— Жан Руксель — бизнесмен, политик, возраст — семьдесят с небольшим, — скупо охарактеризовала француза Флавия.
— Француз?
— Да.
— Мне кажется, я слышал его имя в новостях.
— Ему вручена большая европейская награда, и об этом много говорили.
— Ну точно, — сказал Эллман, — так и есть. — Он подумал с минуту. — Да, верно, — сказал он наконец.
— Что именно?
— Я действительно слышал его имя в новостях, — словно извиняясь, ответил Эллман. — Больше мне нечего добавить.
— И это все? Он не был связан с вашим отцом?
— Насколько я знаю, нет. Вряд ли Руксель стал бы иметь дело с таким человеком, как мой отец. Я и сам практически не общался с ним, за исключением тех случаев, когда возникали финансовые проблемы.
— Например, когда запаздывало ваше ежемесячное жалованье? — В голосе Флавии против воли проскользнули осуждающие нотки.
Он поднял на нее взгляд.
— Я вижу, вы успели пообщаться с мадам Руве.
Она кивнула.
— Да, когда отец задерживал ежемесячное жалованье, если вам так нравится это называть. Мадам Руве, случайно, не сообщила вам о роде моих занятий?
— Нет.
— Тогда, полагаю, она выдала вам то же, что и всегда: бездельник, никчемный человек. Ну, если вы предпочитаете так думать…
— Оставьте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32