Жанна Арманд принадлежала к тем женщинам, которые заставляют вести себя, мягко говоря, неадекватно даже очень сдержанных и стойких мужчин. Большинство представителей сильного пола имеют достаточно трезвый ум, чтобы контролировать себя в любых обстоятельствах. Но иногда на их пути встречаются такие женщины, что они уже ничего не могут с собой поделать. Совсем ничего. Гормональный всплеск лишает их воли, к щекам приливает кровь, руки начинают трястись, а взгляд становится как у кролика, загипнотизированного светом фар.
Эта женщина или, вернее, ее лицо рафаэлевской мадонны, прекрасные каштановые волосы, нежные руки, совершенная фигура, мягкая улыбка, зеленые глаза, тщательно подобранная одежда и так далее и так далее — вызывали такой всплеск эмоций, что даже более или менее цивилизованное поведение являлось настоящим триумфом человеческой воли и люди, способные на такой подвиг, заслуживали скорее комплиментов, чем насмешки над их слабостью. Лицо женщины выражало абсолютную безмятежность, но за этой отрешенностью странным образом проглядывала натура страстная и даже дикая. Святая мадонна и грешная Магдалина в одном лице, красиво упакованная в наряд от Ив Сен-Лорана. Сильнодействующая смесь.
Из оцепенения Аргайла вывела неожиданно правильная английская речь. Женщина заговорила с ним по-английски, сразу давая понять, что его владение французским едва ли позволит им обсуждать труды Расина. У нее был легкий акцент, но даже он показался Аргайлу очаровательным.
— Что? — переспросил он. Наслаждаясь звуками ее музыкального голоса, он упустил смысл сказанного.
— Вы что-нибудь выпьете?
— О-о. Да. Конечно. Супер.
— Что вы будете пить? — спокойно спросила женщина, должно быть, привыкшая к подобной реакции на свою внешность.
К тому моменту, когда официант принял заказ на спагетти, Аргайл полностью потерял над собой контроль. Он представлял себе, как ловко поведет разговор, как тонко сумеет подвести его к интересующей теме, а в результате сам оказался в роли ведомого. И наслаждался каждой секундой этого сладкого рабства.
Обычно он предпочитал слушать, а не говорить, но только не в этот вечер. Он рассказал секретарше Рукселя о своей жизни в Риме, о том, как трудно продавать живопись, и о недавнем происшествии со злосчастной картиной.
— Мне бы хотелось взглянуть на нее, — заметила мадемуазель Арманд. — Где она?
— Ах, у меня не было времени заехать в отель, — ответил он. — Простите.
Женщина недовольно сдвинула красивые брови, и Аргайлу захотелось на коленях ползти в отель за проклятой картиной, только бы эта прекрасная женщина простила его. Правда, крошечная частица его существа все еще сохранила остатки совести и была безмерно благодарна судьбе за то, что Флавия находится на расстоянии нескольких сотен миль и не видит всего этого безобразия. Он даже мысленно представлял себе выражение презрительной горечи у нее на лице.
— Ну тогда попробуйте описать ее.
Он с радостью повиновался.
— Да, пожалуй, это та самая картина. Она исчезла около трех недель назад.
— Почему месье Руксель не заявил о пропаже в полицию?
— Он заявил, но потом решил забрать заявление обратно. Картина не была застрахована, надежды на ее возвращение он не питал и потому решил не тратить время полицейских на бесплодные поиски. Он расценил это как урок получше запирать дверь и не пускать случайных людей.
— И все же…
— Вы не только нашли картину, но еще сумели выяснить, кому она принадлежит. Месье Руксель будет очень благодарен…
Ее улыбка могла растопить чугун. Аргайл скромно опустил глаза, чувствуя себя святым Георгием, изрубившим в куски парочку драконов.
— Конечно, если вы захотите вернуть ее.
— Конечно, а как же иначе?
— Вы можете требовать вознаграждения за потерянное время и труды.
Да, наверное, мог бы, но проснувшийся в нем рыцарский дух с негодованием отверг эту мысль.
— А теперь, — продолжила мадемуазель Арманд, когда он встал в позу человека, для которого деньги не важны, — расскажите, каким образом картина попала к вам в руки.
Он рассказал во всех подробностях. И о Бессоне, и о Делорме, и человеке со шрамом, и о происшествии на Лионском вокзале, об убийстве Эллмана и Мюллера, о полиции, библиотеках, музеях и кураторах. Словом, обо всем. Женщина казалась страшно заинтригованной его рассказом и смотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Так кто же все это совершил? — спросила она, когда он закончил. — Полиция кого-нибудь подозревает?
— Не знаю, — ответил Аргайл. — Я не являюсь их доверенным лицом. Но из того, что мне известно, я могу сделать вывод, что пока у них нет подозреваемого. Конечно, они заинтересовались человеком со шрамом, однако вряд ли сумеют поймать его. Может быть, в мое отсутствие всплыли новые факты, но когда я уезжал из Рима, они даже не знали, почему Мюллеру было так важно завладеть картиной. Он объяснял это тем, что она принадлежала его отцу, но его отцу принадлежали и другие вещи. В любом случае это не повод похищать ее. А у вас есть свои соображения?
— Никаких. — Женщина энергично покачала головой. — Теперь я хорошо вспомнила эту картину. Художник, кажется, не очень большой мастер, верно?
— Да, абсолютно. А давно месье Руксель приобрел ее?
— Еще в молодости. Но где он ее купил, я не знаю. Они вновь наполнили бокалы вином и сменили тему — предыдущая себя исчерпала. Жанна Арманд переключила свое внимание на самого Аргайла. Он развлек ее, вспомнив самые интересные факты своей биографии, связанные с торговлей картинами, потом выдал подборку лучших анекдотов и самых громких скандалов из мира искусства, и глаза француженки во всех нужных местах выражали ужас, удивление и смех. Иногда она смеялась вслух, когда он особенно забавно представлял анекдот, и невзначай прикасалась к его руке. Он поведал ей о своей жизни в Риме, о том, как продает и покупает картины, о том, что такое подделка произведений искусства и контрабанда.
Вот только имя Флавии ни разу не прозвучало за весь вечер.
— Теперь ваша очередь, — сказал он наконец. — Давно вы работаете на месье Рукселя?
— Несколько лет. Если вы не знаете, он — мой дед.
— Ах вот оно что.
— Я планирую его время и помогаю вести дела нескольких небольших компаний, которые он все еще возглавляет.
— У меня сложилось о нем впечатление как о крупном бизнесмене. Или адвокате. Или политике. В общем, что-то в этом роде.
— Он действительно раньше всем этим занимался, но с недавних пор отошел от дел и проводит только небольшие финансовые операции. В основном он играет на бирже, да и то больше для поддержания формы. Когда-то это было моей специальностью.
— Когда-то?
— Да, я только начинала осваивать профессию, когда дед попросил меня помочь ему разобраться с архивом. Можете себе представить, сколько бумаг у него накопилось за столько лет. Он не хотел поручать эту работу чужому человеку. Предполагалось, что я рассортирую документы и вернусь к самостоятельной деятельности, однако прошло уже несколько лет, а он по-прежнему не может без меня обойтись. Я много раз предлагала ему взять кого-нибудь на постоянную работу, но он говорит, что меня никто ему не заменит.
— Вам нравится работать у него?
— О да, — быстро ответила она. — Конечно. Он замечательный человек, и я нужна ему. Ведь у него, кроме меня, никого нет. Его жена умерла молодой. Такая трагедия: они были чудесной парой, и он любил ее много лет еще до женитьбы. А моя мать умерла родами. Так что я — единственный близкий ему человек. Я помогаю ему не разбрасываться на мелочи. Знаете, он совершенно не умеет отказывать. К нему постоянно обращаются с просьбами какие-то комитеты, и он всегда говорит им «да». Если только мне не удается перехватить почту раньше и ответить «нет».
— Вы действительно так поступаете?
— Это привилегия секретаря, — ответила женщина с легкой улыбкой. — Да, я вскрываю всю его почту. Но иногда им удается пробиться к нему в обход меня. Например, сейчас он работает в международном финансовом комитете. Это предполагает постоянные, изматывающие его поездки и встречи. Но вы думаете, он откажется от всего этого? О нет. Он так добр и так жаждет помочь всем и каждому, что не имел бы ни одной свободной минуты, если бы я не ограждала его от просителей.
Аргайл вдруг почувствовал ревность. Жанна не просто любила и уважала своего деда, ее чувство к нему было сродни поклонению. Возможно, Руксель заслуживает подобного отношения. Для нее он не просто наниматель, а один из величайших людей современности. Но так ли она искренна? И что получает взамен?
— Он получил крест за участие в войне, — вспомнил Аргайл.
Жанна Арманд улыбнулась и вскинула ресницы.
— Я смотрю, вы прилежно выполнили домашнюю работу. Да, его наградили крестом за участие в Сопротивлении. Дед не любит об этом говорить — по слухам, много раз он был на волосок от смерти. Каким-то образом ему удалось выйти из всего этого, не потеряв веру в человечество.
— Вы говорите о нем с таким восхищением, — с ноткой ревности сказал Аргайл, — однако не бывает людей, успешных во всем. Кажется, политическая карьера у месье Рукселя не задалась?
— Иногда поражение вызывает большее уважение, чем взлет. Дед был честным человеком, слишком честным. Он начал проводить чистку в министерстве, увольняя некомпетентных и непорядочных людей. Естественно, они не сдались так просто. Он действовал открыто, они использовали грязные методы. Неудивительно, что он проиграл. Но он извлек для себя урок.
— Скажите, вы любите его или только восхищаетесь им?
— Конечно, люблю. Он — очень добрый, щедрый, мужественный человек и всегда прекрасно ко мне относился. Такие люди, как он, у всех вызывают любовь и доверие. Как я могу не любить его? Все его любят.
— Наверняка найдутся люди, которым он не нравится, — прокомментировал Аргайл.
— Что вы хотите этим сказать? — нахмурилась Жанна.
— Ну, — замялся он, шокированный ее неожиданно резким тоном, — успешные влиятельные люди всегда вызывают зависть. Такие люди по определению не могут всем нравиться.
— Понимаю вашу мысль и даже отчасти соглашусь. Мой дед — очень принципиальный человек, и, наверное, те, кого он вывел на чистую воду, не испытывают к нему любви. Но, честно вам скажу, я ни разу не встречала человека, который испытывал бы к нему личную неприязнь. Допускаю, что он не пользуется всеобщей любовью, но уважением — безусловно. И свидетельство тому — важная награда европейского значения, которую ему вручат через две недели.
— Что?
— Вы еще не слышали об этом?
Аргайл мотнул головой.
— Не знаю, как объяснить вам значение этой награды. Это что-то вроде «нобелевки» для политиков. Ее присуждает Европейское сообщество. Каждая страна выдвигает своего кандидата за заслуги перед отечеством и Европейским сообществом. Награду вручали всего несколько раз; это действительно очень большая честь.
— А что представляет собой награда? Чек на кругленькую сумму?
Женщина неодобрительно нахмурилась и даже слегка отодвинулась от него.
— Церемония награждения состоится на очередной встрече совета министров. Месье Руксель получит награду, после чего обратится с речью к главам государств сообщества и к европейскому парламенту. Он готовил эту речь в течение нескольких месяцев. В ней он изложит свое видение мира в ближайшие десятилетия, и, поверьте мне, это будет блестящая речь. Кроме того, он расскажет о принципах, которыми руководствовался всю свою жизнь.
— Чудесно. Буду с нетерпением ждать опубликования этой великолепной речи, — сказал Аргайл скорее из вежливости.
Наступила пауза, во время которой они смотрели друг на друга, не зная, что еще сказать. Аргайл разрядил атмосферу, подозвав официанта и расплатившись по счету. Затем он подал француженке пальто, и они вышли на улицу, с наслаждением вдохнув холодного ночного воздуха.
— Вы были очень любезны, согласившись увидеться со мной, — сказал Аргайл.
Она приблизилась, положила руку ему на рукав и долго смотрела в глаза.
— А пойдемте ко мне домой. Мы могли бы чего-нибудь выпить. Здесь недалеко, — сказала вдруг она тихим голосом и махнула рукой куда-то влево. В глазах ее снова промелькнуло диковатое выражение.
Одним из самых часто встречаемых живописных сюжетов семнадцатого столетия является классическая аллегория, где мифологические персонажи иллюстрируют различные нравственные понятия. Так, необыкновенно популярным был «Суд Геркулеса». В эпоху барокко этот сюжет вдохновлял десятки живописцев.
Сюжет простой: Геркулес, мужественный античный герой, лишь слегка прикрытый львиной шкурой (зрителю эта деталь позволяла узнать героя, а художнику — продемонстрировать свое искусство в изображении мужского торса), стоит в центре картины и слушает двух женщин. Обе прекрасны. Одна одета в строгий наряд, скрывающий линии ее тела, и зачастую изображается со шпагой и поднятым вверх указующим перстом. Это — Афина, дочь Зевса, защитница правды. Она символизирует Добродетель.
С другой стороны небрежно раскинулась на траве полуобнаженная женщина, символизирующая легкую жизнь. Она ничего не говорит, но искушает Геркулеса самим своим видом. В названиях некоторых картин она фигурирует как Порок или Искушение. Это — Афродита, богиня любви.
Слева, со стороны Афины, лежит дорога — извилистая и каменистая, однако ведущая к благополучию и славе. Путь со стороны Афродиты легок и приятен, он манит различными удовольствиями, но ведет в никуда.
Геркулес выслушивает аргументы каждой стороны и пытается определиться с выбором пути. На полотне запечатлен тот момент, когда он выбирает путь Добродетели. Лицо Геркулеса, как правило, напоминает лицо заказчика — невинная лесть, которой следовали практически все художники.
Этот аллегорический сюжет в один миг промелькнул в голове Аргайла. Следуя аллегории, слева от него лежал путь в гостиницу, а справа — прямая дорога в апартаменты Жанны Арманд.
У Геркулеса по крайней мере было время, чтобы взвесить все «за» и «против», выслушать аргументы сторон и задать вопросы, тогда как несчастный Джонатан должен был взвесить свое влечение к Жанне и любовь к Флавии за доли секунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32